Легенда о сломанном городе

Иван Алексеевич слегка помялся, пытаясь сообразить, о каком из аспектов жизни огромного города можно рассказывать при детях и решил, что, пожалуй, нет таких.

– Любите свой город, ребята, – выкрутился Озеров. – Пусть у нас и не столица, зато место для проживания вполне приемлемое.

Тут Озеров достал из кармана часы на цепочке и незаметно от детей раскрыл их.

– А как мои юные философы относятся к тому, что их сегодня отпустят пораньше? – предложил Озеров, захлопывая часы.

– Ура! – завопил стройный детский хор под управлением рябого и ушастого Павлика, чей звонкий фальцет явно выделялся на фоне других голосов.

– Хорошо, собирайтесь, только тише!

Сорванцов не пришлось долго упрашивать. Они тут же похватали свои тетради и письменные принадлежности. И начали равномерно утекать из класса. Не прошло и минуты, как огромный кабинет опустел.

Иван Алексеевич поднялся со своего места, неторопливо снял с крючка пальто и не спеша оделся. Потом еще раз проверил билеты, что лежали в правом кармане. Все было на месте.

ЭКСПРЕСС ВИРХОВ-ФЛАГМАНШТАДТ

ОТПРАВЛЕНИЕ В 14.00

ПРИБЫТИЕ НА СЕВЕРНЫЙ ВОКЗАЛ – 16.00

ПОЕЗД ПРОСЛЕДУЕТ БЕЗ ОСТАНОВОК

Интересно, подумалось Озерову, что бы сказали ученики, если бы узнали, что он прямо сейчас едет в столицу? Наверно, попросили взять его с собой.

Нет уж, ни за что, сказал сам себе Иван Алексеевич. Никогда не взял бы на себя такой грех. В мире и так достаточно зла, так пусть они познакомятся с ним сами, без участия учителя.

Хотя, с другой стороны, все эти мальчишки были из богатых семей, так что они, скорее всего, будут со злом заодно.

Проходя по коридору, Озеров ненадолго остановился перед огромным зеркалом и отразился в виде худощавого человека в черном пальто, пиджаке с белоснежной накрахмаленной рубашке, брюках со стрелками и новеньких ботинках, начищенных до блеска. Вся одежда была безукоризненного покроя и дорого стоила. ИвануАлексеевичу, с его скромным жалованьем в триста осколийских рублей, приходилось во многом себе отказывать, чтобы выглядеть безупречно. Впрочем, Озеров был уверен, что учитель всегда должен выглядеть так, чтобы ни у одного из учеников не возникало даже мысли поджечь его или сбросить с лестницы.

Он поправил пенсне и надел модную шляпу-котелок, которую до этого держал в руке.

ГЛАВА 3

МЭР

Гроссмейстер был один в своем кабинете, абсолютно один. Даже верная Айса куда-то отлучилась… Видимо, по своим важным мифологическим делам.

Квермонт подошел к окну и резко отдернул шторы, отчего в кабинет неудержимо полился терпкий дневной свет. Первым делом Гроссмейстер увидел величественный силуэт башни Фогон с конусообразным шпилем, готовым вот-вот проткнуть облака, гигантский циферблат с мертвыми стрелками. Потом он перевел свой взор чуть левее, и долго смотрел на

величественное здание Сената, мрачное и немного громоздкое.

Этот город не может просто так погибнуть, подумал Гроссмейстер. Разве я, родившийся полвека назад и видевший, как зарождается каменный зверь, я могу допустить это?

Флагманштадт пережил несколько магических бурь, эпидемии оспы, чумы и сифилиса, сумасшедшего бургомистра Вагнера – неужели он не переживет пришествие Мрачного Герцога?

Великий град Торссон не пережил.

Из окна не было видно приземистое здание Мэрии, но Квермонт точно знал, что оно примостилось рядом с Сенатом, и там, в своем кабинете на первом этаже заседает мэр Флагманштадта, получивший в народе прозвище Железный Максимилиан.

Пожалуй, подумал Гроссмейстер, если с городом что-то случится, Дагаев меня убъет. Если, конечно, сам останется в живых.

Квермонт, подумавши это, решил, что стоит навестить господина мэра и поторопился покинуть здание Магического Совета.

Первым делом Гроссмейстер глянул на небо.

– О мой Бог, – только и произнес.

По признакам это была самая настоящая магическая буря.

Небо над городом было затянуто лохматыми, похожими на гигантских черных псов, тучами. И да, эти грозовые тучи не были даже синими, они были именно что черными, и сквозь них еле-еле пробирался болезненный солнечный свет.

Пахло гарью и копотью, как в паровозном депо. А над землей висел густой едкий дым, отчего было трудно дышать, и не видно было ни зги на расстоянии вытянутой руки.

Гроссмейстер закашлялся.

Площадь была усеяна самым разнообразным народом. Попадались скрюченные сифилитики с провалившимися носами, прокаженные, клерки с Нового проспекта, торгаши и мошенники, словом, вся та разномастная толпа, что составляет облик любого города. Флагманштадт взбаламутился, и со дна его поднялись самые отбросы: бродяги, попрошайки, калеки, опиумные

наркоманы с остекленевшими глазами. И уличные певцы. Гроссмейстер ненавидел эту когорту, а их музыка неизменно вызывала у него раздражение.

Вот и сейчас бедный музыкант, вооруженный каким-то непонятным приспособлением с шестью струнами, отчаянно завывал.

Отчего так в Осколии сосны шумят

Отчего так уныло шарманка рыдаааает!

Гроссмейстер поспешил прочь, так и не услышал ответ на вопрос, которым задавался неведомый автор песни.

Магия в большой концентрации имеет цвет. Вот и сейчас дома, силуэты людей и фонарные столбы подсвечивались желтым.

А еще большая концентрация магического излучения влияет на сознание людей. В особенности не обладающих способностями волшебника.

Люди, сами того не осознавая, творят необдуманные поступки, подчас носящие хаотичный характер.

Попадались и механические чистильщики, ожесточенно работавшие щетками. Они крутились вокруг Квермонта, подобно неведомым трудолюбивым насекомым, издавали деловитое жужжание, и отчаянно норовили попасть под ноги.

Любопытно. На них тоже действует магия?

Квермонт зашел в здание Мэрии, минуя форпост из охранников, благо статус позволял быть вхожим во все учреждения города, и решительно зашагал по узкому коридору, минуя одинаковые двери с латунными табличками.

Впрочем, возле двери, на которой было выгравировано «М. Дагаев», Гроссмейстер остановился. Ниже была еще одна табличка: «Представителям профсоюзов просьба не беспокоить». Не потрудившись даже постучаться, он

дернул золоченую руку и отворил дверь.

Мэр стоял возле открытого окна и курил сигару, выпуская на свет божий клубы серого дыма. Он был похож на замысловатый механизм на паровом ходу, на хитро спроектированную машину, суровую, жестокую и неумолимую, но никак не на человека. Определенно.

– А я вас ждал, – вместо приветствия произнес хозяин кабинета.