В голове продавца овощей

В голове продавца овощей
Юрий Чернов

Небольшой порно-рассказ о поисках Бога незаурядным художником с большими проблемами!

Юрий Чернов

В голове продавца овощей

I

В голове мысли, повешенного, последнее остаётся лёгкая фантазийка о быстром сексе в подсобке овощного магазина. Быстрая любовь и здоровое блядство. Мелка мысль по заявлению истинного христианина, произносившего женщинам с такой гордостью мол, жить по-христиански невозможно, по-христиански можно только умирать. Ну, выходит навстречу в рай по дороге жизни, куда деваться. Лёгкое покачивание сквозняка раскрытой форточки, огонёк столичного софита ни черта не давящего жёлтого света.

– Здравствуйте!

– Добрый день! Фрукты и овощи.

Добрый день фрукты и овощи. Когда произносишь постоянно рисуешь эти кирпичи фраз про овощи, получается, что с ними и здороваешься. Продавец овощей, лишь овощей или лишь продавец. Мысль материальна безусловно и отправляя сигналы во вселенную, она одаривает тебя бумерангом того что ты хотел. И это совершенно точно работает с акулами бизнеса и прочими котятами ставок, ведь окружающей тебя вселенной без разницы куда складировать твою хуйню в голове, поэтому она отправляет тебе богатства на планету земля, делая настоящим Генералом Киской. Вот и продавец овощей стал Генералом Киской. Звание нужно оправдывать и доказывать. Цыплёнок только вылупившийся, признавший мамой робота, который хаотично передвигается по клетке, силой своего разума, зовя маму-робота, заставляет её свою хаотичность направлять в сторону цыплёнка, то бишь двигаться только в его направлении. И вот оно доказательство удовольствий и их осуществления, нужно просто думать по-кайфовее и всё будет. Генерал Киска знает это, поэтому бросает овощи и напрягает посильнее коробочку с мозгом. Сжимает виски пальцам, тужится, хмурит лоб, как будто уже готов.

– Не хотите со мной пройти в подсобку?

Да твою то мать, это ведь работает. Барышня заходит за стойку с овощами.

– Куда идти?

Больше слов не было. Протянутая рука Генерала Киски, была скользкая от пота после невероятной силы напряжения. Однако самое великое напряжение ещё впереди. В подсобке прохладно и темно. Ничего вообще не видно. Всё на ощупь.

Не то чтобы страстно, не то чтобы красиво, совсем не по-французски левой рукой. Мешок с картошкой разве что, да и тот наполовину пустой. Барышня в красивом платье до колен с вышитыми на нём цветочками, он аккуратно старается приподнять его. Провести рукой по белью, дотронувшись до вагины. Спускает лицо ниже, щетиной щекочет внутреннюю часть бёдер, бледных и холодных по всем канонам романов. Аккуратно дрожащими руками снимает с неё чёрные кружевные. Дрожит всё. На запах всё привычно, как и в голове. Это называется волнение причинить неприятность, сделать что-то не так, не понравится или что? Нерешительный поцелуй, ну а потом всё твою то мать по-французски. Всё получается, тейк ми то чёрч. Придыхание обоих. Слияние душ на мешке с картошкой, только так и никак иначе. Он проникает в неё в чём-то похожем на миссионерскую позу. Сколько женщин испытывали любовь Генерала, сколько отвращения и одновременно божественного испытывал Генерал. Это ведь так легко, прикоснуться к божественному через животное. Он верил, что это называется всеобъемлющая любовь, он верил, что так прикасается к Богу. Через мешок с картошкой и барышней на нём. Смена позы на что-то напоминающее по-собачьи. Прижимает её к стене. Ей это явно нравится, ему то ещё больше. Генерал сжимает обоими руками бёдра и пытается прочитать, что происходит в её голове. Не выходит. Даже сильно напрягаясь не выходит. Она думает о том, что происходит или о чём-то стороннем? Киска по себе знал, что, когда дрочит может уходить потоком мыслей вообще далеко. К Богам индийским, к овощам с работы, к выбору сигарет в магазине. А эта сука точно знает, о чём он думает, ведь все женщины умеют читать мысли мужчин, это тоже известный факт. Они проникают в голову и видят все полки информации, всё что снится и видится. Даже про альтернативную историю видят, про ядерную войну в 1812 году и про дружбу славян с динозаврами. Динозавры, мешок с картошкой, секс. Это блять не любовь, это блядь. И все женщины мразь, так говорил Ницше, в своей книге так говорил Заратустра. Так действительно ведь мразь. Какая любовь то, жалкие потуги чтения мысли. Но у них то получается, они же умеют. Более одарены? Хотят немного мужского сумасшествия? Пора заканчивать. Ничего божественного или любовного. Абстракция висящая сиська в космосе, в темноте. Картошку только бля испортят. Запах то всё-таки, не очень был. Он не искатель ароматов, он скорее охотник за наслаждение, как баунти. Море, пляж, подруга жизни с которой трахаетесь на том же пляже. Вечером в бар пить крутые-модные коктейли придуманные тайцами. Вечнобанановое счастье в тёплой стране. Пора заканчивать. Генерал Киска вынимает член среднего размера и спускает девушке на спину. Никакой романтики, урод же.

