Воспоминания любителя охоты

Воспоминания любителя охоты
Юлия Суворова

Охота – хобби или страсть? Каждый сам для себя определяет. И у каждого охотника есть друг и помощник – верный пёс. Хочется, чтобы в моём рассказе каждый увидел своё, то, что ему по душе.

Юлия Суворова

Воспоминания любителя охоты

Природа всегда даёт силы дышать, радоваться жизни, дарит настроение и вдохновение. Природа выступает идеальным помощником охотникам в их увлекательных, а иногда и опасных походах. Ведь в них мужчина становится ещё и добытчиком.

Сколько Виктор себя помнил, по какой-то причине тянуло к природе, особенно к её животному миру. Возможно потому, что родители постоянно загружали какой-то его, связанной с животными работой – пасти гусей, заготовить и нарубить картошку для добавки к корму поросятам, гусятам, утятам, цыплятам. Подмести двор. А там уж и времени совсем не оставалось, чтобы провести его совместно с деревенскими ребятами, – на пруду, речке, или поиграть в футбол.

Ответственность за порученное дело не позволяла оставить его, и поэтому приходилось приноравливаться, и искать занятия по душе в одиночку. Он сооружал специальные гарпуны, чтобы охотиться на рыбу в ручьях и реке. Делал рогатки и учился метко стрелять. Даже учился охотиться первобытными методами. Наверное, оттуда и тяга к охоте.

Потом учёба в харьковском техникуме. Тоже ответственность. Нужно было не подкачать, – успешно защитить диплом. За триста километров от дома, один, без надзора. А затем служба в армии.

Как учили гончие охотиться

Уже на последнем году службы Виктор точно знал, что буду охотиться, так как с отцовским ружьём он ходил на охоту самостоятельно с седьмого класса, а тут подвернулась возможность вступить в общество военных охотников дивизиона «Полярный». Была у него и ещё одна давняя мечта, – завести охотничью собаку. Всегда был уверен, что собака верный друг и помощник. Собака слышит то, чего не слышит человек, чувствует запахи, которые недоступны человеческому нос. Он точно знал, что хочет гончую хотя, видел на выставках много собак, и служебных, в городе Харькове, где учился, и в Архангельске, где заканчивал учёбу. Видел и Архангельских, лаек и гончих. Таких, которые, и в одиночку могли посоперничать с волком.

Всё складывалось одно к одному. По дороге домой Виктор с Кумом – такая кличка была у его сослуживца Виталика Хабло из Херсона, заехали в Брянск к сестре. Она была замужем за Николаем Поляковым, потомственным охотником. Его отец держал русских гончих – таких я видел редко, а сейчас таких уже и совсем нет. Багряных, в сером чепрахе. Часто представлялось, как летит такая красавица стремглав вдоль белоствольных берез, а солнце как бы слегка касается лучами её спины.

С удовольствием вспоминаю сейчас, как шумят кронами вековые деревья, поют птицы, шелестит трава. А какой величественный вид у дюн, некоторые из которых высотой до 10 метров.

После службы Виктору долго гулять не пришлось, – всего лишь около двух недель. Потом он устроился работать в район, посёлок городского типа. Устроился мастером, снял квартиру и приступил к гражданским обязанностям, а на выходные ездил к родителям в деревню. Много односельчан работало у него в этом посёлке, но и новых друзей приобрёл и по работе из числа охотников, которые и порекомендовали взять щенка. Ни о рабочих качествах, ни о родословной сведений никаких не было. Но, как говорится, новичкам всегда везёт.

Привёз мне Анатолий щенка, как котёнка, и я по всем правилам протащил его через ступицу колеса телеги, занёс во двор задом и никак его не мог очистить от смазки и дёгтя, пока не очистился сам, меняя шёрстку. Росла собачонка неказистой, маленькой, но плотненькой и с хорошим ребром.

