Серая мышь в большом городе

Стук-перестук по полу, и в кухню ворвалось нечто цветное, пахнущее острыми духами, весёлое:

– Катерина, чего там у маман, гости, что ли? Есть что поесть, и я убегаю, меня Артур ждёт!

Девушка моего возраста, ослепительно красивая, вроде тех, которые показывали одежду в журналах мод, крутанулась на высоченных каблуках и заметила меня:

– Здрасьте! Катерина, твоя родня из деревни приехала?

– Сядь, Лерочка, покушай, зайка! – и Катерина поставила на стол, где раньше сидела тётка, тарелку супа. – Сегодня твой любимый, рисовый с фрикадельками!

Лерочка села и принялась есть, то и дело поглядывая на меня блестящими тёмными глазками. У неё были длинные загнутые ресницы, отчего-то синие, и чёрные, цвета воронова крыла волосы кудрями, заколотые на затылке в сложную и очень красивую причёску. Насытившись, видно, любопытно спросила:

– Так ты кто?

– Васса я, – сказала с запинкой, не сразу поняв, что обратились ко мне.

– Твоя родня, Лера, – с упором на первое слово значительно ответила Катерина. – Аделаиды Марковны племянница. Из Сибири откуда-то.

– Красноярский край… – пробормотала я, уткнувшись в чашку. Лера хмыкнула:

– Вот дела! Не знала, что у нас есть родня в тундре! Ну и как тебе тут, в Питере?

– Красиво, – вежливо ответила, опасаясь смотреть на двоюродную сестру. Господь всемогущий, она такая… городская… ухоженная, прямо кукла из витрины магазина! Как бы мне хотелось хоть немножко походить на неё… Лера, видать, в отца пошла внешностью, потому что не было у неё мамкиных глаз. Ну, не всем в мире урождаться в родню. За тем Господь и создал людей разными.

– Поступать приехала? – спросила Лера между двумя ложками супа.

Я головой помотала. Какое там поступать? Я в школу-то ходила только до четырнадцати годков, потом учительница наша уехала в Красноярск, не выдержала, как бабы говорили – не сдюжила. Хотя и просили её остаться, помогать с хозяйством хотели…

– Ладно, чмоки-чмоки, я побежала! – Лера отодвинула пустую тарелку и вытащила из большой сумки маленькую сумочку, точно кошелёк, а из неё – тюбик помады. Да не простой, а жидкой, будто краски кто налил. Я смотрела во все глаза – никогда не видала такого! Даже у учительницы такой не было. Лера намазала губы толстым слоем, глянула на себя в зеркало кухонной машины с ручкой и встала:

– Скажешь маман, что я поздно приду, ладно, Катерина?

– Иди, иди, золотце, скажу! Осторожнее там только! – напутствовала её женщина. Прямо как мамка меня, когда я одна в тайгу уходила на охоту или за ягодами. Только тут не медведя опасаться надо, видать, машин да трамваев…

Лера процокала каблучками мимо меня, не попрощавшись, только запах духов и остался после неё на кухне. Катерина быстро прибрала со стола, смела крошки в мусорное ведро и встала передо мной:

– Что кофе не пьёшь? Только продукт перевела на тебя! Ладно, пошли устраиваться, раз остаёшься.

Длинный коридор освещали красивые лампы, спрятанные в налепленных там и сям колоннах. И ведь светло-то как! У нас свет давали раз в день на пару часов – чтобы постирать в машине, радио послушать, у кого оно было. У нас не было. Тятя не любил, говорил: все беды от мира.

– Тут моя комната, там, – Катерина показала на двери дальше по коридору, – спальня Аделаиды Марковны и Константина Алексеевича, Леры, кабинет и ванная. А вот здесь ты пока будешь жить.

Она отворила дверку в углу и вошла в комнату. Окно была завешено тёмной шторкой, которую Катерина отдёрнула, и комната наполнилась полуденным солнцем. Ох ты, как уютно! Кровать широкая, правда, на ней стопками лежат вещи, а поперёк комнаты стоит доска на ножках, а на ней – маленький пластмассовый утюг. Как же гладить таким? Прижмёшь штанину иль юбку, а он и развалится в руке! Вот у них дома утюг был так утюг! И отпарить можно было, и сам своим весом разглаживал…

– Ставь сюда свои чемоданы, девочка. Я приберу с кровати, погоди.

Она принялась складывать вещи с кровати на доску, бормоча:

– Потом надо будет по шкафам, не спутать бы… А тут… Как теперь гладить? Куда доску поставить, ума не приложу…

– Да вы не беспокойтесь, мне много места не надо, – робко сказала я, пытаясь уместить чемоданчик между спинкой кровати и большим шифоньером. – А доску можно подвинуть вот так.

