Чумовые истории. Сборник рассказов

Уже вечером вернулся он к воротам да увидел человека, который тяжёлые тюки таскал. Первый он тут был в городских стенах, кого бедняк увидел за работой. Грустный был человек, хотя и богато одетый, исхудавший. Узнал его бедняк. То был торговец, подаривший ему мешок. Как же так случилось? Богатый был человек, а тюки таскает.

Подошёл к нему бедняк, стал расспрашивать, как так вышло. Да только знакомец молчал, отворачивался и от работы не отвлекался.

– Заколдован он, – сказала птица. – Пока одежда местная на нем, не сможет остановиться.

Попытался бедняк стянуть одежду с торговца, да тот только отмахнулся и не поверил. Что же убедит его?

Вдруг видит бедняк, змея из канавы вылезла, а на ней повязка из его робы. Кивнула змея бедняку да ловко юркнула под одежду торговцу. Тут уж уговаривать не пришлось, стал торговец ловить змею да сам одежду сбросил.

Враз глаза его прояснились. Узнал он бедняка.

– Бежать надо, – говорит, – пока не поймали нас!

Да как тут убежишь? Стражник враз догонит, стоит шуму подняться.

Но птица сказала им не бояться и спрятаться в тюках, а сама в лес полетела.

Вскоре появилась из леса лань да с собой оленя привела. Птица летала над ними, вела к воротам.

– Ох, спасемся теперь, – обрадовался торговец. – Спасибо тебе, добрый человек.

– А как же другие?

– Не знают они о проклятии, вот и мучаются.

– Что ж, сколько поверят, столько и спасём, – сказал бедняк.

Сели бедняк и торговец на лань и оленя, поскакали через поле. Стража тут же за ними погналась, да все отставала. Не угнаться за лесными зверями.

– Люди добрые! – кричал бедняк. – Снимите, что не ваше, золото да серебро на землю кидайте, и тогда свободны будете. Лучше домой голым уйти, чем тут одетым да задаром работать!

Видит бедняк, кто-то головы поднял, кто-то даже начал одежду сбрасывать, да мало.

Тут в пшенице движение началось, из леса змеи приползли. Да в небе туча появилась – птицы прилетели. Змеи в одежду заползали, как к торговцу, так что люди стали сами ее сбрасывать. Птицы украшения с людей снимали да на землю бросали, чтобы ничего чужого не осталось.

Смотрит бедняк назад, а стражники остановились, в ужасе озираются. Одно дело двух беглецов поймать, другое – сотни да тысячи. Развернулись они и в город побежали. Бывшие бесплатные работники и поколотить могут.

Да только люди, очнувшись, решили, что спастись из рабства дороже мести, и, кто в чем был, домой пошли. И пока в лес не зашли, каждый своей дорогой, никто даже колоска с земли не подобрал.

Вернулся бедняк домой, приведя всех пропавших из своего города обратно. Благодарны были они ему были и семьи их. Предложили денег дать, да бедняк забоялся. Вдруг проклятье с собой принес.

– Лучше буду я у леса жить, ягоды да грибы собирать. Может, так сам и наживу себе богатство. Разве что если есть у вас ненужный рваный мешок, я бы взял. Прикрыться, пока на одежду не заработал.

В лунном свете

    Лилия Слободенюк

– Кевин, хватит играть! Уже темнеет! – голос матери звучал строже обычного, как и всегда в эти часы.

Кевин поднял голову к небу: солнце действительно клонилось к закату, вырисовывая на небе золотые и розовые разводы. Да и Хор, их пес, с которым мальчик бегал по двору, иногда резко замирал, поворачивая голову в сторону леса, и тихо, протяжно скулил. Значит, уже правда пора.

Уводя все больше сопротивляющегося пса к дому, Кевин старательно, на расстоянии нескольких вытянутых рук обошел зеленую фигуру, стоявшую в их дворе. Фигура напоминала собой переплетенные вместе корни, стебли, цветы и листья, общее очертание которых походило на человека. Он застыл в странной позе, словно собирался сделать шаг, но отчего-то не успел. «Еще пара ночей, – успокаивала мальчика бабушка, хотя по тону ее голоса больше казалось, что успокаивала она себя, – и он уйдет. Днем он не страшный. Еще пара ночей…»

Кевин завел собаку в дом и привязал на кухне. Мама заперла двери, зажгла свечи и плотно закрыла все ставни.

Все то недолгое время, что Кевин себя помнил и осознавал происходящее вокруг, их деревня жила по таким правилам: чуть только темнеет, всех животных загоняли в сараи и дома, запирались в них сами и до рассвета никто не высовывался наружу.