Чумовая попаданка в невесту

И добавила, чуть погромче:

– Водички бы…

Девчонка какая-то… Малахольная. Вот да. Это слово, которое раньше существовало в моём мозгу совершенно абстрактно, приобрело реальный облик. Девица была малахольной. Может, приведёт кого поадекватнее… И где Матвей? Неужели бросил меня тут одну и уехал? У кого я вообще, в чьём доме?

Приподняв голову, я прислушалась. За окном невнятный гул. Свечка трещит перед иконами в углу. Внизу кто-то топает и невнятно бубнит. Железный звук, который ни с чем не спутать – заслонка бряцнула о кирпичи печки. Собака залаяла где-то далеко. Хорошие звуки, напоминающие о деревне и о неутомимой прабабуле… Но совершенно не говорящие, где я нахожусь. Машина бы хоть проехала или поезд прогудел. А так…

Дверь скрипнула, и я повернула голову. В комнату вошла, нет, заполнила её собой пожилая женщина. Румяное, полное лицо, обрамлённое повязанным платком со старинной шапочкой рожками, лучилось самой искренней радостью, улыбка растянула рот, а глаза – голубые, как у девчонки, что робко жалась к стеночке – сияли, роняя слёзы на гладкие щёки. Я хотела было спросить про место, в котором нахожусь, но мне и слова не дали сказать.

– Господи Боже и все святые угодники! Голубонька моя, ласточка моя, мы уж и не чаяли увидеть твои глазоньки, девонька моя! Сподобил Господь, пришла в себя! Ну теперь потихонечку, помаленечку, добро да ехать нам только через два дня!

При этом руки её ни на минуту не оставались без дела. Бубня слова радости, женщина поправила моё меховое одеяло, взбила подушку под моей головой, расправила волосы, принялась заплетать их в косичку. Я мотнула головой – терпеть не могу, когда кто-то, кроме парикмахера, забавляется с моими волосами. Но женщина неумолимо продолжила, всё нахваливая мои глазоньки и сокрушаясь о потере такой длинной косы (чего-чего?)

– Золотце моё, как же ты теперь без косы, это же сила твоя и красота! Столько притирок извели на неё, столько крапивы да мать-и-мачехи рвали, всё умащивали да умащивали… Не иначе, как бесы отсекли, небось, теперь будут на твоей косе ворожить да силы из тебя тянуть! Говорила я тебе: не ходи в баню, не гадай! Да ещё одна! Где ж это видано?

Чего ей от меня нужно, не понимаю! Чем мои волосы до лопаток не угодили? Куда длиннее-то? Только никто мне не говорил, что не стоит в бане гадать, да ещё и в одиночку. С девчонками мы были… Лика предложила устроить крещенские гадания… А этой тётки я не знаю. Разве только в параллельной вселенной моя вторая я…

Стоп, Янка! Какие параллельные вселенные?

Терпеть не могу всякие фэнтезийные романчеги про попаданок по обмену в чужое тело, властных мудаков и всяких говорящих лошадей! Читала однажды такую книженцию – Светка на работе подсунула – отплевалась, закрыла и забыла. Такого не бывает и никогда не случится в жизни. А уж особенно со мной, тем более, что я не верю в подобную муру типа кармы, судьбы, перерождения и прочей мистики. Надо узнать, где я нахожусь, и позвонить Матвею, чтобы забрал меня отсюда поскорее…

– …А моя Богданушка, моя боярышня, будет там самой-пресамой! Красавишной, достойной самого Великого Княжича!

– Кто такая Богданушка? – перебила я тётку, начиная злиться. – И вы – кто вы? И где я?

Со стороны девчонки послышался громкий ох. Женщина замерла, глядя на меня изумлёнными глазами, всплеснула руками и прижала их к необъятной груди:

– Батюшки святы! Неужто головонькой стукнулась моя голубка? Себя не помнишь, меня не узнаёшь… А вот это кто?

Она ткнула пальцем в девчонку, которая сидела, съёжившись, на краю сундука, и таращилась голубыми глазищами на меня. Как на двуглавую собаку, честное слово! Я вежливо пожала плечами. Женщина схватилась за голову, примяв рогатую косынку:

– Ой, лишенько-лихо! Бесы клятые! Унесли память вместе с косой! Что же теперь с нами будет!

