Всё, чего я не помню

Гуппе рассказывает, что однажды, когда бабушка была в особенно плохом настроении, мама Самуэля попыталась оставить ему чаевые. Протянула сто крон и сказала, что ей стыдно за все те вещи, которые мне пришлось выслушать. Я посмотрел ей в глаза и доброжелательно, но решительно сказал:

– Уберите это.

Потому что можно стерпеть, когда тебя называют «каким-то арабом» или «башкой в тюрбане», в каком-то смысле это даже лучше, чем стоять там как идиот и получать подачку за хорошо выполненную работу. Когда я пришел домой и рассказал об этом жене, она обозвала меня бестолочью за то, что я не взял деньги. Тогда мы только что купили таунхаус, близнецам было полтора года, а все эти подгузники, соски и влажные салфетки стоят денег. Вечером я долго лежал без сна и думал, стоило ли взять ту сотню. Но и сегодня я поступил бы так же. Я сказал «жена»? В смысле, бывшая жена.

* * *

Понимаю. Просто интересно, зачем ты потратил столько времени. Почему не пришел раньше? Почему сначала поговорил с Лайде, Пантерой и одногруппниками Самуэля, а не со мной? Как можно было надеяться, что персонал дома престарелых, где жила бабушка Самуэля, поможет тебе понять, что произошло? Какое отношение к случившемуся имеет бабушкин сосед? Если я буду в этом участвовать, то всю дорогу, от начала до конца, потому что никто не знал Самуэля лучше меня.

* * *

Гуппе говорит, что приготовил утренний кофе и позвонил в колокольчик. Потом я посмотрел в окно и увидел, что Самуэль с бабушкой еще не уехали. Они шли к машине. Держась за его руку, она дохромала до места водителя, чтобы сесть за руль. Самуэль отвел ее к пассажирскому сиденью. Потом помог пристегнуться, закрыл дверь, убрал чемодан и пакет на заднее сиденье и выдохнул так, как и я, бывает, делаю. Будто собирался с силами перед следующим таймом. Я делал так же после долгого рабочего дня. А он всего лишь провел двадцать минут с собственной бабушкой. Затем снял меховую шапку, похлопал себя по щекам и сел за руль.

* * *

Кстати, кто из соседей это был? Дед из тридцать второго дома? Он каждую зиму ездит в Таиланд и трахает там шлюх. Точно тебе говорю. В том числе молодых шлюх, чуть ли не малолеток. Шлюх, которым платит, чтобы они говорили, что им двенадцать, только тогда его жалкий дряхлый член встает. Он проводит там каждую зиму, запирает дом и ставит таймеры на все лампочки, его нет два-три месяца, а потом он возвращается с новыми фотками шлюх, которых трахал, распечатывает их и вешает на доску в своем кабинете как открытки. Так и есть, мы в окно видели. Самуэль называл эту доску «Стеной позора». Подозреваю, что дед все и поджег. Он ненавидел всех, кто там жил. И, казалось, совсем не удивился, когда приехали пожарные.

* * *

Гуппе говорит, что машина тронулась и некоторое время двигалась туда-сюда, туда-сюда. И только попытки с пятой Самуэлю удалось выехать с парковочного места и свернуть в сторону моста. Потом двигатель набрал обороты, и автомобиль понесся вниз по холму. На слишком высокой скорости. Запомнил бы я это, если бы на следующий день не услышал, что произошло? Не знаю. Вряд ли. Тогда я видел его в последний раз (выглядит на удивление расстроенным, ведь они были едва знакомы). Если хочешь поговорить с бабушкой Самуэля, приходи, когда она выздоровеет. Но, к сожалению, не думаю, что она сможет чем-то помочь. Она все дальше уплывает в туман.

Переписка

В первом письме мама извиняется, что долго не отвечала. Взвесив все за и против, я наконец решила, что не готова вам помочь. Человек я не публичный. Не привыкла давать интервью. Никогда не любила, чтобы мои слова записывали, мне неловко, даже когда дочь достает мобильный телефон, чтобы снять меня с внуком. Поэтому надеюсь, вы с пониманием отнесетесь к нашему отказу. Я пишу «нашему», поскольку это решение касается не только меня, но и сестры Самуэля, с которой, насколько мне известно, вы связывались. Мы пытаемся жить дальше. Оставить случившееся в прошлом. Удачи с книгой. Прощайте.

* * *

В следующий раз я встретился с Самуэлем только через три месяца. Я перестал общаться с Хамзой. То есть не совсем перестал, но больше не ходил с ним на дело. Не отвечал на звонки. Придумывал отговорки. Вместо этого я заводил будильник и рано утром по рабочим дням ехал в контору, чтобы вместе с напарниками провести день, таская комоды, шкафы-кровати и диваны. Первым делом коробки, затем подпереть все это двуспальными кроватями и в конце цветочные горшки, ковры и завернутые в пледы телевизоры.

* * *

Во втором письме мама пишет, что ценит мое нежелание сдаваться. Упрямство – хорошее качество. Так говорили в моем детстве. Все, кроме моей мамы, которая упрямо утверждала, что нисколько не упряма. Тем не менее я настаиваю на своем нежелании давать интервью. Не принимайте это на свой счет. Я вовсе не «боюсь, что нахлынут воспоминания». Ваши писательские качества тоже ни при чем. Хотя ваше творчество очень далеко от той литературы, которая мне близка, это не влияет на мое желание (снова) отказаться. Совершенно не важно, что меня не будут снимать. Стоит только подумать о том, что запишут мой голос, как я начинаю запинаться. Всю жизнь я говорю более складно, когда никто не слушает. Или когда слушает тот, кто меня знает. Поэтому я отказываюсь. Опять. Если вы хотите проверить конкретные факты, их можно обсудить по электронной почте. Всех благ.