В голове мысли, повешенного, последнее остаётся лёгкая фантазийка о быстром сексе в подсобке овощного магазина.

II

У Генерала Киски было большое увлечение, которое он сам себе придумал и действительно им гордился. Выдумывать в голове женщин, соитие с ними и потом изображение их на холстах, купленных в счёт проданных овощей. Мысль то материальна, чего уж там. Он взаправду в это верил, скорее даже знал. Работа продавцом ему досталась точно также как всё остальное, путём магического случая. Всё это мнилось ему греческим, мраморным что ли. Будто Генерал Киска вовсе не генерал, а скорее Полемарх Киска, в свободное время торгующий овощами на площади в Афинах. Рядом вазы, прочая древнегреческая культура музейная, и вот он посреди этого всего с фруктовой полкой. Древним грекам без искусства не существовать, поэтому в свободное от торговли время, он отдаётся нимфам.

– Да я бля как Диоген!

Бочки не хватает. Я это всё видел. Мне пожимал руку Сократ, я был учителем Платона, Евклид предлагал мне древнегреческий секс, как салат. Нимфы звали Киску к себе каждый вечер, каждый вечер новая любовная абстракция в голове, новый опыт, новая женщина. Картины правда никуда не продавались. Вообще никуда. Так и стояли в комнате коммуналки снимаемой у тёти Лены. Большой добродушной женщины. Седая голова тёти Лены каждый раз теряла волосы об любовные картины с голыми женщинами, которые были развешаны буквально везде, за неимением другого применения этому всему. А как же Калининград и Кант, как же все друзья Генерала, особенно Кант. У него до сих висит фотография в рамочке с единственным другом на стене, то бишь с могилой друга. Да ни черта из этого всего неправда. Вновь божественный замысел. Да я бля как Диоген.

И пасмурно паршиво на лике планеты, затянутой вуалью туч. Прилавок полон. Две спелые дыни сорта торпеда не давали покоя Генералу Киске, облизываясь он жаждал их. Представлял крупную женскую грудь. Секундами пространства измеряется реальность. И те секунды служили бесконечностью. Спутывая паутины дум, всё дальше отдаляя возможность распутывания. Поток непрерывной информации скользящий и ловкий, неподъёмный. Но такой жалкий и мелкий, такой бесчестный. Мерзкий колокольчик, который означает, что кто-то зашёл. Поначалу это сводило с ума Генерала, звук отнюдь не серебренных спиц Гребенщиковских. Писк всего лишь, который ознаменует небольшой труд. Однако с течением времени это превратилось в рутину, в единую волну, мало заметную, уже привычную.

– Добрый день!

– Здравствуйте! Фрукты и овощи.

– Мне бы дыньку вот эту конечно бы да, сколько весит то?

Ублюдок весь мокрый после дождя позарился на одну грудь Генерала, что так долго развлекала его на рабочем месте. «Мужик, мещанин сраный, ты бы шлёпал отсюда к жене своей толстой, которая тебя ждёт после работы, без дыни обойдётесь», но это вновь только в мыслях. Работа есть работа.

– Ну килограмм точно будет, взвесить?

– Не, так видно, что нормальная дынька.

«Сам ты дынька, блять, а это искусство моё великое!». Действительно нормальная дыня оказалась в целлофановом пакете чёрного цвета без рисунка. Передача купюры. Сдача монетками. Всё по делу, ничего лишнего.

– Пожалуйста!

– Спасибо большое!

«На здоровье, бля, не подавись дружочек, когда будешь поедать это». Ну ничего, одна то всё равно осталась, значит не всё потеряно, продолжал думать Генерал. Но уже, конечно, не так интересно, как с двумя. Остаток дня никого, ведь пасмурность отпугивала клиентов. Вот и весь день в компании одной.