Через четыре месяца я снова уехал в Мурманск к подружке по службе, которой обещал вернуться, подзаработав денег на дорогу, и для начала устроиться на работу. В семидесятых годах не было проблем с работой, да и заработки были неплохие. По всему СССР можно было ездить, работать и жить. Проблем не было.

Так и я работал, жил у подружки на квартире, но когда прописался в общежитии, забрали меня на переподготовку на два месяца. За это время подружка вышла замуж, а я по окончании получил неплохую зарплату, приоделся, купил ружьишко и через некоторое время снова вернулся на родину.

К этому времени моя гончая подросла, ей был почти уже год, но ещё не гоняла. Хоть она и подросла, но всё ещё оставалось такой же маленькой. Но вот зато кличка у неё была громкая – Гекла. Это имя я взял из произведения Сетона Томпсона «Домино».

Работая в Курчатове на строительстве АЭС, я частенько ездил в деревню, помогал родителям, отдыхал, рыбачил и заодно водил в нагонку моё маленькое чудо. Оно молчало, иногда уходило непонятно куда по свекольному полю, что не было видно и слышно, и возвращалось домой самостоятельно, намного позже меня. Я ждал осени, открытия зимней охоты.

На открытие я, конечно, приехал в деревню, расспрашивал отца, как ведёт себя Гекла. Он рассказывал, как на днях ходил в поле собирать свеклу и брал Геклу с собой. Тогда же с ними произошёл интересный случай.

Из борозды под носом Геклы выскочил русак, увидел отца, и, метнувшись в метре от него перелетел через собаку, и стал улепётывать в сторону леса. А Гекла подумала, что на неё напали, и, поджав хвост, побежала в другую сторону.

Толку не будет от неё, дал оценку отец, но я не верил. С вечера легли пораньше, чтобы рано утром встать на охоту, и обойти нужные места до прихода охотников из Шентуковки, соседнего села. Там должен был быть охотник старый гончатник Салий со своими гончими.

Рано поутру, позавтракав, на скорую собрались и быстренько отмахали километра полтора до первых лесочков. Гекла носилась по пахоте, потом по клеверному полю невдалеке от нас, а потом исчезла в лесу.

Через несколько минут, в лесу, басовитым баритоном отозвалась гончая, а через несколько секунд разразилась захлёбывающаяся звуками сильного грудного голоса, – чистого, породного.

Мы переглянулись

– Салий опередил нас, – сказал отец. – Это, наверное, его выжлец.

Но сколько было у нас радости, когда из леса, дав полукруг на нашу сторону выкатил русачок, а через несколько секунд за ним по следу вылетела Гекла, и, захлёбываясь ярким, чистым баритоном, шла по следу русака. Нашему восхищению и счастью не было предела. На первом же кругу этот русачок был нами взят, и мы счастливые и довольные вернулись домой, с трудом подловив и взяв на поводок нашу малышку Геклу.

С каждым выходом Гекла наращивала мастерство, уходила в полаз глубоко и широко, и поднимала пока только зайца, лису не гоняла. Старые охотники завидовали, что в таком небольшом существе столько музыки и азарта. Я с удовольствием приезжал в деревню на охоту, и мы с отцом получали огромное удовольствие от работы нашей Геклы. Были случаи, когда Гекла самостоятельно добирала подранков, если они не были взяты выстрелом сразу. А однажды, когда очередной подранок не был взят, а у меня не было времени его добирать, – я опаздывал к поезду, Гекла не бросила его, а продолжала гонять.

Я быстренько собрался, и чуть ли не бегом убежал на железнодорожную станцию. Каково же было моё удивление, когда почти у самой железной дороги меня догнала Гекла с полным животом, и окровавленной мордой. Я тогда сразу понял, что подранок взят и съеден.

Я уехал на поезде, а её оставил на станции, волнуясь и переживая, но оказалось зря. В следующий приезд, через неделю, на выходные, я увидел Геклу целой и невредимой в своей тёплой конуре.

Много радостных охотничьих дней принесла она нам, но прожить долгую жизнь этой ревнивой собаке не пришлось. Ревнивой потому, что она была гонец отличный, и если вдруг на подвал шла другая гончая, она бросала его, злобно встречая чужака, а потом снова гнала оставленного на время в поле русака.