* * *

Все шло своим чередом. Я изменил образ жизни. Теперь он больше соответствовал новой зарплате. Вместо поездок в центр я нашел «Спайси Хауз». Вместо покупки новых шмоток обходился старыми. Однажды нас отправили в район Накка перевезти вещи из одного коттеджа в другой, а расстояние между ними всего-то метров пятьдесят.

– Почему переезжаете? – спросил Лусиано.

– Уж точно не из-за налогов, – ответил мужчина, подписавший договор на почасовую оплату, и улыбнулся, будто удачно пошутил.

Мы вывозили имущество после смерти жильца на острове Лилла Эссинген. Помогали парню, который развелся с женой, упаковать вещи и перевезти их в тесную однушку у метро Торильдсплан.

* * *

В третьем письме мама пишет, что решила ответить на мои вопросы по пунктам:

1. Двадцать шесть. Должно было исполниться двадцать семь.

2. Довольно часто. Раз или два в день. Чаще звонила я, а иногда он мне.

3. Нет, не сказала бы, что знала Вандада. Скорее знала, кто это. Несколько раз мы встречались. Было заметно, что ему в жизни нелегко пришлось.

4. Да, разумеется, были и другие друзья. Или скорее шапочные знакомые. У Самуэля редко бывало больше двух близких друзей одновременно. И это делало его уязвимым.

* * *

Одна бабка переезжала из дорогущего Эстермальма[5 - Эстермальм – дорогой и престижный район в центре Стокгольма.] в район попроще, а жила она в огромной, как музей, квартире. Она была из тех клиентов, которые хотят все лишний раз завернуть в еще одно одеяло и упаковочную пленку. Пыльные зеркала были антикварными, а к обшарпанному комоду следовало относиться как к золотому слитку. Сначала мы выполняли ее указания, но через какое-то время это стало невозможно, и нам пришлось ускориться, чтобы весь процесс не растянулся на неделю. Мы упаковывали все в коробки, пытаясь работать как можно быстрее, время-то тикало, и когда приехали на новый адрес, лифт, описанный в заказе как «большой», оказался максимум метр на метр, да еще и с раздвижной решеткой, так что туда не влезли ни серванты, ни кровать, ни старый диван с резными деревянными цветами на подлокотниках.

* * *

Мама продолжает:

5. Лайде – первая, кого Самуэль представил мне как свою девушку. Они были вместе около года. Бурные отношения. Они часто ругались. Лайде выискивала в Самуэле недостатки. Самуэлю казалось, что ему перекрывают кислород. Думаю, после расставания оба вздохнули с облегчением.

6. Нет, я бы не стала описывать его как «скрытного». У всех свои секреты. Никто ведь не делится всем со всеми, разве нет? Более подходящее слово, пожалуй, «любознательный». Восторженный. И, наверное, слегка неугомонный.

7. Да. Вне всяких сомнений. Кто-то говорил другое?

8. Нет, это началось еще в детстве. В семь лет, вернувшись с детского праздника, он искренне удивлялся, что не может вспомнить вкус мороженого, которое ел несколько часов назад. И тогда ценность съеденного была уже не так велика. Теперь, когда я это пишу, я понимаю, что Самуэль может показаться гораздо более серьезным и философски настроенным ребенком, чем был на самом деле. В тот момент я видела в этом манипуляцию, чтобы получить очередное мороженое.

9. Среди моих родственников нет. Меланхоликом был отец Самуэля. Но все же не стоит заходить так далеко и называть это «депрессией».

10. Самуэлю было девять, а Саре одиннадцать. Это был тяжелый развод, очень сильно травмировавший их отца. В течение нескольких лет он лишь изредка общался с детьми. А потом и вовсе перестал.

11. Да. Я разговаривала с Самуэлем в последний день. Если хотите знать больше о том, что я помню, задавайте конкретные вопросы.

С наилучшими пожеланиями.

* * *

Время шло – три, четыре, пять, шесть часов. Мы старательно расставляли все по местам и в девять закончили. Под конец выгрузили торшеры, картинные рамы и маленькую коричневую табуретку из дерева. Я взял табуретку, поставил ее в прихожей и достал договор, где клиент должен был указать количество человек и отработанные часы. Бабка как раз собиралась подписать договор, когда ее взгляд упал на табуретку, и она издала такой звук, словно ей в живот всадили нож. Она приподняла табуретку, и тут я увидел, что на самом деле это детский стульчик для кормления, только уже без спинки. Марре побежал к фургону проверить, не осталась ли она там, но нашел только несколько досок, которые, возможно, и были спинкой, а бабка просто сидела и поглаживала стульчик, словно котенка. Богдан и Лусиано пытались сдержать смех и делали мне знаки, означавшие, что бабка выжила из ума. Мне нужна была только ее подпись, в конце концов я ее получил, мы запрыгнули в фургон и поехали обратно в контору. Тем вечером я думал об этой бабуле, как она сидит в квартире совсем одна с табуреткой, которая еще недавно была стульчиком. Не знаю, почему я запомнил именно ее.

* * *

В четвертом письме мама пишет, что ее сбило с толку мое стремление понять произошедшее, изучив последний день Самуэля. Вы серьезно хотите знать, что конкретно мы говорили друг другу? Ладно, вот таким я помню наш первый разговор. Я позвонила ему на мобильный, Самуэль ответил, была четверть одиннадцатого, они ехали в больницу.

– Как дела? – спросила я.

– Нормально.

– Ты ее забрал?

– М-м-м.

– А сейчас вы где?

– Почти приехали.