Собака встряхнулась и села. Сказала нерешительно:
– Как ты есть травница… Пойдём, отведу тебя.
– Куда?
– Есть одно местечко.
Загадочный ответ удовлетворил меня чуть больше, чем наполовину. Местечко, ишь! Я голодная, как волк, смогла бы сейчас съесть половину столовки нашего меда, а он мне – местечко… Ну, если меня там накормят, то ладно.
Устроив повод на шее коня, я похлопала его по шее и сказала:
– Вези князя в город, Резвый, пожалуйста.
– Хорошо, отвезу, – покладисто согласился тот и почапал медленным шагом на дорогу, ведущую к высоким воротам в город. А Буран тронул носом мою руку:
– Нам обратно в лес, Диана.
Я с волнением посмотрела вслед лошади. Только бы ремешки не отвязались, только бы князь не упал… Только бы довезли… И пошла за собакой вглубь леса.
Чавкающий под ногами влажный мох поглощал звуки моих шагов. Перелесок давно сменился еловым бором с редкими вкраплениями лиственных деревьев. Сумрак уже царил здесь, тогда как на равнине было ещё светло от заходящего солнца. Я шла на ощупь, едва различая в темноте серую шерсть на заду Бурана. Тот бежал быстро, возвращался, поджидая меня, потом снова скрывался между деревьями. Сердце ёкало, предчувствуя какую-нибудь вселенскую хуету, которая обязательно сейчас выскочит из-за ёлки и сожрёт меня без соли и специй!
И вдруг еловые лапы расступились, я шагнула на маленькую полянку – шириной в десяток шагов туда и обратно, и увидела избушку. За многие года она втопилась в мягкую землю, и предыдущим обитателям пришлось углублять вход, чтобы дверь могла открыться. Над крышей торчала печная труба, но она была мёртвой – дым не шёл. И свет в крошечных окошках не горел. Избушка казалась заброшенной.
Я оглянулась на притихшего Бурана. Он сложил уши назад и сказал осторожно:
– Вот здесь никто не живёт уже давно.
– А кто жил?
– Ведунья-травница.
– Ха! – ответила я, снова окидывая взглядом врытый в землю и поросший мхом домишко. Поёжилась. Атмосферненько, конечно, но как-то… не по себе. Мне тут жить? Да фигу вам! Я в этом сарайчике, а некоторые в высоких теремах! Совсем уже какая-то вселенская несправедливость…
– Ты со мной? – спросила у собаки, выходя на полянку. Буран попятился:
– Не, мне туда нельзя. Там место такое… как раз для тебя. А я в город, там мой хозяин.
И он, поджав хвост, убежал обратно в лес.
Тоже мне, друг человека… Я фыркнула задорно, чтобы подбодрить саму себя. Да ладно! Я ничего не боюсь. Я девочка просвещённая, умная, я в нечисть и всяких богов не верю. Вот подойду, толкну дверь и войду…
Покосившаяся дверь поддалась не сразу. Я толкнула посильнее, глянувшись на молчаливый лес, толкнула ещё раз и ввалилась в избушку. Пахнуло затхлостью и травами – таким убойным коктейлем из трав, что чуть дурно не стало. Оставив дверь открытой, я окинула взглядом своё временное жилище. И едва не отдала душу тому богу, в которого не верила.
На топчане у закопченной печки лежал, заботливо укрытый покрывалом из множества цветастых кусочков, скелет с длинными седыми волосами.
Глава 4. Все ведьмы рыжие
Июнь 20 число
– Твою мать, – только и смогла сказать я, когда обрела способность говорить. Вот повезло так повезло! Попала в какую-то дыру миров, мило поболтала с лошадкой и собачкой, спасла человека и вот теперь мне придётся жить в пряничном домике с умершей неизвестно когда ведьмой…
Счастья привалило, Дианочка!
