Пирамида жива…

Прочитав Вашу повесть, я решил восстановить по памяти то, что происходило со мной и со всеми, кто находился в 1984-85 годах в СИЗО:

Как били на допросе, заставляя подписывать «признания», как стращали застрелить, имитируя попытку к бегству, как применяли аферистические действия, как следователь старался закрепить меня за тюрьмой, прибегая к новой фабрикации дела, посадив с этой целью в камеру ко мне троих провокаторов. Один вынуждал меня на драку, а те двое должны были дать показания против меня. За что и как ежедневно избивали дубинками всех без исключения, как гоняли всех гусиным шагом по коридору, невзирая на стариков и больных. И много чего, о чем Вы, очевидно, еще не знаете. Через это прошли тысячи.

Времени на это письмо у меня всего лишь час, поэтому я не в состоянии описать даже о своем деле, человек ждет, так как официальные письма в журнал и газету не отправляют отсюда. Не знаю, дойдет ли мое письмо через журнал к Вам. Поэтому прошу Вас, напишите, куда мне выслать все то, о чем я напишу. Очень жду Ваш ответ. До свиданья. С уважением

Н.Замотайло.

Мой адрес: 663970, Красноярский край…

Замотайло Николаю Максимовичу»

Письмо № 6 (адрес – подробный…)

«…Уже второй год я добиваюсь рассмотрения и справедливого решения моей жалобы, но ничего не добился.

На десятки писем в Главрыбвод, ЦК Союза работников рыбной промышленности СССР, Прокуратуру РСФСР и СССР, в редакции «Советская Россия» и «Человек и закон» получаю одни отписки…

Ни в одном ответе нет даже того, что с жалобой моей ознакомились…

Как много и хорошо пишут в газетах и журналах о перестройке в правоохранительных органах, а на деле все по-прежнему. Неужели так всегда и будет: на поверхности (в средствах массовой информации) – одно, а в жизни – другое. Так было и раньше, а что же Нового?»

Рябков. г.Вологда.

Письмо № 328

«…Я читаю Вашу повесть «Пирамида». Сколько в ней правды! Я немного коллега Ваша. Вы – писатель, я – корреспондент газеты «Слава шахтера». Но моя газетная судьба нелегко складывается…

В Таджикистане мне создавали «ситуацию выживания». Интриги, провокации, подлости, клевета. Больше русские, типа героев Ваших – Милосердовой или «сестры Ищенко» /«нам здесь жить»/…

…А в быту хуже, чем в Вашей коммуналке. Меня поселили в общежитие швейной фабрики. Но заведующая, как домовладелец, спрятала журнальное письмо редактора и не прописывает меня уже 4 месяца… Меня обзывают ненормальной, грозят выбросить вещи. Ее «свидетелям», таким же грубым женщинам, я не по вкусу тем, что не пью, по воспитанию выше… Ей нужно было уметь при прописке «дать»… Много тут, в общежитии, грязного, подлого. Я как сотрудник газеты невыгодна. Но выселять не за что. И клеветой грозит, делает гадости. У меня нет защиты. Неужели восторжествует подлость?

Если бы вы приехали! Абсолютно не с кем поделиться, поговорить. Работаю с людьми, интервью беру. И в то же время…»

Юделева-Королева, г.Гуково, Ростовской обл. Письмо № 150.

«Открытое письмо автору повести «Пирамида»

Здравствуйте, уважаемый Юрий Сергеевич!

…Мне скоро будет 32 года. И разрешите представиться: Оляницкий Виктор Борисович. Пока лишь два письма написал я: одно – Александру Бовину, другое – Вам. Все остальные письма-жалобы осели и, наверное, изрядно пропылились в папках разных надзорных инстанций. Я хотел о многом Вам рассказать, но после прочтения второй части «Пирамиды» понял: Вы все знаете!

…Ваша «Пирамида» наполнила меня двумя взаимоисключающими чувствами: апатией и светлым пятнышком оптимизма… Именно сейчас Правда поможет сохранить национальное богатство народа – его достоинство, гордость, талант!

