Закат Пятого Солнца

Сандоваль коротко кивнул. Он обнялся напоследок с Альварадо и пожелал ему удачи. Педро был весел и буквально лучился предвкушением.

– Удачи и тебе, Гонсало! Если сумеешь поймать Куаутемока, то это станет куда более славным подвигом, чем моя сегодняшняя схватка. Мало ли я единоборств выиграл? Захватить в плен императора куда важнее!

Сандоваль взошел на бригантину. Задание казалось совсем непростым. Да, под властью ацтеков оставалась лишь небольшая часть города, но лодок у индейцев еще очень много. Что делать, если во все стороны рванется хотя бы полсотни пирог? Двенадцать кораблей никак не сумеют перехватить каждое каноэ, покидающее Теночтитлан. У союзных индейцев тоже лодки имелись. Но все же на воде они себя чувствовали не так уверенно, как ацтеки из столицы, которые жили посреди озера. В гребле с людьми Куаутемока вряд ли кто-то мог тягаться.

Толковая идея озарила Сандоваля практически сразу же.

– Марсело, перешли мой приказ капитанам всех бригантин. Гнаться только за крупными лодками. Фигура императора слишком ценна, чтобы подвергать ее опасности. Вряд ли его отпустят в компании двух-трех человек. Повсюду на берегах хватает наших союзников, которые с радостью убьют или возьмут в плен любого ацтека. Если Куаутемок собирается покинуть столицу, то наверняка в окружении сильного отряда бойцов, не говоря уж о женах и советниках.

Матрос, получив приказ, поспешил его выполнить. А Гонсало де Сандоваль, бросив напоследок еще один взгляд на Альварадо, стал обозревать водное пространство. Вскоре, возможно, именно на озере решится судьба всей осады. Спустя полминуты он почувствовал, как бригантина вздрогнула, поймав парусами ветер, и вышла на открытую воду. Место предстоящего поединка двух лучших бойцов скрылось за изгибом берега. Сандовалю выпал жребий узнать результат боя позже остальных капитанов. Ему оставалось лишь молиться за товарища.

Альварадо же готовился к поединку. Он, как и всегда перед сражением, пребывал в приподнятом расположении духа. Педро жил подобными единоборствами. Он всегда искал для себя все новые испытания. Преодолевал непроходимые джунгли, заснеженные горные перевалы, раскаленные пустыни, сражался с полчищами врагов, вел вперед солдат, ввязывался в любую рискованную авантюру. Затем, добившись своей цели, он с радостью принимал дары судьбы, не сомневаясь в том, что он их вполне заслужил. Поклонение туземцев, уважение подчиненных, благосклонность девушек, золото и драгоценности. Все это радовало его сердце, но лишь потому, что было зримым подтверждением того, что он, Педро де Альварадо, никогда не бегает от опасности.

Вот и сейчас именно ему выпала честь олицетворять собой всю испанскую армию. Белая хлопковая куртка укрывала грудь, широкая лента удерживала отросшие за последнее время золотистые волосы, чтобы они не лезли в глаза. По условиям поединка бойцы сражались в стеганках, но без шлемов. В правой руке Педро держал копье, на локте левой висел щит.

Он вышел на открытую площадку, ощущая на себя взгляды тысяч людей. В спину, молясь за него и желая удачи, смотрели конкистадоры. Он не имел права подвести своих братьев по оружию. В лицо глядели враги. Из плотной толпы ацтеков уже шагнул вперед боец. Ярко-желтый костюм, пестрая раскраска на лице и высокое знамя, реявшее над его бритой головой, ясно говорили, что это куачик – опытный и прославленный ветеран. Впрочем, могли ли быть иначе? В правой руке он держал копье с кремневым наконечником, в левой сжимал круглый щит, раскрашенный синими и красными узорами, с бахромой из алых перьев по нижнему краю.

Педро не собирался вступать в разговор, хотя неплохо выучил местный язык. Обе стороны накопили друг к другу массу претензий. Ацтек наверняка ненавидел Альварадо за резню во время праздника, после чего Теночтитлан восстал. А еще за то, что испанцы вторглись в империю, переманили на свою сторону вассалов Монтесумы, уничтожили храмы и статуи богов, принесли с собой страшное поветрие. А вот теперь еще и взяли столицу в осаду.

У Педро тоже накопился к неприятелю огромный счет. Это и ночное отступление из Теночтитлана, стоившее жизни сотням конкистадоров, и смерть Хуана Веласкеса де Леона, и гибель многих других испанцев во время боев за Теночтитлан. Нет, время для бесед прошло.

