Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник)

Наступление германских войск было обнаружено войсками этой армии 7 февраля. Неожиданный бросок среди лютой зимы неприятельских войск в обход обоих флангов, произведенный с выдающейся даже для немцев силой и энергией, произвел ошеломляющее впечатление. Вся операция велась при частых снежных буранах, которые засыпали дороги и наметали огромные сугробы снега, вышиною до одного метра и более. Неожиданно мороз сменялся оттепелью и тогда дороги превращались в озеро талого снега. Затем – снова мороз; вода замерзала, ветер сдувал на открытых пространствах снег, и войскам приходилось иметь дело с еще более трудной гололедкой. Тем не менее, преодолевая все трудности, свежие германские корпуса быстрым и неожиданным ударом смяли правофланговый корпус нашей 10-й армии. Затем они отбросили остальные корпуса в Августовские леса и притиснули их к болотистым верховьям реки Бобра.

Находившийся в арьергарде 20-й русский корпус самоотверженно прикрывал отход остальных корпусов армии за названную реку, но в результате своих действий был окружен неприятелем в Августовских лесах. Попытка его пробиться к Гродне окончилась неудачей и 22 февраля остатки корпуса принуждены были положить оружие у мельницы на реке Волькушек. Только этим тактическим успехом немцы успели прикрыть общее крушение их несообразованного со средствами плана, предвидевшего, как мы видели, по меньшей мере закрепление на переправах через реку Бобр. Наступательный порыв их свежих корпусов был поглощен не доходя линии названной реки, а на среднем Немане, в районе Друскеник, их поджидала уже прямая и очень серьезная кровавая неудача…

Главным образом и попытка наступления австро-германцев в Карпатах была остановлена весьма быстро. Хотя бои в горах продолжались еще весь март месяц, но уже к середине февраля быль ясен полный неуспех предпринятой операции. Наши противники встретились здесь с контрнаступлением русских войск, и движение их вперед разбилось не только о необычайную трудность местности, усугубленную снежной и морозной зимой, но и стоимость встреченного сопротивления. Несмотря на весьма крупные потери и крайнюю скудость артиллерийского снабжения, русским войскам удалось постепенно одержать верх, и теперь уже неприятелю пришлось заботиться об упрочении своего положения введением в линию фронта новых германских и австрийских дивизий.

Наконец, 22 марта пал Перемышль и у генерала Иванова оказались в распоряжении новые корпуса для выполнения взятой им на себя задачи – по прорыву в Венгерскую равнину. К этому времени, как мы уже узнаем, и Верховный главнокомандующий решительно склонился на сторону этого плана. На Юго-Западный фронт полились новые подкрепления, в лице 3-го кавалерийского корпуса и заамурцев.

Таким образом, день за днем борьба на Карпатах ширилась и судьба Австро-Венгерской монархии казалась действительно висевшей на волоске. Напрасно генерал Алексеев, получивший к тому времени ответственный пост главнокомандующего Северо-Западным фронтом и потому поставленный в необходимость прикрывать главную операцию, которая велась в сторону Австрии, писал теперь (6 апреля) генералу Янушкевичу, что, по его глубокому убеждению, основной нашей операционной линией следует считать путь «на Берлин» и что «пути через Австрию, по своей длине, сложности и необеспеченности не могут почитаться желательными». Стремясь, по-видимому, оправдать свое прежнее сочувствие наступательной операции против Австрии, генерал Алексеев в том же письме высказывал, что для него это наступление «являлось задачей промежуточной» и что это наступление на Юго-Западном фронте было предпринято, как следствие заминки на Северо-Западном фронте, как контрманевр против сбора значительных сил противника на путях к Перемышлю, с попутным нанесением австрийцам поражения…»

Намечавшаяся высадка на Галлиполийском полуострове сухопутного англо-французского десанта и налаживавшиеся переговоры о присоединении к Державам согласия Италии приковывали всецело внимание Держав согласия к Придунайскому театру. Восточно-Прусский район остался в руках немцев и временно он не давал о себе знать.

