Хозяйка дома была высокой, статной женщиной. Сверху вниз на Егора смотрела. Коса черная синевой отливала, вокруг головы змеей обвивалась. Приятным и миловидным лицо бы было, если бы не строгое, неприветливое выражение его.
Егорка взгляд ее суровый выдержал, потом поклонился почтительно и, приказав себе не трястись и не бояться, спокойно ответил:
– Из деревни я, тетя Фрося. Поговорить с Вами хочу. Помощи попросить. Не спешите наказывать! Выслушайте сперва.
– Наказывать я тебя и не собиралась. Взашей разве что вытолкать! Чего сказать-то хотел? Говори да и проваливай, – грубо сказала она.
– Сестра у меня есть, Маруся. Сироты мы, – начал мальчик. – Одни живем, со всем худо-бедно справляемся. Только вот Маруся больна сильно. Ножки ее совсем почти не ходят. Кое-как по дому на костылях передвигается. А такая она у меня красавица да умница! – воскликнул Егорка. – Сердце у меня разрывается, глядя, как она мучается. Да и она переживает тоже. Обузой себя, калекой изуродованной чувствует. Помочь я ей хочу. Вот бы можно было ножки ее больные вылечить! – мальчик замолчал и поднял просительный взгляд свой на собеседницу.
– От меня-то ты что хочешь? – спросила она. – Не врач я, не лекарь. За лечением-то вроде к ним идти надо. Ко мне-то ты зачем пожаловал?
– Знаю я, что все, что Вы скажете, всегда сбывается! Если сказку про кого сочините, так та непременно былью станет.
– Наслушался сплетен деревенских, – возразила женщина. – Мало ли чего люди болтают. Сами похлеще любого сказочника будут.
– Тетя Фрося, – он молитвенно сложил руки, – нам с Марусей надеяться не на что! Доктора давно от нее отказались. Говорят, неизлечимая это болезнь. А насчет сплетен, не знаю. Может, и врут что. Только вот недавно с Никиткой я говорил. Так он сказал, что про сказки Ваши правда все. Сбываются они.
Женщина усмехнулась, на стул опустилась. Пригасила мальчика рядом сесть.
– Так если с Никиткой говорил, знаешь, чем для него встреча со мной обернулась. Что же, хочешь судьбу его повторить?
– Нет, не хочу, конечно. Если б не сестра, не стал бы я Вас тревожить, тетя Фрося. Просить я Вас пришел. Сочините сказку, в которой сестренка бы моя выздоровела, бегать да плясать могла бы, – наконец, мальчик озвучил свою просьбу, опустил голову и застыл в ожидании ответа.
– Знаешь, что скажу тебе, Егорка? Дурное-то дело, оно, известно, нехитрое. Злую-то, страшную сказку легко сочинить. С добром-то все посложнее будет. Тут непременно усилие приложить надо. А злые дела, они будто сами собой совершаются. Потому откажу я тебе. Не смогу я сестре твоей помочь. Возвращайся ты к ней. Да живите, как жили.
Плечи Егоркины затряслись. Как ни старался он, не удалось ему слезы сдержать. Полились они ручьями солеными по щекам его да на стол закапали. Сидит, ревет, носом хлюпает, головы не поднимает.
– Ну нечего мне тут мокроту разводить. Не хватало мне тут еще сопли детские подтирать, – сердито проворчала женщина. – Собирайся и уходи.
Мальчик поднял на нее свои светлые и чистые глаза, слез полные, посмотрел умоляюще, потом руку ее схватил и целовать начал, и заговорил быстро, сбивчиво.
– Я на все готов! Что хотите, для Вас сделаю! Не прогоняйте! Попробуйте хотя бы. Я любую сказку выслушаю, все стерплю! На коленях просить буду, – он плюхнулся перед ней на колени.
Фрося руку высвободила, вздохнула и в глаза ему заглянула. Как-то по-другому, по-новому смотрела. Странный то был взгляд: темный, глубокий, затягивающий. У Егорки по спине холодок пробежал. И даже слезы его в один миг высохли. Долго смотрела она, не отрываясь. И мальчик глаз отвести не мог, хоть и пытался.
Наконец, откинулась ведьма на стул, вздохнула и говорит:
– Сказка-то, она у каждого в глазах написана. Не выдумываю я ничего, не сочиняю, читаю только да озвучиваю.
– И что же у меня в глазах написано, тетенька? – с замиранием сердца спросил мальчик.
– А ничего не написано. Хороший ты парень. И сестрица твоя – умница и красавица, сильная девушка. Есть у вас беда, да одна. И новых искать не надо.
– Так неужели сделать ничего нельзя? – обреченно вздохнул он.
– Ну если не боишься испытаний страшных, препятствий опасных…, – с жалостью посмотрела она на мальчика.
– Не боюсь, ничего не боюсь! – перебил он ее. – На все согласен! Любой приказ, любую просьбу Вашу выполню!
– Ох, опасные слова говоришь, Егор, – вздохнула она. – Ну да ладно. Будет у меня просьба одна. Коли выполнишь, попробую помочь. Может, и поправится твоя сестра. Только вот чем заплатить за это придется, пока не скажу, потому как сама еще не знаю. Но цена может быть очень высока! Да и долгой сказка твоя будет. Ну так что, согласен?