Так. Надо как-то потихонечку выбираться из этого логова сумасшедших. С ними спорить нельзя, поэтому буду соглашаться, что бы тётка не сказала.

– То ж Прошка! – чуть ли не возмущённо кивнула на девчонку женщина. – А я… – она ткнула себя пальцем в грудь, – мамушка твоя, нянька Анфиса, неужто забыла? А это вот твоя опочиваленка, – и она обвела рукой комнату, – туточки ты родилась и жила всё время!

Я с трудом кивнула. Во бред!

– А ты у нас боярышня Богдана Сеславна, волей Господа Бога хозяйка наша!

И женщина размашисто перекрестилась, обернувшись к иконам:

– Да будет воля его, станешь княгиней Белокаменной!

Глава 2. Мой дядя самых честных правил…

Боярышня Богдана меня начисто убила. В глазах тётки Анфисы была только искренняя любовь и надежда, что я всё вспомню. Но я ничем не могла ей помочь. Простите, дамы, мне пора. Домой, и как можно дальше от этого притона душевнобольных!

– Ладно, ладно, – осторожно ответила я. – Хорошо. А теперь я хочу прогуляться. Можно?

– Куда? Куда гулять-то? – замахала руками тётка Анфиса. – Тебе лежать надо, голубонька моя! Ежели чего надобно, Прошка притащит. И покушать, и попить… А ты лежи, сил набирайся, скоро дальняя дорога предстоит!

Ага, вот только этого мне и не хватало для полного счастья! И так оказалась в какой-то жопе, а тут ещё дальше завезти хотят… Ну ничего, вот уйдёт эта рогатая, с девчонкой я договорюсь. Убивать меня не будут, вроде как любят пока, а значит, можно делать, что вздумается. Сказали же: я хозяйка. Так что выйду на прогулку, а там сбегу к ближайшей дороге или к домам, буду кричать «на помощь», и мне помогут. Наверное. Будем надеяться.

Спустя некоторое время – сказать, сколько точно, я не могла, так как ни часов, ни мобильника у меня не оказалось – я уже сидела накормленная большими пельменями с грибами и мясом, напоенная вкусной ледяной водой, а Прошка, приподняв мою левую ногу, обматывала её длинной широкой лентой сероватой ткани. Я решила пока ничему не удивляться, но онучи… Это всё же слишком. Я была в рубашке – длинной, немного грубоватой и достаточно просто скроенной, а под рубашкой не было ничего. Совсем-совсем. Данный факт меня несколько огорчал, ибо я надела на день рождения Мишки абсолютно новый комплект белья, купленный для особых случаев, а джинсы просто нежно любила за удобство. И ещё они делали мою попу неотразимой.

Прошка поднесла мне кусок сложенной в несколько раз материи, и я уставилась на девчонку, не понимая, что она хочет от меня. А та аж глаза закатила от моей бестолковости. Встряхнула ткань, быстро накинула мне на голову – в полотнище оказалась дырка! – и расправила складки до пола.

– Поясок таперича, – деловито порылась в сундуке. – Вот этот сегодня, бисером азиятским расшитый.

Поясок мне понравился. Почти произведение искусства – как будто подражание старинным традициям. Фольклор сейчас в тренде, так что пусть будет поясок. Я обмотала его по талии, но Прошка сердито цыкнула:

– Да что с тобой такое, боярышня?! После гадания этого сама не своя…

Она сама передвинула поясок выше, чуть ли не под грудь, затянула его легонечко, красиво сложила кончики, чтобы свисали на боку. Я только вздохнула. Вся эта ситуация начинала немного напрягать. Быстрее бы добраться до дома… Там Матвей, там в полицию можно заявить, ёшкин кот! Тут же, блин, уже почти на незаконное лишение свободы тянет… Так, спокойно, главное – выбраться из этого сумасшедшего дома. То есть, соглашаться во всём, чтобы не заподозрили неладное. Под грудь – так под грудь, мне всё равно.

– Валеночки, боярышня, – напомнила Прошка, кивая на мои ноги. Валенки? Чего? В доме?

