ГЕРОИ И ГЕРОИНИ

Рома рассказал о том, что в его жизни появилась Ю только двум людям. Матери, которая буквально клещами вытащила из него сведения, и Димке, с которым дружил с пеленок. Он знал, что друг поймет. И совсем не удивился, что Ю не произвела на него должного впечатления. Она не красавица в общепринятом смысле этого слова. Но она являлась самой красивой для него, Ю буквально светилась изнутри этой своей красотой. Рома не знал, как это объяснить, он просто чувствовал…

Глава 16

По образу и подобию

Настоящее время (Андрей и Соля)

Разноцветный сарафан. Чудовищное и жалкое зрелище. Две бретельки алого цвета на белоснежных плечах. Соля как-то не заметила, что подкралось лето. Она теперь мало что замечала.

Звонил отец, они не виделись около трех месяцев. Пора бы и навестить его. Она выбрала день, когда Андрей был загружен на работе, и помчалась на дачу, где дружное семейство в лице отца и его жены Олечки жарили шашлыки и пололи грядки. Оленька принимала солнечные ванны и кушала фрукты. Она вот уже много лет безуспешно пыталась обрадовать отца появлением на свет наследника. Не получалось.

Зачем Соля нарядила этот дурацкий сарафан, она и сама не знала. Откуда он вообще взялся?

– Ты так похожа на Галю, особенно в этом сарафане, по-моему, его она любила надевать, когда была беременной тобой, – отметил при встрече отец и притянув к себе дочь, звонко поцеловал в щеку.

Понятно теперь почему ей было странно надеть его. Она никогда не любила сарафаны, да еще такого жуткого цвета «вырви глаз». Но теперь почувствовала связь с матерью, и ей это не понравилось и слегка насторожило. Неужели она превращается в мать? Тут же мысли были отогнаны прочь. Какой-то бред, что только не взбредет в голову! Подумаешь, сарафан! Схватила первую попавшуюся в шкафу летнюю вещицу и надела.

Оленька как-то после слов мужа побледнела. Она не глупа, отнюдь! Но и на звание Мисс Интеллект не претендовала. Женщина являлась полной противоположностью мамы Соли. Полной. К черту стереотипы! Солин отец в выборе женщин был не логичен, но результатом вполне доволен.

– Стоило прожить с твоей матерью столько лет, чтобы встретить свою вторую половинку, – как-то, в порыве откровения, сказал он.

Соломия только нахмурилась. Оленька – предел его мечтаний? Симпатична, миловидна, податлива, слегка капризна и вообще кисейная барышня. Ей бы родиться во времена царей, балов и юнкеров. Одни междометья… Ах, ох… Веером помахать, в обморок упасть… Это Оленька. А Галина была современной закаленной женщиной. Ее голыми руками не возьмешь и грубым словом не испугаешь. Отец всегда подсознательно побаивался ее, поэтому и слыл подкаблучником. В свое время Соля ненавидела маму за этот ее боевой характер, а теперь, наблюдая за семейной идиллией отца, начала понимать.

Они никогда не были похожи. Мать и дочь. Но сейчас девушке, как и матери, хотелось выть от скуки и безнадеги, смотря, как Оленька хлопочет возле отца, а он чувствует себя хозяином положения. «Так и бать, разрешаю вам ручку мне, сударыня, облобызать, только не сильно слюнявьте». Тьфу… Смотреть тошно.

Захотелось топнуть ногой и крикнуть, что есть мочи: «Прекрати, дура! Он муж, а не хозяин!»

Сдерживалась, не кричала. Внутри поднимался немой протест. Поэтому нужно было из вредности, закинуть ногу на ногу и попросить у отца сигарету.

– Ты же не курила, вроде, – нахмурился тот.

– Пап, сейчас курю. – Голос жесткий, сейчас она особенно напоминает мать, в этом сомневаться не приходилось, глядя в удивленные глаза папы и услышав тихое «ах!» Оленьки.

Соломия сделала затяжку. Фу… Мерзко-то как… Опыта курения, все-таки у нее было маловато. Один раз ради эксперимента – не в счет.

Взгляд… Главное – взгляд…

– Оленька пироги напекла с мясом и капустой. Она у меня хорошо готовит. Галя же чуть до язвы не довела. – Отец обладал удивительной способностью все делать наоборот. Когда нужно было снять напряжение, возникшее между людьми, он усугублял ситуацию, а потом удивлялся, почему произошел конфликт.

Оля покраснела. Она украдкой взглянула на Соломию и, поймав ее хищный взгляд, поняла, что конфликта не избежать.

– Правда? Оленька, ты еще крестиком, наверное, вышиваешь? – приторно-сладко пропела Соля.