3. Посещение Государем Императором Николаем II Галичины

Под таким радужным настроением близкого и решительного успеха над австрийцами состоялось посещение Императором Николаем II Галичины. В придворных кругах это путешествие намечалось уже давно, при первых же успехах наших войск, но Великий князь Верховный главнокомандующий всячески стремился отдалить время Высочайшей поездки, предвидя те политические затруднения, которые при организации ее могут возникнуть.

Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевом фронте, их Верховным Главой – Императором Всероссийским не могло встретиться никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности Монарха. Но некоторыми кругами посещению Императором Николаем завоеванного края имелось в виду придать характер более внушительного акта, которым как бы закреплялось стремление России к будущему присоединению к ней Галичины. Поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства.

Не входя в подробный их разбор, укажу лишь на переменчивость военного счастья, которое могло эти стремления, как это и случилось впоследствии, дискредитировать неожиданным образом. В подобном случае авторитет Русского Монарха мог подвергнуться нежелательному умалению, если бы при посещении Государем Галичины не было проявлено должной сдержанности и такта. К сожалению, на это не приходились рассчитывать ни со стороны администрации, ни со стороны придворных чинов. К тому же Великому князю было совершенно ясно, что опрометчивая политика русского правительства в Галичине не подготовила благоприятной почвы для возбуждения в населении симпатии к русским приемам управления.

Недостаточно отзывчивое отношение Верховного главнокомандующего к вопросу о посещении Государем Императором Галичины было, в свою очередь, истолковано при дворе, как доказательство чрезмерно развившегося у Великого князя честолюбия. Его объявили в простом нежелании допустить в завоеванный край Государя, имевшего законное право на доминирующий почет и уважение. Уже давно за спиной Великого князя Николая Николаевича ходила злая клевета о тайном его намерении занять Российский Престол, пользуясь приобретенной им во время войны популярностью. Эта клевета вызывала к Великому князю недружелюбные чувства не только в ближайших ко двору сферах, но вполне вероятно, она доходила и до самого Императора.

Придворные круги ответили на сдержанность Ставки к задуманному путешествию Государя стремлением не допустить к участию в нем ни Великого князя, ни чинов Славки. Официальным мотивом такого намерения было соображение о невозможности для Верховного главнокомандующего и его ближайших сотрудников покинуть Ставку на несколько дней, что якобы могло нарушить руководство боевыми действиями. При нынешних средствах связи и том обстоятельстве, что поездка в Галичину совпала с пребыванием Верховного как раз в районе главнейших действий, очевидна вся нелепость подобного соображения. Но отсутствие Великого князя, как Верховного русского главнокомандующего, представляло еще особые опасности: поездке Императора Николая II мог быть в этом случае придан особенно ярко именно тот характер, которого так желал избежать Великий князь. В конце концов пришлось примириться на том, что поездка все же состоится, что ей должен быть придан строго военный характер и что в ней должны будут принять участие Верховный главнокомандующий, его личная свита, и сверх того начальник штаба, генерал-квартирмейстер и два офицера Генерального штаба Ставки.

Государь со свитой в назначенное утро 22 апреля прибыл на пограничную станцию Броды, где его уже ждали Верховный главнокомандующий с указанными выше чинами. Отсюда дальнейшее путешествие до Львова должно было быть совершено в автомобиле. Стоял тихий и ясный весенний день, делавший этот переезд в 100–120 километров особенно приятным. Государь сел в автомобиль с Верховным главнокомандующим. Начальник штаба генерал Янушкевич поместился со мною, в прочих автомобилях – остальные сопровождавшие.

Ехали по пути наступления нашей 3-й армии. Близь Золочева, случайно, у братской могилы воинов 166-го пехотного Ровенского полка кортеж остановился. Государь оставил автомобиль, немного прошелся по полю бывшего здесь сражения и выслушал рассказ о действиях русских полков. Для меня вся эта сцена имела особенно трогательное значение, так как, по странному совпадению, за несколько лет до войны я имел высокую честь командовать именно названным полком в родном мне Киеве. Конечно, факт пребывания Русского Монарха у братской могилы чинов полка был мною подробно описан и сообщен в полк, в надежде, что впоследствии запись эта будет включена в полковую историю, – как интересный для полка эпизод из минувшей войны.