Впереди самое приятное закрытие магазина со стеклянной дверью и со смешной вывеской «Овощи здесь, фрукты тоже, у других дороже!». К поэзии Киска не тяготел от слова совсем, пару сборников прочесть и забыть сразу же. Он ведь художник. Зато сейчас начнётся лучшее. Закрыться в комнате и отдаваться делу полностью, со всеми вытекающими из этого процесса творческого. В детстве, когда он ещё не знал, что способен мыслью изменять пространство и направлять его в свою сторону, как цыплёнок маму-робота, управлять хаотичностью, ему приходилось стараться и как-то пробовать существовать потихоньку. К примеру, ругаться с отцом на тему школы и бесполезности образования, архаичности учителей прочих и всё по списку. Талант начал показывать себя в моменты, когда Генерал брал в руки карандаши или кисточки, прикасался к полотну, бумаге. В самый апогей пубертата в общем, в моменты представления женщин в своей голове и изображения их на этой же бумаге. Вот он божественный случай, тогда и всё начало получаться. Коммуналка, работа греком, картины.

III

Путь домой краток, соседний дом. Дверь квартиры. Лицо тёти Лены. Дверь комнаты. Пора начинать. Генерал достаёт краски, достаёт холст, раздевается. «Сейчас так прикоснусь, так прикоснусь!». Стук в дверь. Полушёпотом произносит.

– Кто там такой умный?

Одевается. Открывает дверь. И твою то мать, единственный друг Генерала Киски, такой же городской безумец, как и он сам. На той почве и сошлись, только друг из глины лепил. Пепельницы всякие, портсигары и прочую ненужность, хоть и изредка продавались. Взъерошенный, заплаканный, сопли на кулак наматывает. Длинное пальто в пол, старое и чуть ли не дырявое.

– Че такое?

– Генерал, пойдём выпьем…

В руке болтается бутылка водки, наполовину выпитая. Поделать нечего, хоть и не в планах. Соратничество и товарищество дело безотказное, даже если не хочется, а завтра на работу.

– Пойдём, чего уж тут.

Замызганная тысячами коммунальная кухня. Ей не меньше больно чем всем им вместе взятым. Сотни ног топчутся здесь постоянно и плюют, пьют, нажираются в слюни. Сотни лиц высматривала эта кухня, точнее пол сотни, ведь ног сотня. Разглядывая узоры на жестяном чайнике, что стоит здесь, светлая голова начинает выдавать такую шизофазию, что становится страшно обоим. Водка в рюмках, время вслушиваться в это невнятное журчание.

– Что случилось то?

– Да просто видишь, видишь, мы все здесь, и я клоп, и ты клоп, нет я червь, я клоп, и я признаю со всем своими принижением, что страдаю, что ничего не могу понять, для чего всё так. По жалкому евклидовскому уму своему, не могу допереть че происходит, всё здесь несправедливо в этом мире. Ты мудак тот ещё, Генерал. И когда ты меня здесь зарежешь, я не встану и не обниму тебя, так же и лань не ляжет подле льва. Понимаешь о чём я?

– Достоевского бля ненавижу, вот что я понял.

– Да ну это, я это просто, чтобы понятнее было. Ему ведь виднее. Но я же чувствую! Чувствую тоже самое! Точь-в-точь! Я такой же, как и он!

– А че ты Прапорщик тогда глиномес, а не Достоевский?

– Ну это другой вопрос уже, знаешь ли. А ты мудак мог и поддержать.

– Че тебя поддерживать, пускатель слюней. Это новый виток всего лишь, комарик укусивший, сейчас найдёшь себя быстренько, смотри!

Стопки оказались внутри Генерала и Прапорщика. На голодный то желудок, сейчас обоих обжигает, разгоняет тепло по телу. Маленькая печка, засунутая внутрь. Вот потом и спрашиваете почему люди пьют вёдрами, а стекает по подбородку без разбора у всех, что молодых, что старых. Они не собираются заканчивать, вся ночь впереди. Сон мелок и жалок, в сравнении с экзистенциальностью обоих на этой кухне. Здесь сейчас начнётся парад и шоу, фокусы, иллюзии, клоуны, акробаты, языкоблуды, беллетристика словами, всё что угодно. Коллективная шизофаза.

– Давай ещё по одной, там точно всё пройдёт!

И следом, и следом. Бесы и демоны. Чёртики, белки. Все подряд. Содом и Гоморра. Шум и крики. Споры и дискуссии, вновь братание.