И растерзан пластинок винил.
"Бесполезнее ты кофемолки", -
Уходя, от души обвинил.
И теперь я пылюсь раритетом,
Вспоминаю пластинки с тоской…
Надо было мне быть пистолетом,
А тебе надо было – виском!
Мне вдруг стало нечего сказать
Мне вдруг стало нечего сказать,
Ни полстрочки, ни пол даже слова.
Где же спрятались все буки и все ять?
И вернутся ли, наведаются ль снова?
Я молчу о зареве тоски,
Не пишу о бликах на окошке:
Пусть сжимаются удушливо тиски,
На душе пускай скребутся кошки.
Я молчу, и льется дождь сквозь сон -
Мыслей бесполезная настойка.
Липы листьями чуть шепчут в унисон:
"Сколько ждать стихов твоих? Ну сколько?…"
Застывший воск
Видения и мысли угасают.
Свечами, не колеблясь, в полудреме
Горят и, пламенем души касаясь,
Спокойно тают в ласковой истоме.
Я не застану их последних бликов,
Застывший воск уже не слезы вовсе.
Бесчувственный, холодный и безликий,
Он мыслей и видений новых просит.
Для полета требуется взмах
Сколько жизней надо, сколько душ,
Чтоб до дна дойти, испив всю чашу боли.
Ты кому-то друг, кому-то муж -
Но в названиях прописаны лишь роли.
Чем сильнее боль, тем четче суть
Иероглифов пожизненных сплетений:
Мы насажены на нити – не вздохнуть,
Только милостыня – несколько мгновений.
Можем лишь смотреть на облака -
Счастья светлые пушистые квантили…
Для полета требуется взмах,
А для взмаха требуются крылья.
Заклейменная счастьем пленница
Я воюю с собой за нас
И последние крохи нежности.
Пусть покроются слоем фраз
Червоточины неизбежности…
Я закрою глаза на все,
Что мерещится в отражении,
Слепота мне покой несет,