Однако куачик не спешил вступать в бой. Он остановился в пяти шагах от Альварадо и, воздев руки с оружием вверх, принялся неспешно молиться. Странное нагромождение звуков… Педро, хоть и знал язык, не понимал почти ни одного слова. Какая-то тайная речь, подходящая исключительно для беседы с богами? И тут его осенила догадка.

«Похоже, Гонсало был прав! Дикарь просто тянет время. Не иначе, Куаутемок действительно сейчас собирается сбежать из города!»

Альварадо оставалось только надеяться, что Сандоваль сумеет пленить ацтекского императора. Сам он, перехватив древко поудобнее, сделал мягкий шаг вперед. Куачик тут же приготовился к бою и сделал первый выпад. Кремневое острие копья легонько, как будто для пробы, ударило в щит испанца. Альварадо тут же ответил, стараясь попасть в незащищенное колено ацтека. Бойцы закружились, уходя от чужих выпадов и пытаясь ранить противника…

Сандоваль со стороны озера оцепил непокоренную часть Теночтитлана бригантинами. Он пристально, до рези в глазах всматривался в блистающую на солнце поверхность воды. Неужели Куаутемок действительно собирается покинуть город? Мысли его ежесекундно возвращались к Педро де Альварадо. Сколько времени уже прошло? Как будто бы и немного. Но поединок – дело быстротечное, он не может длиться долго. Бой уже, скорее всего, закончился… Сандоваль досадливо закусил губу и хлопнул ладонью по ограждению палубы.

– Нужно было попросить Кортеса, чтобы он приказал отметить победу Альварадо выстрелом из пушки, а поражение – каким-нибудь другим знаком, – поделился он соображением со стоящим рядом солдатом. – Стой теперь тут и думай, чем все закончилось!

– Стоит ли волноваться, сеньор капитан! Педро с копьем в руках от самого черта отобьется! Что он уже и доказал во время отступления из Теночтитлана. Я уверен, что он победил.

В это самое мгновение заросли тростника, скрывавшие берега Теночтитлана, ожили. Как лучи, расходящиеся от солнца в разные стороны, десятки лодок устремились прочь от осажденной столицы. Большие и маленькие, они легко скользили по поверхности воды. Индейцы в них усердно орудовали веслами.

– Значит, это все-таки правда! – не скрывая волнения, закричал Сандоваль. – Идем наперехват вон той пироге!

Он указал на ближайшую лодку, в которой находилось около тридцати человек. Ацтеки явно не собирались сдаваться. Из каждого челнока в испанцев летели стрелы, дротики и камни. Бригантины, проплывая мимо, не упускали случая протаранить или опрокинуть любую маленькую лодку, но охотились все же за большими.

Корабль Сандоваля быстро настиг свою добычу. Индейцы, увидав нацеленные на них сверху копья и арбалеты, предпочли сдаться. Среди них оказалось несколько влиятельных военачальников и жрецов. Но Куаутемока, которого Гонсало знал в лицо, в числе пленников не было. Прочие бригантины в это же время преследовали другие большие пироги. Лишь два судна, на долю которых достойных противников не нашлось, сражались с маленькими лодками, в которых сидели ацтеки, решившие дать последний бой конкистадорам.

Очередной корабль, поймав парусами ветер, подлетел к длинному каноэ, которое, судя по богатому балдахину из перьев, принадлежало кому-то из знати. Сидевшие в нем ацтеки приготовились к бою. Капитан, Гарсия Ольгуин, вовсе не собирался рисковать своими людьми. Бригантина ударила в борт лодке и та сильно накренилась. Десяток индейцев тут же оказался в воде. Один из ацтеков сумел все же замахнуться дротиком, но тут же получил арбалетный болт в грудь и упал с громким всплеском. Остальные бросили оружие, кто испуганно и обреченно, а кто и в бессильной ярости глядя на стальные острия мечей и копий.

Молодой ацтек в богато вышитом и украшенном ракушками плаще вскочил на ноги и поднял руку вверх. Он изо всех сил старался обрести достойный и торжественный вид. Качающаяся пирога, не дающая даже просто стоять ровно, очень ему в этом мешала.

– Не вели стрелять! Я уэй-тлатоани Куаутемок!

Гарсия Ольгуин понимал, что это правда. Последнего императора ацтеков испанцы хорошо знали в лицо еще с тех давних времен, когда он был всего лишь племянником Монтесумы и часто навещал своего дядю.