Но почему Апатия? Вы знаете то состояние усталости, апатии, когда все силы иссякли, когда не ощущаешь больше физической боли, а вокруг тебя пустота, бездушность, редкие вопли загнанных невинных, вопли ленивые, нечеловеческие, без азарта, с чувством безысходности. А тебя вновь и вновь пинают, уже лежачего, уже избитого. Пинают, прикрываясь законом, заботой о благе государства. Добивают бойченки, джапаровы, милосердовы – злые силы. Стена, китайская огромная стена из злых сил в Вашей повести и… в жизни. И Ваш голос, настойчивый, добрый, но одинокий, без силы власти, без силы казнить или миловать, которая есть у них: у Бойченко, Ахатова, Милосердовой! Затем их безнаказанность. Ведь их ошибки всегда звучат однозначно: добросовестное заблуждение! Закон в отношении лиц, пользующихся законом и призванных блюсти его пуще собственного благополучия, не срабатывает. Зло остается злом. Да еще мстит за потревоженное спокойствие и во всю Ивановскую разглагольствует о государственном интересе, о моральных принципах, о высшей истине… Поверьте, это уже не больно, это еще страшнее… Круговая порука, замкнутый круг. Круг, из которого выйти практически невозможно… И идеальные Каспаровы теряют рассудок, трусливые Семеновы кончают жизнь в тугой петле… А где же добро? А Добро всем миром пытается спасти истину, судьбы людей – голыми словами, голыми руками против вооруженных властью сил зла… Кому нужна эта «борьба»?

Кстати, в повести Вы ставите проблему, но решение ее не проглядывается. Может быть, изменение законодательства, освежение моральной чистоты общества принесет свои плоды?…

Я могу смело причислить себя к жертвам правовой бюрократической машины… И был у меня свой Бойченко (Шерепенко П.Н.), свой Джапаров (Федченко А.С.). И все это не в далекой Туркмении, а в столице Украины.

Честно говоря, в борьбе с бездушной китайской «стенкой» надзорных инстанций теряю надежду, веру в справедливость. А ведь дело мое не оценочное. Точные, документальные факты бьют прямо «в десятку». Явные ошибки, требующие немедленной отмены приговора… И хочется кричать, звать: «Люди добрые, что же это делается?!» Где же вы, умные, честные профессионалы – Сорокины, Бариновы, журналисты «ЛГ»? Где же вы? Может быть, такие люди бывают лишь в книге? Юрий Сергеевич, дайте хоть одному из них обладающих властью казнить и миловать, прочитать мое письмо. Я оттого и зачал его открытым.

Рядом со мной не было таких людей, как в Вашей повести. И если б смертный приговор был вынесен, не писать бы мне этого письма. А ведь каждый из нас имеет «шанс» оказаться в роли такого вот «преступника». А дома – дочь приглушенным голосом спрашивает: «Где папа?» Она уже 2,5 года не видела отца.

А наказание мое – 14 лет лишения свободы.

…Знаете, отчего пятнышки оптимизма? Я поверил Вам, что все-таки где-то есть такие замечательные люди – Сорокин, Баринов, – которых беспокоит судьба отдельного человека, которые профессионально исполняют свой долг… Вы не можете говорить неправду!

Знаю, что Ваши возможности ограничены. Но ведь я не прошу помиловать, снизойти, я прошу установить законность. Для каждого юриста это должно быть не только обязанностью, но и делом. Но, помилуйте, скажете Вы, причем здесь я!… Я испытываю чувство стыда, бестактно вмешиваясь в ваш покой, такой нужный для житейских и творческих дел. Но в то же время Вы – писатель и судя по повести, – настоящий, человечный. Мне кажется, что дело писателя спасать человеческие души, как и призвание врача спасать человеческие жизни…

Чем Вы можете мне помочь? Трудно ответить: Ваш ответ – и то поддержка, но если бы Вы смогли обратить внимание некоторых лиц из Прокуратуры СССР на факты, аргументы моего дела, и если б дело направили на расследование, тогда я смог бы назвать Вас своим спасителем.

По аналогии с «простыней» Вашей повести я готовлю свою «простыню», в которой объективно отражается линия обвинения и линия защиты. При сопоставлении этих двух линий любому непредвзятому исследователю станет ясно: вины осужденного в смысле уголовной наказуемости нет. В административном плане – штраф, выговор, лишение премии – есть, но не более того… В деле есть неопровержимые доказательства, что хищения нет.