– Вышиваю… немножко, – пропищало нежное создание.

Конфликтов Оля не любила и немного побаивалась. Как она умудрилась проработать секретаршей несколько лет – загадка. Однако как только девушка вышла замуж с работой тут же попрощалась без всякого сожаления.

– Замечательно! А мама, она, знаешь, работала и деньги в семью приносила.

– Соля, замолчи, зачем упрекать Олю в том, что она не похожа на твою мать. Ты так похожа на нее сейчас. Все норовишь под огонь, в самое пекло, не разобравшись, – немного остудил пыл дочери отец.

Соля замолчала, мысленно посчитала до десяти и, докурив сигарету, обратилась к жене отца:

– Прости, Оль, что-то настроение ни к черту. Неси свои пироги, будем пробовать, – даже мило улыбнулась, почувствовав укол вины. В самом деле, чего взъелась на девушку. Она любит отца, отец счастлив – все замечательно.

Пироги действительно были выше всяких похвал. Вечер прошел отлично. Наверное, сарафан и слова папы так подействовали на нее вначале. На миг показалось, что она, как… мама. Ведь Соломия никогда не хотела быть похожей на нее, она зареклась еще в детстве.

Вернувшись домой, позвонила Андрею. Голос в трубке был уставшим.

– Привет, Соль, ты уже вернулась? Как отец?

– Привет. Хорошо отец, они с Олей никак ребенка родить не могут. Она витамины тоннами ест и принимает солнечные ванны.

– Это хорошо. Ты приедешь сегодня?

– Нет, отдыхай. Я сама уже спать ложусь, утомила меня поездка.

– Спокойной ночи тогда.

– Спокойной ночи, Андрюш, – в голосе нежность, на сердце тревога. Внезапно накатило чертово дежавю.

Ночь принесла бессоницу. Соля в отчаянии схватила свой альбом и стала выводить знакомый профиль. Мама в разноцветном сарафане. Счастливая. Живая. Любимая. Вечером Соля получила от Оленьки по электронной почте фотографии с сегодняшних посиделок. На одной из них запечатлена Соля. В таком же сарафане. Все стало напоминать дурацкий театр абсурда. Или у Соли внезапно началась паранойя. Она же не хочет занять мамино место в жизни, правда? Раствориться в Андрее? Строить людей и держать всех в ежовых рукавицах?

Нужна ли Андрею такая Соля? А, может быть, такая как раз и нужна? Она ведь похожа на его единственную любимую женщину. Понятно теперь откуда взялась эта внезапная нежность, забота и, возможно, любовь. Соля рисовала мать, а подразумевала себя. Она, сама того не ведая, с каждым днем становилась все больше похожей на нее. Чтобы быть ближе к той, которую никогда не понимала, но хотела понять. Ближе к Андрею, которого любила и боялась потерять или разочаровать.

– Попадос, – резюмировала Лиза, когда Соля честно ей рассказала о своих страхах, догадках.

– А конкретнее?

– Ты сходишь с ума. Она твоя мама, конечно, как ни крути, вы с ней в чем-то похожи.

– Не в чем-то, Лиз. Я становлюсь ею, у меня даже стервозные повадки начали появляться, – воскликнула девушка и стукнула рукой по столу так, что подруга вздрогнула от неожиданности. – Она была неплохая, моя мама. Я ее люблю. Но хочется быть собой. А самое печальное, что Андрей, похоже, почувствовал во мне эти перемены и тянется ко мне. Он узнал ее, понимаешь.

– Нет, не понимаю. Ты все придумываешь и усложняешь, – спокойно ответила подруга и отпила из бокала вино.

Это были экстренные посиделки. Соля должна была поговорить о наболевшем с кем-то. Вчера Андрей ночевал у нее впервые. Они занимались любовью в ее комнате, а не в спальне мамы. Он не мог спать с Солей на бывшем супружеском ложе.

– Я похожа на маму? – вдруг спросила девушка, немного отойдя от плотских утех.

– Конечно, что за вопросы. – Пожал плечами нарочито равнодушно, как показалось Соле, Андрей.

– Мне ее не хватает… – вздохнула и прильнула к нему, потерлась щекой об его крепкое плечо.

– Знаю. Я понял, что оглядываться в прошлое постоянно просто невозможно. Его не нужно забывать, но и постоянно возвращаться туда – не стоит.

Соломия не стала говорить ему о своих опасениях и страхах. А надо бы. Так как страхи имеют свойство отравлять жизнь. Иногда они становятся навязчивой идеей, перерастают в паранойю.

Вот и сейчас Соле казалось, что страхи росли, крепли и трансформировались во что-то более серьезное, способное разрушать хрупкие конструкции из мыслей, надежд и мечтаний.