Кленовый лист

В немых бессонницах ищу источник сна,

В слепых метаниях ищу хоть каплю смысла.

Бумага слишком безразлична и тесна

Для жизни в ней стихов моих и мыслей…

Зачем выстраивать горбатые мосты,

Не нужно чувства цементировать словами…

Я просто спрячусь от холодной пустоты

Под теплый свитер твой с большими рукавами.

Распад

Растет и пучится над лесом брюхо,

Блеснуло молнией, коснулось слуха

Раскатом ярости потусторонним,

Гортанно-кашляющим, похоронным.

Под брюхом маленькая и босая

Старуха с пепельными волосами,

Махнула весело серпом и молотом,

И ветром юбку ей раздуло в колокол.

"Зашторьте окна! Невыносимо!" -

Мой голос внутренний звучит уныло,

Сквозь дыры черные октябрь светит,

В них лезут скользкие слепые дети.

На белых личиках ни слез, ни жизни -

Ползут шеренгами в три слоя слизни.

Стеною ливень отрешенно хлещет

В пустыне воздуха сплетеньем трещин…

Все меньше ясности, сильнее рвота,

Застыли лозунги переворота

В тазу остатками галлюцинаций,

Нет больше смысла в них и интонаций.

Мир распадается на эйфорию,

Морфиноманию и ностальгию:

Распада стадии одинаковы -

И у стихии,

и у Булгакова…

Четыре стены

Четыре стены, лоснящиеся атласным шелком,

Считают  беззвучно зеркала моего осколки,

Дошли до две тысячи семнадцати и истлели,

Змеиной сползают кожей пО полу и постели.

В ловушке моей  дыхание драгоценно -

Опалами гладких бусин в темноте рассеяно,

Проемы оконные чернильной тоской залиты -

Бальзама бы каплю мне Булгаковской Маргариты:

Земли потерять навязчивое прикосновение,

Оковы одежд приговаривая к сожжению

В языческом пламени дьявольской революции,

Метлою по люстре, по стеклам – и вон на улицу.

Взмывая сквозь ветер по ребрам трехмерной спирали,

Содрать с себя на лету остатки гнилой морали.

Достать до последней точки восторга, и снова вниз -