В Вашей повести по крайней мере есть жертва, и следствие усиленно «ищет» убийцу. В моем же деле нет даже «жертвы», то есть самого факта хищения…

С уважением и надеждой…»

К «Открытому письму» приложено сопроводительное письмо брата заключенного В.Б.Оляницкого:

«Очень Вас прошу помочь в нашем деле моего родного единственного брата… То, что он пишет, все правда… Он невиновен. …Буду Вам очень благодарен за помощь. Вы спасете мою жизнь и жизнь брата…»

Черновицкая обл. г.Сокиряны.

Письмо №112.

Крики о помощи

Что делать? Даже просто ответить хотя бы на некоторые из таких писем – задача не из простых. Что ответить? Попытаться «вдохнуть бодрость» душеспасительным советом? Хоть так, конечно – иной раз и слово поддержки поможет, но…

Это ли им нужно? Многим нужна конкретная, реальная помощь. Юридическая. Журналистская. Писательская. Прекрасно понимая, что человек, сидящий в тюрьме или лагере, частенько может считать себя невиновным (многие ли из нас в жизненных передрягах верно оценивают степень своей, а не чьей-то вины?), я в то же время совершенно недвусмысленно ощущал: многие правы. Я читал эти чернильные каракули на тетрадных листочках – то старательно выведенным мелким бисером /чтобы побольше уместилось в малом конверте, переданном на свободу с надежным человеком…/, то нервно летящими, размашистыми, угловатыми линиями, то аккуратным, почти печатным текстом /чтобы было прочитано, и чтобы не ломал глаза адресат, читая/ – и помимо чисто событийного, фактического, что ли, смысла, ощущал некую дополнительную информацию, исходящую от почерка, от манеры письма, от самих листков бумаги /многие вызывали ассоциации с письмами военного времени, весточками с фронта, да и с теми, случайными – о них мы знаем из материалов последнего времени, – которые доходили из мрачных, бездонных глубин Архипелага ГУЛАГ/… Нет, не думаю, что я попадался на удочку. В журнале сказали: «Не обольщайся! Эти зеки, естественно, только и думают о том, чтобы выбраться на свободу, потому-то и осаждают тебя: авось, выгорит, авось, поможет…» Доля правды в таких словах, может быть, и была, но до чего же все-таки въелась в души людей предвзятость! – думал я. Зэк – значит, точно, виновен, так что ли? И это при том, что все теперь знают о нашей процентомании, лживой отчетности, стремлении всегда защитить честь мундира, поскорее отрапортовать о «раскрытии дела». А доморощенная, пылко любимая нами секретность во всем, что касается «негативных явлений» нашей жизни и особенно нашего строя? А бесконтрольность? «Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». А если эта власть, к тому же покрыта туманом секретности и полностью бесконтрольна? Неужели не заставила прозреть «скептиков» информация, которая полилась сейчас со страниц газет и журналов? И как же странно было, что слова эти услышал я где? – в том самом прогрессивнейшем нашем журнале, напечатавшем мою «Пирамиду»…

Ведь что такое государственная и, в частности, юридическая система, то есть свод законов и правил, ее составляющих? Это то, без чего не может жить общество, состоящее из многих, многих людей. Но создана она ведь не ради себя самой. А ради того, чтобы люди могли жить нормально все вместе, чтобы один не угнетал, не использовал другого в своих чисто личных, эгоистических целях. Чтобы гармонично, разумно развивалась экономика, промышленность, культура общества. Чтобы по возможности всем было хорошо. Чтобы каждый в принципе мог заниматься любимым делом, общаться с другими, любить и быть любимым. Любое место, любое звено в государственной пирамиде святы, ибо от действий людей, их занимающих, зависит благополучие многих. И чем выше место, тем выше ответственность. Тем более в юридической и судебной системе, следящей за исполнением законов. А что мы видим? Сплошь да рядом именно те, кто занимает высокие посты, роли своей толком не исполняют, а то и считают вполне нормальным для себя использовать руководящее место свое в чисто личных целях. Вот же кто настоящие преступники, самые опасные причем, ибо во-первых скрытые, во-вторых вооруженные рычагами, которыми обеспечивает их пирамида власти. Обычный уголовный преступник, пусть даже рецидивист, унизит, ограбит, убьет одного, двух, ну, допустим, даже десяток-другой человек. Высокопоставленный, облеченный государственной властью преступник, губит сотни, тысячи, миллионы людей. Ясно же, что именно такие преступники должны нести наказание самое суровое, неотвратимое. А что мы видим в действительности? Все ровно наоборот.

