– Что-то сегодня и аппетита прямо нет…
Никодим Вельяминович вздохнул вторично – так же, с судорогой – и воззрился на единственное одушевлённое тело, вставшее на его пути к обеду.
Мадама сравнительно необъятных форм, покрытая зелёным платьем с брошью, думая, что она вытягивает давно исчезнувшую в туловище шею, нависла плоским лицом над лотками с яствами.
– А это что это? – спрашивала она у замызганной девочки на раздаче, осторожно тыкая коротким до убогости указательным пальцем в коричневую субстанцию.
– Бефстроганов, – отвечала девочка.
– А с чем он?
– Где?
– Вот. Тут вот.
– А… Это соус такой. Пикантный.
– Свежий?
– Сегодня только приготовили.
– Нет, – говорила тётушка, убирая пальчик. – Не буду.
«Йоп твою мать!!!» – неожиданно взорвалось внутри у Никодима Вельяминовича.
Позднее в официальном заявлении городских властей, адресованном жителям Пиздецка, действия гражданина Витийкина в институтской столовой назовут «вышедшими за рамки правового поля» и «нуждающимися в особой оценке экспертного сообщества», но, по сути, реакция нашего героя легко прогнозируема; и кто знает – ходи промеж нас больше людей с положительными начатками гениальности, какая бы нарисовалась статистика инцидентов, подобных тому, о котором мы ведём сейчас речь?! Сколь часто, на самом деле, малозначительные роковые детали, видимые нам, бывают поняты неправильно или вообще пропущены мимо интуиции, а вот потом, когда гром граахнет, и разверзнутся хляби – всё становится очевидным до провокативности, и побуждает нас хвататься за голову, и бьётся пуще, чем пепел Клааса. Но – поздно! Среда заела, съела и покрыла место действия густым смрадом отрыжки.
Пир духа у дуэта с пивом, похоже, завершался клинической стадией. Хмыри восседали чинно, изредка пробрасывая друг другу отдельные таинственные термины. Один, например, тихо говорил:
– Шитька… шитёк…
Другой откликался так, будто получал контейнер со шпионским инвентарём:
– Цаца-параноид… – и добродушно подмигивал, – крем-брюле…
– Форш… – сомневался первый.
– А мне много и не надо! – разводил руками второй. – Сыр, масло, коровьи яйца!..
– И, – закрывал тему первый. – И.
Тётушка, которой предстояло перевернуть жизнь Никодима Вельяминовича, всё ещё застила её, продолжая осведомляться и пуская в ход короткий пальчик:
– А скажите, а эти щи, они очень кислые? А то мне кислого нельзя.
– Сутошные, – терпеливо объясняла замызганная девочка.
– Да? Сутошные?.. Не знаю, взять, что ли… Ну, положите чуть-чуть. Я много не буду… А чтой-то у вас фондю давно нет?
– Не делаем мы теперь фондю. Плохо брали.
– Да как же это?! Плохо брали! Я всегда брала!.. А чего здесь, в лоточке?
– Сырники.
– Сырники?.. Взять, что ли?.. Они у вас с курагой?
– С курагой, с изюмом.
– Ну, тогда я два возьму. Хотя… Нет, два! Только… ой-ой, нет, этот не надо. Он подгорелый какой-то. Нет, подождите… Переверните вот этот… какой-то он… А рядом с ним? Нет, нет, вон тот…
– Хорошие…
– Хороший, да?.. Ну, кладите… что ж теперь делать…
– И этот тоже?
– И этот… Сметаны тоже… Пировать уж, так пировать. Значит… Ой, чтой-то я салат-то не взяла. Мать честная! Ведь думала же!.. Так, какие тут у нас?..
– Сырный есть, витаминный, со свежими овощами. Ещё фруктовый.
– Ой, а вы видели, на прошлой неделе по телевизору показывали, как её?.. Ну, передачу, ведёт её ещё такой, с усиками… Говорил, что неправильно так салат делать. Надо кожицу с апельсина снимать.
– Снимаем мы…
– Да не ту! Не кожуру, а кожицу. Которая, вот, прямо с долек.
– Вы брать будете?
– Конечно! Конечно!.. Порции у вас какие-то маленькие.
– Возьмите две.
– Две советуете, да?.. А не много?
– А вы в одну тарелку положите.
– В одну. Правильно. Я сама и не додумалась. Молодец! Что значит, голова молодая. А тут к обеду уже так забегаесси, себя не помнишь… Ага, теперь гарнир. Что у нас здесь?
– Гречка, рис, картошка молодая.
– Молодая? Это почём же?
– Я не знаю. Там, сзади вас, меню висит.
Тётушка обернулась к меню, по-прежнему не замечая смертельной для себя опасности.
– Так, меню-у… меню-у… Так оно у вас за вчерашнее число!