Три сезона прослужила она нам. Потомства так и не дала. А однажды летом, когда отец чистил вольер, вырвалась со двора и ушла в поле. На окрики и позывы отца отказалась слушаться. Она не знала, чем это может закончиться. Так и поплатилась своей короткой жизнью. Очень горяч был мой отец, если его ослушивались. Долгое время после Геклы я не мог найти и завести хороших гончих.

Одно время увлёкся лайками. Лайки не увлекали, а вот фокстерьеры мне понравились. Отважные собачки, и к следовой работе приспособлены. Подранка добрать, битую птицу найти, зверя указать. Собачки для одиночной охоты прекрасные, но в населённых пунктах смотри и смотри. А лучше если они на поводке, от греха подальше, уж больно шаловливые.

Много пород попробовал на охоте, кроме легавых, но от гончих никогда не отказывался. Приобретал, пока не попал на собак заводчика Коринвенного М. От его четырех собак был сыночек, и взял я щенка, назвал, как отец порекомендовал, «Ингой». Была, говорит, такая гончая в нашей деревне.

Хорошая выросла выжовочка, – и вежливая, и вязкая, голосом не обделённая. К четырём годам мастерства набралась по зайцу и по лисе, а косуль гонять перестала.

Но прожить долго не суждено было. Поторопился мой старик в большой снег. Показала Инга лису в тальнике на сопках, выправлял след под опадающими шапками. Дед лису пропустил, не заметил, а Инга пустилась, между шапок голова рыжая, а когда появилась чёрная спина, поспешил дед, а остановиться не успел, и попал, в собаку. Домой на руках принёс, ветеринара вызывал, но не спасли. Очень сильно переживал дед, – даже охотиться перестал, так он её умницу послушную любил. Бывало, начнут донимать лисы, когда их потомство подрастёт, к деревне приведут их, и начинают таскать цыплят, утят, даже гусят. Местные идут и отца просят – пусти свою Ингу, пусть пошарекает, может не так докучать будут. И действительно, погоняет Инга старых, они и уйдут лисы в другие места. А осенью старик мой начинает уже снимать шкурки с добытых, местных лис, пока снега нет.

Это воспоминания об Инге. Местные охотники были о ней такого мнения, что, будто бы она, когда охотилась компанией, добывала и гнала зайца на хозяина, хотя это был просто отцовский опыт, знания местности и звериных лазов.

Отец скучал, иногда выходил на норы с фокстерьерами, но это от скуки, а я искал, перебрал, наверное, с пяток щенков, и даже подросших, пока не нашёл дальних потомков моей Инги. Но это были собаки более тяжёлые. Назвали щенка тоже Ингой от собак Дятникова с прилитием крови московских собак. Сильный голос был у Инги, но глуховатый. Сверху слышно далеко, а слезет в овраги или тальники, и не слышно, пока не подойдёшь метров на пятьсот. Года три проохотились без забот, а потом вдруг сорвалась она по гусям. Загнала их в воду и стала ловить их там и выносить на берег, как зайцев, которых она подавала. Хоть и не рвала гусей, а неприятностей хватило, – хозяйке пришлось за двух гусей заплатить, а их забрать себе. Платной получилась охота.

Я её долго держал в городе, охотился с ней успешно, но всё равно чувство опасности, что снова не сорвёт меня, не покидало, потому и снова ударился в поиски новой собаки. Теперь уже хотел завести русскую, давно была у меня к ним тяга. Привозил я как-то ребятам знакомым в деревню щенка, выжловку, брал у друга, а он, когда та выросла и стала работать, повязал её с нашим Бураном, который работал безупречно, и голосом был не обделён. Вот от этой вязки я и взял щенка. Назвал Рыдаем. Мастью и складом он был в русских. Это собака с отличным пониманием, безграничной преданностью и нежностью. Но об этой собаке я написал отдельно.