Конечно, обычная уголовная преступность у нас высока. Настоящих преступников, сидящих в тюрьмах и лагерях, очевидно, немало. Их место – там. Ну, а попавшие по ошибке? Ну, а те, которые стали жертвами «выполнения плана» по «раскрываемости»? А те, кто оказался там в результате преступления власть имущих, лживых законников, которые наголо жируют, пользуясь своим положением? А сами порядки в «зонах», в тюрьмах, в судах? Случайно ли, что и зэки, и «свободные» граждане в один голос пишут об узнаваемости, типичности отрицательных героев «Высшей меры» и «Пирамиды»?

«…По моим прикидкам в Союзе осужденных на различные режимы на сегодняшний день около пяти миллионов человек. Это минимум. Из них 50 % осуждены за конкретное дело, но срок наказания завышен. 10 % осуждены вообще не за дело. 10-15 % осуждены на заниженные срока, то есть купили. Остальные сидят правильно» – выдержка из письма заключенного, бывшего капитана Советской Армии С.Ю.Руденко (Письмо № 66).

Так это или не так, мы знать не могли ни тогда, ни теперь – ЭТА статистика у нас если и публикуется, то проверить ее вряд ли можно, хотя подобные расчеты и цифры содержатся во многих письмах. Да ведь после Гулаговского нашего прошлого не было решительных изменений ни в юридической системе, ни в пенитенциарной /тюремной/. Совершенно очевидно, что лагеря и не могли стать принципиально другими – пусть и не расстреливают сейчас миллионами в застенках КГБ и не топят баржи с заключенными просто так, не высаживают сотни обреченных людей на диких необжитых берегах далеких сибирских рек. Пусть даже и сообщается о закрытии некоторых зон… Принципиальных изменений нет, в этом убеждены все авторы писем.

А подавляющему большинству писем я верил. И стиль, и способ изложения, да и сам почерк убеждали в искренности их авторов. Между прочим, не все считали себя невиновными, не все просили помощи для себя лично. Но о несправедливости, несовершенстве судебной нашей системы, о насилии и произволе в лагерях, о постоянном унижении человеческого достоинства писали все, как один. И очень похоже.

Главное же, что трогало по-настоящему, – доверие. Люди писали о весьма серьезных, опасных для них вещах и честно сообщали мне свой адрес. Все. Единственное письмо было анонимным – № 79, то, которое я кусками привел в первой части: от женщины, пишущей об использовании у нас психиатрии в репрессивных целях. Но и там искренность автора не вызывала сомнений…

Нужно, необходимо было помочь. Но чем? Как? Повторю, что только одно лишь чтение писем и ответы хотя бы на некоторые из них занимало уйму времени, не говоря уже о том, сколько это стоило нервов. Да, я пытался сделать хоть что-то, но, увы… Думаю, что и целая комиссия не справилась бы с такой нагрузкой, учитывая количество писем и степень сложности помощи тем, кто прошел уже все круги, все инстанции нашей хорошо отлаженной «зоны защиты» Системы от тех, кто стал ее естественной жертвой. Все больше и больше я понимал… Вернее, нет. Все глубже и глубже я осознавал то, что понимал и раньше: пирамидальная «кюстиновская» система достигла теперь весьма высокого уровня совершенства. Самозащита ее прекрасно отлажена, и хитрость заключается в том, что почти нет слабых звеньев, нет просветов в колючей проволоке: попавший в зону теряет всякую возможность сопротивления, пути назад нет, он может двигаться только лишь в одну сторону – вниз. В глубину. В бездну. Хотя… Хотя все равно вспоминались Каспаров, Беднорц, Румер, другие герои-победители «Высшей меры», как и сам Клименкин, не подписавший прошение о помиловании.

«…Обращаюсь к вам с настоящим письмом в отчаянии и последней надежде, после стольких уже бесплодных обращений в самые различные инстанции и правоохранительные учреждения разных уровней.

Дело в том, что я осужден по грубо сфабрикованному делу к длительному сроку лишения свободы.