Подтолкнула тяжёлую штуковину ближе к стене и осмотрелась. Образовался проход, где к шкафу можно было протиснуться худому человеку. Катерина явно бы не смогла, а мне это удалось без труда. Осмотрев комнату, женщина махнула рукой:

– Ладно, посмотрим, как дальше будем. У тебя бельё-то есть? Полотенца там, простыни?

Я покачала головой, краснея. Вещи из родного дома решила не брать: все они были старыми и протёртыми. Взяла только рушник, который мамка вышивала на свою свадьбу, и тот, что я сама вышила для моей. В них завернула библию и книги. Думала, остальное куплю.

– У меня есть деньги, я могу…

– Ой, ладно. Подожди, сейчас принесу. Ты, наверное, хочешь вымыться с дороги?

Карие глазки Катерины пытливо взглянули в мои глаза. Я неуверенно кивнула, хотя мылась два дня назад. Специально баню растопила для такого дела, не в субботу, а посреди недели. Но Катерина явно ждала положительного ответа, вот его я ей и дала.

– Ну тогда бери шампунь, гель-душ и пошли, покажу ванную.

– Нет у меня… – прошептала едва слышно. Откуда шампуням взяться-то, если магазин закрыли лет пять назад? Да и раньше туда только хозяйственное мыло завозили… Мамка, как и все бабы в деревне, варила щёлок и сушила его на солнце кирпичиками. А для косы корень мыльнянки копала да кипятила. С ромашкой мешала ещё, говорила, это для светленьких, как я. Себе шалфей собирала…

Катерина со вздохом закатила глаза, снова махнула рукой:

– Ну прямо сирота казанская! Пошли уж. Выдам тебе и шампунь.

Она привела меня в чистую светлую комнату, так не похожую на нашу баньку, отдёрнула пластиковую занавеску, и я увидела ванну. Ой-ой! Какая красивая, какая гладкая и блестящая! Ни за что в неё не полезу! Ещё испачкаю, что мне скажет тётя?

– Горячая вода, холодная вода, – показала Катерина на краны, потом на полочку над ванной: – Шампунь, гель-душ, полотенца в шкафчике. Вещи для стирки сложишь в корзину. Поняла?

Я смотрела, понимая, что ничего не понимаю, но на всякий случай кивнула. Разберусь. Мамка говорила, что молодым проще приспособиться, у них мозги, как губка – всё впитывают, а вот старым уже труднее, они привыкли. Я ещё молодая, научусь.

– Долго не мойся, воду не трать, не в деревне! – напутствовала меня Катерина перед тем, как выйти, а я только головой покачала. В деревне воду носить надо из колодца, не наносишься, чай.

С кранами я разобралась быстро. Сначала вертела, а они вертеться не хотели. Случайно толкнула вверх, и струя тёплой воды ринулась в ванну, шипя, как призрачный полоз, потревоженный в кустах. Торопясь, я вылезла из одежды, осторожно ступила ногой на гладкую, скользкую поверхность, ощутила жар воды. Господи, как же помыться? Во что воду набрать? Ни тазика, ни ведёрка… Разве что согнуться в три погибели.

Так я и сделала. Ужасно неудобно оказалось, но что поделать. Раз уж приехала в город – надо привыкать. Вытряхнула в ладошку немного белого густого шампуня и принялась натирать мокрые волосы. Сразу почувствовала пену, которой надо было добиваться долго с мыльнянкой, а тут прямо попёрла, как каша из горшочка в той сказке! Мне стало страшно, что сейчас пена заполнит всю ванну, поэтому я быстро сунула голову под кран.

Как открылась дверь, я не услышала. Только возмущённое ворчание:

– Кто тут моется?

Мужской голос! Взвизгнула со страху, пытаясь прикрыться, глаза распахнула, а в них защипало сразу, будто золой кто-то швырнул! Поскользнулась и, чтоб не упасть, ухватилась за шторку, а она не выдержала, упала на меня, сорвавшись. Ну, хоть прикрыла от взгляда старика с седыми волосами и морщинистыми щеками!

На мой вопль примчались тётка с Катериной, первая тут же оттеснила мужчину в коридор, говоря:

– Ничего, Костя, ничего, это моя племянница, не обращай внимания!

А вторая заохала, бросилась закрывать кран, ругая меня во весь голос:

– Да что же такое! Что же ты творишь! Что прыгаешь в ванне? Зачем шторку сорвала?

– Я ис…пугалась! – меня бросило в жар, потом в холод, аж зубы застучали. – Он неожиданно вошёл…