Егорка вновь за руку ее схватил и целовать начал. И вновь слезы у него ручьями полились, но уже не от горечи, а от радости и благодарности.
– Да хватит мне руки-то слюнявить. Говори, что решил.
– На все, на все, тетя Фрося согласен! Просьбу Вашу готов сей же час выполнить!
– Ну ладно, – Фрося хмыкнула, – пес у меня есть, верно, знаешь ты. Так вот запропал куда-то. Он и раньше погулять любил. Но уж третий день нету. Волнуюсь я за него. Люблю кобеля непослушного. Мишкой его зовут. Найдешь, вернешь мне собаку, будем сказку про тебя с сестрой сочинять.
– Готов, готов я, тетя Фрося. Сейчас же искать побегу.! – и Егорка вскочил, волосы взъерошил и к двери кинулся.
– Да стой! Куда ты, неразумный?! Где искать-то будешь?
Парнишка остановился, с ноги на ногу переминается.
– Садись напротив да слушай сказку про пса моего Мишку.
Мальчик сел послушно и вновь увидел странный темный взгляд, тянущий, туманящий.
*
– Отправился Егорка на поиски Мишки. Идет, бредет по лесу темному, куда, сам не знает. Под каждую ель, под каждый куст заглядывает. А сам кричит все время, зовет:
– Миша, Миша! Отзовись! Где же ты запропастился?
Вдруг показалось Егорке, кусты неподалеку захрустели, зашевелились. Он туда со всех ног кинулся. Ветки раздвинул, а там медведь малиной лакомится. Чуть лбами не столкнулись. Медведь даже испугался. Вид у мальчика был шальной, дурноватый, – тут рассказчица усмехнулась.
– Зверь занятие свое бросил и бежать оттуда. А Егорка даже страха не почувствовал: так быстро все произошло. Вздохнул только и дальше побрел. И не заметил, как на землю болотную ступил. Кочки влажные, скользким мхом поросшие. Нога мальчика и съехала. Пошатнулся он, не удержался и в воду гиблую упал. Барахтаться начал и понял, что все глубже в топь погружается, затягивает его болото. За корягу схватился, а это не коряга оказалась, а змея черная. Извернулась она и за руку его укусила. Та в миг покраснела и распухла. Понял мальчик, плохо дело. Ядовитая змея была. Не выбраться ему уже из болота. Но на счастье его птица огромная над ним пролетала. Крылья солнце закрывают, а от взмахов их шумит лес, как от ветра сильного. Поднял мальчик вверх голову. Видит, бревно птица в лапах несет. Он как закричит:
– Птица невиданная, помоги! Пропадаю я!
Та со страху да от неожиданности бревно и выронила. Оно прямехонько перед Егоркой в болото плюхнулось, чуть, правда, по голове его не стукнуло. Ухватился он за сучок, подтянулся, потом за другой, еще подтянулся. Так потихоньку и выбрался из болота.
А рука уже вся красная почти до локтя. Хорошо, ножичек у него с собой был. Разрезал он ранку, яд высосал, выплюнул. Обошлось вроде. Поболит укус и пройдет.
Дальше пошел. Долго еще бродил по лесу. Но вдруг волка увидел. Волк, не собака, сразу понял мальчик. Нож в руке сжал, напрягся. Только волк нападать не торопился, глазами зелеными сверкнул, морду задрал и завыл. Потом развернулся и пошел куда-то. А сам оглядывается, подвывает, будто за собой зовет. Ну Егор и отправился вслед за ним.
Привел его волк на поляну красивую, солнечную, всю цветами голубыми, лазоревыми заросшую. Васильки здесь, незабудки, другие какие-то. Всех названий Егор и не знал. А посреди поляны волчица сидит, а напротив нее – пес большой, черный, лохматый. Сидят звери и друг на друга, не отрываясь, смотрят. Носы их подрагивают, уши торчком стоят. И как такая мысль в голову пришла, только сразу догадался Егор, что любовь это. А волк, который его сюда привел, рычит, недовольство свое выказывает. А это – ревность, понял мальчик.
Вышел Егор из кустов, позвал:
– Мишка! Вот ты где! Ищу, ищу тебя! Зову, ты не откликаешься. Ты что же, милый, забыл: дома тебя ждут! Хозяйка плачет, волнуется.
Тут волчица подскочила к мальчику и в глаза его заглянула. И удивительный то был взгляд. Никогда раньше Егор таких глаз не видел: больших, ясных, лучистых. «Как у Маруси моей», подумал мальчик. И сразу заволновался, забеспокоился. Как сестренка-то там его одна-одинешенька справляется? Надо и ему домой торопиться!
Что дальше произошло, он и не понял. Очнулся, под деревом сидит. Лицо все мокрое. Глаза открыл. Голова черная, мохнатая носом в него тычет, слезы его языком слизывает.
– Мишка, – обнял он пса за шею, – ну что же ты? Пойдем скорее! Ждут ведь нас давно!