Второй шанс

Отец, Алексей Игоревич, поехал со мной. Памятника пока не было, мой спутник сказал, что одна компания предлагала установить его за свой счет, но родители сразу отказались. Потом они узнали, что эта фирма хотела на надгробии указать свой логотип. После этого я еще несколько раз по их приглашению наведывался к ним в гости. А заодно попросил разрешения оплатить установку памятника Виктору. Его родители согласились. Мне казалось, что это самая малая толика того, что я мог сделать в память о друге.

Во второй раз я поехал на кладбище один. Хотелось посидеть в тишине, вспомнить время, проведенное вместе с Витьком… Шагая по дорожке, я еще издалека заметил человека, который вел себя просто как безумный. Он скакал на одном месте, размахивал руками и что-то приговаривал. Эта странная демонстрация проходила неподалеку от последнего пристанища Виктора. Я ускорил шаг, пытаясь понять, что же там происходит.

Подбежав, я, с трудом веря своим глазам, узрел, что этот человек топчется по его могиле. Недолго думая, я подскочил и с размаху врезал ему по голове, попав прямо в ухо. Приложился от души – человека опрокинуло навзничь и он беззвучно рухнул, взмахнув руками. Я мысленно обругал самого себя последними словами: только-только из тюрьмы и сразу же делаю все, чтобы туда возвратиться! Слава богу, что падая, этот придурок не зацепил затылком какое-нибудь надгробие. Узнал я незваного гостя почти сразу, в тот самый миг, когда мой кулак впечатался в его голову – Николай Тарасов!

Ярость просто захлестнула меня. С трудом сдерживаясь, чтобы не прибить лежащего журналиста, я наклонился, схватил его за грудки, поднял на ноги и встряхнул. Взгляд его плавал, будучи не в состоянии сфокусироваться. Стоило мне его лишь слегка толкнуть, как он снова сел на землю, привалившись спиной к чьему-то обелиску. Я припал на колено рядом, дожидаясь, пока он хоть немного придет в себя. Тарасов, похоже, оклемался, попытался тряхнуть головой, зашипел, поморщился от боли и уставился на меня злыми, ненавидящими глазами. Он также меня сразу узнал – удобно иногда быть известным.

– Та чего, вообще рехнулся? Да я тебя…

Я не стал слушать его угроз и влепил ему оплеуху. Хотелось ударить от души, но затылок его был прижат к граниту, так что сильный удар в лицо вполне мог стоить ему и жизни. Впрочем, пощечина, нанесенная моей ладонью, также была весомым аргументом. Тарасов завалился на правый бок и испуганно поднял левую руку, закрывая голову. Я снова усадил его, врезал на этот раз по правой щеке и потом встал. Отойдя на пару шагов, я перевел дыхание. Нужно было успокоиться, а то я и в самом деле мог его сейчас забить до смерти.

Около минуты мы оба молчали, не сводя друг с друга глаз. Журналист не отрывал ладоней от лица, прикрывая горящие щеки и сквозь пальцы следил за мной. Я решил первым нарушить молчание:

– Ты что творишь, Коля? Какого рожна тебя сюда черти принесли?

– А сам-то ты что здесь делаешь? – огрызнулся Тарасов. – Отвали.

– Поговори мне еще. Тебе, я вижу, нравится от зеков по морде получать. Ты учти – здесь охранников нет, некому будет тебя спасти. Виктор тебя в свое время не добил, но это сделать никогда не поздно.

– Чего привязался? – мгновенно сник Николай.

– Я привязался? – изумленно выдохнул я. – Ты его и после смерти не можешь оставить в покое? Скотина мстительная!

– Да что ты понимаешь! Он же мне всю жизнь испортил!

Произнесено это было с таким отчаянием и такой запредельной обидой, что я просто опешил. Я стоял и не знал, что ответить. Этот дурень рассматривал всю упорную, отчаянную борьбу Виктора за жизнь исключительно в свете аферы, призванной лишить самого Тарасова статуса и престижа.

– Коля, очнись! А тебе не кажется, что это наоборот ты ему последние месяцы жизни испортил? Думал, тебе вот так запросто можно повышать рейтинги, спекулируя на цене человеческой жизни?

– Я деятель шоу-бизнеса!

Это было сказано с таким пафосом, что язык сам собой отказывался что-то возражать. Эти слова как будто открыли какой-то клапан, через который вся моя злость испарилась, изгнанная нелепостью аргумента. Что на это можно было ответить? Все же я собрался с мыслями.