Капитан приказал всем ацтекам из лодки подниматься на борт его корабля. Куаутемок взобрался на палубу первым. Свита последовала за своим повелителем. Прошло совсем немного времени и бригантина вернула уэй-тлатоани обратно в город, из которого тот пытался бежать. Пленники предстали перед Эрнаном Кортесом.

Куаутемок подошел к генерал-капитану с таким гордым видом, как будто он все еще оставался полноправным властелином огромной империи. Лицо молодого человека было строгим и исполненным собственного достоинства. Ни печали, ни страха нельзя было увидеть ни во взгляде, ни в одном движении. Куаутемок не хотел давать своим врагам ни малейшего повода для злорадства. Приветствуя Кортеса, он не стал касаться пальцами земли и подносить их к губам, а ограничился лишь уважительным поклоном. Куаутемок счел, что недостойно уэй-тлатоани исполнять ритуал особого почтения по отношению к захватчикам.

Эрнан Кортес, глядя на подошедшего к нему ацтека, чувствовал, как тает и развеивается невероятное напряжение, в котором он прожил последние два года. С той ночи, когда он приказал своим кораблям готовиться к отплытию из Сантьяго, Кортес не знал ни дня покоя. Он вербовал солдат и закупал провизию, выявлял очаги тлеющего мятежа, сражался, вел переговоры, искал союзников и постоянно ждал измены со стороны индейцев. Неужели всему этому пришел конец?

Эрнан Кортес даже не гневался на Куаутемока, хотя неистовое сопротивление уэй-тлатоани стоило жизни слишком многим людям с обеих сторон. Разумеется, сыну и племяннику императоров, привыкшему к тому, что власть ацтеков безгранична и неоспорима, трудно признать свое поражение. А может быть все дело в том, что Кортес уже слишком устал для гнева? Или же испытывал сейчас чересчур большую радость из-за того, что война завершилась? Генерал-капитан и сам не смог бы сказать.

Куаутемок поднял склоненную голову, насмешливо-горьким взглядом скользнул по Марине, которая замерла возле Кортеса. Девушка стала для испанцев весьма ценной помощницей. Кто знает, чем бы завершилась война, если бы не ее советы и знание языков? После чего плененный император посмотрел на своего противника. Лицо его сделалось непроницаемым, отстраненным и спокойным, как нефритовая маска.

– Я уэй-тлатоани своего народа и я боролся за его свободу до самого конца, – перевела Марина его слова. – Но ты победил, Малинче. Ты не признаешь наших ритуалов и, конечно же, не позволишь мне окончить жизнь на жертвеннике. У тебя на поясе висит кинжал. Убей меня сразу, не трать время. Я ведь все равно не стану твоим послушным рабом.

В этот момент толпа, собравшаяся посмотреть на пленников, стала расступаться, пропуская Педро де Альварадо. Знаменитому капитану охотно давали пройти. Взъерошенный и запыхавшийся, он остановился возле Кортеса и кинул на Куаутемока слегка насмешливый взгляд.

– Я в свое время добился большего успеха, когда пытался вырваться из этого города.

Куаутемок ничего не ответил. Альварадо жив и здоров, значит, он снова одержал победу в поединке. Куачик пожертвовал собой и пал в бою. Теперь его должна ожидать вечная слава и почетное место в свите грозного Уицилопочтли. Но вот получит ли он по заслугам? Если испанцы разрушат алтари и запретят религию ацтеков, то кто станет кормить богов? Без постоянных жертвоприношений небожители зачахнут и погибнут, а вместе с ними уйдут, растворятся, подобно дымке, и героические воины. Они лишатся своего посмертия и канут в небытие. А он, последний уэй-тлатоани Куаутемок, ничего не может уже изменить.

Кортес сделал шаг навстречу пленнику, обнял его и сказал:

– Своим мужеством и беспримерной отвагой ты завоевал куда больше, чем мог бы получить с помощью оружия. Я питаю к тебе лишь уважение, как к храброму противнику, и любовь, как к племяннику моего друга Монтесумы. Утешься и не думай о плохом. Ты остаешься повелителем ацтеков.

Куаутемок был несомненно храбрым человеком, но умирать он, похоже, не хотел. В глазах его мелькнуло облегчение и он коротко поклонился. Пленник с благодарностью принял приглашение разделить с испанцами трапезу. Так в августе 1521 года столица империи ацтеков грандиозный город Теночтитлан был покорен испанскими конкистадорами.