Так. Спокойно. В морге я уже была. Трупы видела. Трупы страшнее скелета. Чего мне бояться-то? Ведь не бросится на меня и не укусит! Надо взять себя в руки и осмотреться. Ночевать в лесу мне очень не хочется, в избушке со скелетом всяко безопаснее…
Прикрыв дверь, я сделала несколько шагов внутрь. Низкий потолок нависал над маленькой комнаткой, у противоположной от входа стены стояла печь – обычная, как в деревне, но поменьше. Топчан был единственной кроватью и был, к сожалению, занят. А на столе, на стенах и под потолком лежали и висели пучки трав. Сухие, свежие, перевязанные бечёвками или заботливо укутанные в тряпочки. Столько трав, что голова кружится от их запаха и в носу свербит. Ни одной книги. Ни одной бумаги с записями. Зато у окошка ещё один столик, а на нём склянки и горшочки. Я подошла к ним, заглянула в одну – какой-то серый порошок. В другой оказались кусочки чего-то коричневого и непонятного. В третьей… Я отскочила и зажала рот рукой – в баночке лежали склизкие маленькие глазки!
Фу! Даже думать не хочу, чьи они и как их собирали!
– Гадость какая… – пробормотала, сев на край топчана. Ноги гудели, как неродные. Спать тоже хотелось. А тут скелет. Чёрт… Надо, наверное, озаботиться похоронами. Завернуть прямо в это покрывалко и отнести в лес, вырыть ямку… Яму. Сколько там надо по правилам? Метр или два? Я не смогу физически выкопать два метра земли…
– Я… ещё… не… померла…
Цепкая хватка за запястье заставила меня подскочить и заорать от ужаса. Меня держала рука скелета! Не кости, а рука, обтянутая кожей, пусть даже сухой и похожей на пергамент. Хватая ртом воздух, я пригляделась. Скелет вовсе ещё не скелет! Что-то среднее между трупом и мумией. Глаза открыты, полностью белёсые, вместо радужки – бельма. Губы шевелятся, старуха – а я отчего-то была уверена, что это женщина – силится что-то сказать. Мамочки… Живой труп, зомби!
Не кричала я только потому, что горло сдавило спазмом. Думала, удавлюсь на месте! А старуха прошептала:
– Давно… жду. Наклонись.
– Я бы предпочла отказаться… – прохрипела, пытаясь вырвать руку, но живой скелет выдохнула:
– Наклонись, сил нет…
С детства меня учили, прямо в голову вдалбливали, что старым, пожилым и людям старше себя нельзя перечить. Поэтому, превозмогая себя, я наклонилась пониже. Старуха широко распахнула невидящие глаза и сказала:
– Во имя Мокоши и Мары, Лады и Лели, Берегини и Живы, отдаю тебе то, что служило мне и людям, что нельзя потерять и другому отдать, только на погребальном костре. Живи с миром, Руда.
– Что? Что вы сказали?
Мне показалось, что я где-то уже это слышала, но думать сейчас и вспоминать было как-то не с руки. Что за белиберду она бормочет? Мокошь какая-то… Богиня, что ли? При чём тут славянский пантеон? И опять Рудой меня назвала… И эта цыганка, ведьма, наверное, они меня преследуют прямо!
– Всё, теперь можно и помирать, – мумия растянула губы в последней улыбке, а мне стало жутко. Я вежливо ответила:
– Ну, может, ещё поживёте…
Старуха выдохнула, прошептала:
– Погребальный костёр…
И закрыла глаза.
Я подождала немного, но она больше не шевелилась, грудь не вздымалась и не опускалась. Полагаю, признаки смерти проверять тут бесполезно, разве что глазное яблоко сдавить… Да и то. Нет, нет, это полное фу! Господи, за что мне всё это?
Костлявая рука отпустила моё запястье. Я отдёрнула руку и потёрла его. Кажется, мне нужно бухнуть, срочно. Вот прямо щас, стопарик чего-нибудь сосудорасширяющего… У ведьмы точно должно быть, пусть даже настоянное на глазках.
При мысли о глазках мне снова стало дурновато, и я поспешно встала, обмахиваясь ладонью. Хорошо, всё хорошо. Спокойно. Скелет помер, а перед этим сказал какие-то бессмысленные слова. Впрочем, всё, что произошло со мной после крушения электрички, уже бессмысленно само по себе, так что ведьма не дополнила ничего особенного. Однако надо продолжать жить. Помереть, как она, я всегда успею. А тут становится холодно.
Похоже, сегодня я лягу спать не скоро.