– Тарасов, ты в своем уме? Ты что, рассматриваешь свою профессию как некую… – Я взмахнул рукой, пытаясь подобрать наиболее верное слово. – Индульгенцию, которая оправдывает любой поступок? Думаешь, деятелю шоу-бизнеса все можно? Разрешено не соблюдать никаких моральных норм, позволено совершать любую необдуманную, или же наоборот, тщательно выверенную жестокость? Ты в следующий раз девушку изнасилуешь в прямом эфире, стремясь придать очередному шоу более скандальный оттенок. Если же тебя станут в этом обвинять, ты недоуменно заявишь: «Ну я же деятель шоу-бизнеса!», искренне полагая, что такое оправдание вполне тебя извиняет. С чего ты вообще взял, что на казни можно спекулировать? Все это шоу было абсолютно жуткой пародией на человеческую жизнь, оно было специальной призмой, призванной исказить реальность, показать самые темные стороны наших характеров.

Я слегка увлекся, распинаясь перед Тарасовым. Похоже, только здесь и сейчас меня прорвало и захотелось высказать все то, что так долго нагнетало давление в моей душе. Журналист перебил:

– Ну уж ты на шоу точно жаловаться не можешь. Тебе оно принесло свободу. Если ты такой чистоплюй, то откажись от воли, вернись на зону и доматывай свой срок. Ну, что молчишь?

– Этим уже ничего не изменишь, – покачал головой я.

На самом деле, если бы я мог обменять свою свободу на жизнь Виктора и разум Сереги, то я бы согласился. Но говорить об этом Тарасову я не собирался. Легко ли будет ему в это поверить?

– Ты совершил небывалый подвиг, вырвавшись из тюрьмы, преодолел для этого тяжелые испытания, стал любимцем тысяч людей и навсегда вошел в историю. И все это тебе удалось лишь благодаря тому, что существуем такие люди, как мы.

Тарасов говорил искренне, с таким энтузиазмом, что мне стало не по себе. Все это звучало как вступление к какому-то рекламному ролику, призванному воспламенить сердца слушателей и направить их в нужную для говорившего сторону. Тарасов, похоже, пытался задействовать чары своего ораторского искусства, чтобы заставить меня поменять мнение. Увидев, как я снова угрожающе придвинулся к нему, он оборвал свой монолог и поспешно закончил.

– А ты еще и драться полез.

Последняя фраза прозвучала с искренней обидой, как будто я выказал какую-то немыслимую черную неблагодарность к своему благодетелю, которому был обязан решительно всем.

– Тарасов, ты даже не представляешь, как я рад, что хотя бы одна из гиен, крутившихся возле Виктора, обожглась, вместо того, чтобы извлечь выгоду из его смерти.

Тарасов все также сидел, привалившись спиной к надгробию, и следил за мной пристальным взглядом. За все время нашего разговора в глазах его ни разу не мелькнула даже тень раскаяния или сомнений. Он непоколебимо верил в свою правоту и искренне недоумевал, почему же я не хочу разделить его точку зрения. Главной его эмоцией был, пожалуй, страх. Страх перед боксером, упорствующим в своих ложных, как ему виделось, убеждениях, зато вполне способном проломить ему череп. Именно поэтому он так распинался передо мной, желая склонить меня на свою сторону, заставить увидеть ситуацию его глазами. Он просто пытался обезопасить свою жизнь. Иногда журналист затравленно озирался по сторонам, надеясь на то, что кто-нибудь придет ему на помощь.

Я устал от всего этого и сказал:

– Короче, Коля, наш диалог зашел в тупик. Подрывайся и проваливай отсюда. Если сделаешь это молча, то я тебя даже пальцем не коснусь. А ежели еще раз мне здесь попадешься, то слово даю, что я тебя прямо тут и похороню своими руками.

Тарасов с трудом встал, неуверенно опираясь на то же надгробие, потер до сих пор горящие от пощечин щеки и медленно, не сводя с меня глаз, стал отходить в сторону. Казалось, он был доволен тем, что так легко отделался.

Я отвернулся от него, упал на колени перед могилой Виктора и принялся стирать отпечатки ног журналиста с земли. Шаги за спиной стали торопливыми и я понял, что Тарасов убегает, стремясь убраться подальше от меня, пока я занят.

Вскоре земля была уже разровнена, но после вспышки гнева у меня не оставалось сил подниматься с колен. Я стоял и думал о Викторе. Сначала он был увлечен ложными обещаниями, затем последовательно доведен до отчаяния, казнен и теперь растоптан. И все это ради чего? Ради интересов «Шоу-Бизнеса»!

Внезапно пришло понимание того, зачем в современном развлекательном телевидении намеренно искажают и высмеивают веру. Причем абсолютно любую. Начиная от маленькой секты, для которой сам факт упоминания их названия по телевизору уже был немалым успехом, заканчивая всеми крупнейшими религиями мира. Священнослужители негодуют, пишут гневные письма, выступают с требованиями прекратить глумление над верой, но телевизионщикам все нипочем. Они преследуют вовсе не высокие рейтинги, замешанные на скандалах и бурной реакции общественности. Нет, это просто борьба конкурентов. А в такой войне все средства хороши.

