Огненный город

– Да Озерова! – объяснял Грелкин и мчался назад.

Пристраивался к скважине то ухом, то глазом, и через некоторое время снова возвращался для доклада.

– Теперь твоей маме что-то выговаривает. А у неё улыбка на всё лицо, будто бы ты самый примерный ученик во всём мире. Не понимаю, почему так происходит. Или Озерова забыла, кто кинул карандашом в портрет Есенина, и с каким свистом этот Есенин летел вниз?! Или она забыла, по чьей вине контрошка по литературе сорвалась? Или она забыла, кто стихи Блока в неприличные переделал?!

– Тихо, тихо, тихо, – заволновался Кузя, заёрзал на подоконнике. – Это давно было, я с тех пор много хорошего сделал.

Бежали минуты, сворачивать болтовню Озерова и не собиралась. За окном совсем стемнело. Кузя прижался носом к стеклу, и увидел лишь отражение своих глаз на фоне темноты. Он отвернулся от окна, сложил руки на груди и задремал.

Лица родителей, насколько позволяла видеть замочная скважина, претерпевали изменений – они грустнели, краснели, бледнели, злились, что-то обещали, и очень редко улыбались.

Скоро от эмоций у Захара зарябило в глазах, и он почти уснул, прислонившись к двери боком.

Сметанкина полюбовалась сонным Грелкиным издали, достала из своего портфеля толстую книжку и стала читать.

4.

– Может быть, мы лучше завтра пойдём? – пищала Тоня, мчась за Профессором.

Хорошо ещё без роликов в этот раз, а то точно бы пересчитала носом все ступеньки и выбоины.

– Может, всё-таки завтра? Сейчас уже темнеет! И вы, должно быть, устали с дороги… Хотя кому я это говорю? Пенсионеру, который обогнал меня на полквартала?!

А потом Профессор нырнул куда-то за угол и пропал. Тоне даже страшновато стало.

– Профессор! Профессор! – заныла она. – А как же я?! Я всё-таки ваш гид по нашему городу.

Одна из досок скрипнула, и из проёма появилась взъерошенная профессорская голова.

– Не отставайте, Антонина!

На фоне Профессора, бойко забравшегося по куче строительного мусора и нырнувшего в окно, Тоня почувствовала себя столетней развалиной.

– Вы только посмотрите, Тоня! Как здесь хорошо, как здесь вольготно!

«Что хорошего? – про себя удивлялась Тоня. – Может быть, битые кирпичи? Или стены какие-то особенные…Не понять мне восторгов Профессора».

– Как здесь чистенько, Антонина!

«Кхм, могут ли быть полуразрушенные стены чистенькими», – подумала Тоня и пригляделась.

Стены, которые были более-менее целы, действительно казались неестественно светлыми. Будто хозяева их побелили, вышли и не вернулись… Время эти стены потрепало, но не испортило окончательно.

– А звук?! Антонина, вы слышите?!

– Э-э, нет, ничего не слышу. По дороге машины проезжают, мы должны их слышать…

– Вот именно! – обрадовался Профессор. – А ещё шаги! Мы топчемся, а ничего не слышно. Ничегошеньки!

Тоня прислушалась, топнула. Тишина. Тогда она поддела носком ботинка кирпич. Тот откатился в сторону абсолютно беззвучно.

Потом Тоня обратила внимание на Профессора. Он выглядел абсолютно счастливым. И крайне странным. Он жался к стенам, гладил их руками, приставлял уши, чуть ли не целовал.

– Хм, – подала голос Тоня. – Сдаётся мне, вы что-то про этот дом знаете, Профессор.

– Ничегошеньки я не знаю, Антонина! Ну, или почти ничего…

Заинтригованная, Тоня поднялась наверх вслед за Профессором. Там было ничуть не веселее, чем на первом этаже.

А вот на третьем… Тоня даже сразу не поняла, что там было. И от страха схватила Профессора за локоть.

Сначала ей показалось, что у окна призрак стоит, он даже подсвечивается в сумерках. А потом пригляделась и поняла, что это парень, вполне живой. Из их школы, из десятого класса. Тоня иногда видела его в коридорах, обратила внимание. Да и как ни обратить внимание на такого? На дворе слякотная осень, а он стоит в заброшенном доме в светло-сером пальто весь чистенький! Он и в школе такой же ходит, чужеродный элемент. Белая ворона в прямом смысле слова. Глаза светлые, голубоватые; волосы, брови – всё одного белого цвета; губы тоненькие, характеризуют людей скрытных, заносчивых, точно-точно, во всех энциклопедиях написано.

«Аристократ» – сказала бы мама.

«Высокомерный типчик» – называла подобных Тоня. – «Чистоплюй. Брезгливый. Фу»

«Разве что нос у него красивый», – с ещё большей неприязнью подумала Тоня. – «Прямой, аккуратный».

Собственный нос, курносый, в виде кнопочки, вызывал у Тони рвотные позывы.

Только после такой развёрнутой оценки внешности Тоня задумалась – а чего, собственно, он тут делает, один, в развалинах. Вид у него однозначно болезненный… А глаза бешеные какие-то, брр.

Парень кинулся к вошедшим, как к родным, и стал говорить вещи, на Тонин взгляд, фантастические.

«Наркоман», – грустно подытожила она. – «Или просто псих. Осень, обострение».

Люди, окна, лето, паника, пожар…

А вот Профессор отнёсся к этому бреду с интересом. Но как всякий воспитанный человек, решил сначала познакомиться. Ведь даже поздним вечером, даже в самом странном доме, при встрече с парнем, несущим полную ахинею, интеллигентному человеку сначала положено знакомиться.

– Демьян, – представился парень, пожал руку Профессору и вопросительно посмотрел на девочку.

Тоня протянула руку в ответ. Его прикосновение оказалось холодным, как она и ожидала.

– Я профессор Матвей Иванович Катышкин, а эта милая леди – Антонина Кулебяка. Так что же здесь произошло?

Парень снова повторил свою ерунду про особенное окно, в котором шли люди

– Посмотрите же сами! – закончил он свой рассказ, и голос его дрогнул.

Тоня осталась стоять на месте. Профессор и Демьян шушукались у окна, и девочка не выдержала. Она сделала несколько шагов вперёд. Окно ей загораживал этот странный паренёк, но она и не торопилась туда глядеть. Она рассматривала его прямое пальто, которое осмелился бы надеть разве что франт королевских кровей или голливудский актёр, а не школьник; и дело было вовсе не в цене, дело было в общей смелости облика; разглядывала его волосы и кусочек уха. А когда перевела взгляд на окно… не поверила собственным глазам.

Глава четвёртая,

в которой происходит то, что тайно готовилось многие годы

1.