16. Финал

Теночтитлан был покорен. Испанцы и сами до конца не могли поверить в произошедшее. На воды озера Тескоко опустилась невероятная тишина. Конкистадоры начали борьбу за дамбы в мае и только сейчас, спустя три месяца, они смогли победить. В этот день люди были еще не в состоянии осознать всю грандиозность события. Ими владели сиюминутные настроения. Испанцев захлестнула эйфория. Их переполняло чувство гордости. Оно пьянило, кружило головы, заставляло почувствовать себя всесильными. Еще бы! Несколько сотен человек перевернули с ног на голову целую империю!

Тлашкаланцы тоже торжествовали. Эпоха доминирования Теночтитлана завершена! Долгие десятилетия Тлашкала боролась за свою независимость, все больше и больше слабея, теряя влияние и возможных союзников. Кольцо врагов вокруг горной республики смыкалось, торговые пути оказывались под контролем ацтеков, которые подбирались все ближе. А ведь буквально еще два года назад казалось, что выхода нет. И вот Теночтитлан покорен.

Остальные индейцы, присоединившиеся к конкистадорам, тоже радовались, хотя в их праздновании и проскакивали тревожные нотки. Перемены, особенно такие глобальные, неизменно пугают всех. Что ждет империю теперь, когда у нее новые хозяева? Как поведут себя испанцы в роли властителей?

Все уже давно знали политику ацтеков, их цели и требования. Для многих племен правление Монтесумы не казалось обременительным. Да, приходилось платить налоги, но так бывает всегда и везде. Да, приходилось отдавать какую-то часть людей в столицу, и кому-то из них предстояло лечь на алтарь. Но этого требовали боги…

Однако небожители ведь и сами хорошо благодарили смертных. Не уничтожали мир, не насылали особенно сильных потопов, землетрясений, засух. А чего ждать от нового бога, которому молятся чужеземцы? Он давал силу воинам, в этом все уже убедились. Но сумеет ли он обеспечить урожай?

И все же индейцы радовались. Во многом еще и тому, что сделали правильный выбор и примкнули к победителям. Добыча, слава, почести – на все это они теперь имеют полное право. Для того чтобы понять, какое это счастье – выбрать правильную сторону в войне, стоило бы посетить в эти дни Теночтитлан. Отряд конкистадоров сделал это, чтобы оценить обстановку.

Фернан шел среди товарищей и сердце его замирало от ужаса. Неужели это тот самый город, который так поразил испанцев два года назад? Теночтитлан напоминал увядший цветок, который, потеряв изящество, нежный аромат и яркость красок, осыпался со стебля бурым и бесформенным пятном, вялым и дурно пахнущим.

Везде царило невероятное запустение. Сады, полные фруктов и цветов, так очаровавшие конкистадоров, совершенно исчезли. Все, что можно было съесть, вплоть до листьев и стеблей, было съедено. Стволы деревьев пошли на топливо для костров. Широкие и утоптанные дороги оказались полностью вспаханы и покрыты ямами и рвами, как будто чудовищные когти терзали тело столицы. Так оно, пожалуй, и было. Когти голода и жажды истязали горожан, и они копали землю на каждом шагу, тратя последние силы в призрачной надежде откопать какой-нибудь съедобный корень, сочного червяка или личинку. А то и выкопать колодец. Увы, вода почти в каждом таком колодце оказывалась соленой.

Дома стояли пустые, холодные, темные и безмолвные, как надгробия на давно заброшенном кладбище. Этот огромный некрополь покидали сейчас даже души. Именно так, скорее бесплотными духами, чем живыми людьми представлялись испанцам последние жители Теночтитлана. Невероятно худые, изможденные, с запавшими от голода и горя глазами, они брели, понурившись и бессильно опустив руки. Кортес не препятствовал беженцам, которые хотели уйти от ужасов войны. И тысячи человек покинули столицу уже давно. Но тысячи и остались. Те, кто до последнего дня, до пленения Куаутемока верил в то, что удастся отстоять город. И вот теперь они, сломленные горем, все-таки уходили из Теночтитлана. Уносили с собой всю тяжесть разочарования и осознание того факта, что борьба оказалась бесплодной.

После них на этом огромном кладбище остались только покойники. Вот уж в чем здесь не ощущалось недостатка. Сотни мертвых людей, погибших в боях, от болезней и от голода. Их негде было хоронить, да и сил на это у защитников уже не оставалось.

– Не пойму я этих индейцев, – пробормотал Себастьян, морщась от ужасного запаха разложения. – Принесенного в жертву человека съесть могли без раздумий, а вот просто погибших не тронули.

– Наверное, съесть жертву – это правильно с точки зрения их безумной веры, – ответил Фернан. – Впрочем, не хочу даже разбираться. Слава богу, что все окончено.