Она и правда поставила у кровати валенки. Только не те, что прабабушка надевала зимой, чтобы сходить до поросят, не грубые, серые и с калошами, а светлые, коротенькие, разукрашенные вышитыми цветами и бабочками. Я сунула ноги внутрь и почувствовала тепло. Вот прямо сразу, будто ноги на батарею горячую положила. Хорошо-то как… А Прошка всё не унималась. Достала из сундука очередную штучку и принялась прилаживать мне на голову. Я даже зажмурилась, чтобы ненароком не отшить девчонку. А та всё возилась, завязывая что-то на затылке. Потом отступила на шаг, любуясь, и с довольной улыбкой сунула мне под нос что-то блестящее. Оказалось – зеркало, но такое странное… Будто пластину из лёгкого камня отполировали до блеска! Я машинально глянула в него и вскинула брови. А Прошка спросила:

– А? Ну как? Красавишна?

И сама себе ответила, улыбаясь, как кошка перед сметаной:

– Краса-а-авишна!

– Ну да, ничего так получилось, – пробормотала я, вертя чудное зеркало перед лицом и стараясь рассмотреть себя целиком. Зализанные волосы, как я никогда в жизни не носила… Ну, может, только в начальной школе! На них чуть ли не кокошник с белыми камушками, очень похожими на жемчуг, волнами и переплётами. Но хоть моё лицо в зеркале, и то хорошо. А то ведь всякое может случиться. Думала ненароком, что и правда в какую-нибудь Богданушку превратилась. Аж от сердца отлегло… Глаза мои, карие, косметики, правда, нету – как корова слизала. Нос мой – от папы доставшийся, губы мамины, пухлые, щёки, лоб, всё на месте. Ладно, хватит любоваться своей красотой. Пора выбираться.

– Ну, пойдём, – кивнула я Прошке с некоторой неловкостью. Девчонка вздохнула:

– Пойдём. Только мамушке Анфисе на глаза попадаться нельзя, а то погонит обратно.

– Я не хочу лежать в постели.

– Отдохнуть бы тебе, боярышня… Путь ведь неблизкий скоро. Страшно подумать – в столицу Белокаменного! Это ж сколько вёрст… Два дня в дороге.

– Не хочу, – пришлось даже повысить голос, и Прошка тут же сдалась:

– Добро, добро! Пойдём в светличку, только шубеечку накинь, а то застудишься в сенцах…

Шубеечку? Совсем они тут сдурели, в доме и валенки, и шубу носят…

А она оказалась просто шикарной. Не из драного кролика, а из цельных шкурок, сшитых между собой. По цвету и не определишь – лиса или норка. Правда, накинула её Прошка мне на плечи мехом внутрь. Вот странные люди! Ведь шубу носят мехом наружу! Как увидят такую красоту, если она спрятана под шкуркой. Выделанной и крашеной, конечно, шкуркой, даже с вышивкой всё тех же цветов и бабочек, но всё равно…

Выйдя из комнаты, я в полной мере ощутила заботу Прошки и необходимость тёплых вещей. В коридоре не было обогрева, ни лампочек. Редкий свет проникал сюда из крохотных окошек, в которых вместо стёкол были вставлены какие-то полупрозрачные тряпочки. Зато вдоль стен стояли деревянные ящики, пузатые бочки, доверху наполненные и завязанные тесёмками холщовые мешки. Мне было любопытно, что там, но спрашивать я не решилась. Ну их, пусть хранят хоть динамит, быстрее бы выбраться…

Лестница на первый этаж оказалась узкой, скрипучей и совсем тёмной. Нащупав рукой перила, я кое-как спустилась вслед за Прошкой в небольшой зал. Чуть просторнее моей комнаты, он был и светлее, и ярче украшен. Вдоль стены стояли лавки, а посередине – широкий прочный стол. Такие, кажется, зовут монастырскими. Бревенчатые стены не были обтянуты даже тканью, но зато на них висело оружие – топоры, сабли, ножи. Точно, музей же! Только странно, что все эти антикварные предметы не под стеклом… А красивые какие! Видно, что за ними хорошо ухаживают: начищены до блеска, хоть сейчас снимай с крючков и в битву!