Вспомнились тоталитарные режимы. Они зачастую отрицательно относились к религии. Но не потому, что она была опиумом для народа, а потому, что она была опиумом другого сорта, не такого, какого жаждали люди у власти. Эти режимы сами хотели быть верой, единственной системой координат, на которую будут ориентироваться широкие массы населения. Той нерушимой основой, в которую будут верить, на которую будут молиться, ради которой готовы будут умереть.

Какие только формы за несколько тысячелетий человеческой цивилизации не принимала религия, нетерпимая к инакомыслию. Она желала иметь статус абсолютной истины и готова была использовать самые страшные средства для достижения цели. А теперь в эту борьбу вклинился шоу-бизнес, оснащенный арсеналом хорошего знания человеческой психологии, основ маркетинга и умения вести за собой толпу туда, куда ему хочется. И этот новый бог мечтает ниспровергнуть всех старых, утвердить свою власть и поощрять все новые жертвы, умножающие его славу.

И самое страшное то, что каждый из нас своими руками и, как опять-таки каждому кажется, по собственной воле, создает святилище для этого бога. Эта религия не объединяет людей, она старается сделать все, чтобы их разобщить. И вот все мы воздвигаем в своих домах на самом видном месте ультрасовременные алтари в виде плазменных телевизоров и компьютерных мониторов, а затем ритуально приносим в жертву свою жизнь. Она состоит из прожитого времени, а разве мало часов мы проводим перед телевизором?

А может быть я, спокойно плывущий по руслу жизненной реки, даже и не заметил того, что русло это давным-давно проторено в единственно правильном направлении, одобренном все тем же шоу-бизнесом? И я сам абсолютно не способен его изменить? Может быть, этот новый бог уже захватил вожделенную власть и вся мозаика, сложенная из социальных сетей, онлайн-игр, сериалов, ток-шоу, реалити-шоу, рекламы – это всего лишь ширма, скрывающая от нас истинную картину мира. Под силу ли обычному человеку, такому как мне, разбить эту мозаику, ну или хотя бы в одиночку вырваться за ее пределы? Хотя, что я буду делать там в полном одиночестве? И что мне теперь делать с осознанием этого факта? Пытаться открыть глаза окружающим? Плыть и дальше по привычному руслу, надеясь на то, что мне действительно улыбнется удача и грозный шоу-бизнес, подарив мне свободу, никогда не потребует от меня никакой жертвы?

Я встал с колен, развернулся и побрел прочь. Воспоминания о Викторе жгли, как раскаленным железом и в этот момент мне хотелось уйти как можно дальше, чтобы перед глазами не маячил пример того, что бывает с теми, кого сфера современных развлечений выбирает в качестве жертвы. Подумалось еще и о том, что согласно статистике, рейтинг трансляции казни достиг каких-то совершенно ошеломительных цифр. Чего ждать дальше? Что телекомпании, привлеченные зрительской любовью к подобным развлечениям, вывернутся наизнанку, лишь бы изменить законодательство и снова ввести смертную казнь?

Невозможно даже представить, сколь разнообразны и многочисленны, а главное успешны, могут быть шоу, на кону которых будет стоять жизнь одного из участников. «Сегодня, дорогие телезрители, только от результатов вашего голосования будет зависеть, с кем же из наших конкурсантов мы в конце серии попрощаемся, провожая его в газовую камеру! Голосуйте, голосуйте, голосуйте! Спасите своего фаворита!» А может быть, всплывут давно скрытые пылью веков, зато столь зрелищные виды казней, как например сожжение или распиливание пилой? Сплошные вопросы…

…

В день, когда рабочие заканчивали установку памятника, а я приехал своими глазами убедиться, в том, что все сделано хорошо, я встретил на кладбище неожиданного посетителя. Я его сразу узнал, впрочем, он меня тоже. Это был Ярослав Меренков, бывший адвокат Виктора. Он подошел и поздоровался:

– Привет, Стас, не думал тебя здесь увидеть.

– Удивлены? Я, честно говоря, удивлен куда больше вашего. Он был моим другом, а вот что вас побудило сюда приехать, мне не очень понятно.

Адвокат пожал плечами:

– Разве он не мог быть и моим другом?

– Мог, но ведь не был. Впрочем, я не прошу ответа, это ваше личное дело.

Адвокат кивнул в сторону памятника:

– Это ты заказал?

– Да, его родители дали мне такую привилегию.