Следующая остановка была сделана, когда мы подъезжали ко Львову, при встрече какой-то довольно жидкой депутации, при которой находился генерал-губернатор Галичины граф Г. А. Бобринский.[79 - Бобринский Георгий Александрович (1863–1928). Государственный и военный деятель, генерал-лейтенант (1910), генерал-адъютант (1915). С началом Первой мировой войны в августе 1914 г. направлен в Киев в распоряжение начальника снабжения армий Юго-Западного фронта в качестве «заведующего гражданской частью за границей»; соавтор «Временного положения про управление областями Австро-Венгрии, занятых по праву войны». В 1914–1915 гг. – генерал-губернатор Галицийского генерал-губернаторства; проводил политику, направленную на скорейшее включение Восточной Галиции в состав Российской империи. После упразднения генерал-губернаторства в марте 1916 г. находился в распоряжение главкома армиями Юго-Западного фронта. С 1919 г. в эмиграции.] Подношение русского «хлеба-соли», чтение адреса, пожелания, приветствия – во всем этом уже было нечто, выходившее за пределы простого военного объезда. Остановка эта пришлась близ огромной закрытой сигарной фабрики. Мне припомнилась кем-то описывавшаяся забавная сценка. Сидит в полковом обозе 2-го разряда на облучке наш несуразный подолянин-хохол Никита Ткачук, призванный по мобилизации; лениво размахивает он кнутищем и сосет, вместо обычной «цыгарки» из «тютюна» предлинную, никогда им до сего времени невиданную заграничную сигару. Она, однако, ему не по вкусу и он непрерывно поплевывает направо и налево. Мне рассказывали, впрочем, что наши солдатишки предпочитали кропить сигару и такой «крошенкой» набивать свои «люльки».[80 - «Цыгарка» – самодельная папироса; «тютюн» – по-малороссийски – табак, а «люлька» – малороссийская трубка. – Прим. автора.] Привычнее и потому вкуснее.

Во Львове Государь остановился во дворце бывшего наместника, занимавшемся теперь графом Бобринским. Великий князь, генерал Янушкевич и я – в доме одного из польских магнатов, по приглашению последнего, переданному нам графом Адамом Замойским. Этот граф Замойский выступил в самом начале войны вольноопределяющимся в Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк, состоял сначала ординарцем у главнокомандующего Северо-Западным фронтом, a затем, будучи произведен в офицеры, находился при Ставке: впоследствии он был, кажется, назначен флигель-адъютантом к Его Величеству.

Лично от меня многие детали пребывания Государя в Галичине ускользнули, так как я видел Императора лишь мельком, имея свое прямое дело и стараясь не удаляться слишком далеко и надолго от помещения, где расположилась моя походная канцелярия, которая была связана прямым проводом со Ставкой. Но Великий князь был во время всей поездки не в духе и лица, непосредственно при нем состоявшие рассказывали мне не мало случаев, явно выражавших стремление администрации, шедшей в этом отношении даже против графа Бобринского, придать посещению Императора Николая II более широкое, чем это хотелось Ставке, значение. В этом отношении особенно мало такта проявили власти в Перемышле, с русским комендантом генералом [Л. К.] А[ртамоновым][81 - Артамонов Леонид Константинович (1859–1932). Генерал от инфантерии (1913). Участник Китайского похода (1900–1901). К началу Первой мировой войны – командир 1-го армейского корпуса (с 1911). Участник похода в Восточную Пруссию в августе 1914 г.; крайне неудачно руководил корпусом в боях у Уздау и Сольдау, за что распоряжением командующего 2-й армией генерала А. В. Самсонова от 15 августа был отстранен от должности; состоял в резерве чинов при штабе Минского военного округа. После взятия крепости Перемышль в Галиции назначен ее комендантом. Позднее вновь в резерве чинов Минского военного округа, затем откомандирован в распоряжение главкома войск армий Юго-Западного фронта; с апреля 1916 г. – в резерве чинов при штабе Петроградского военного округа. В январе – апреле 1917 г. – командующий 18-й Сибирской стрелковой дивизией, затем в резерве чинов при штабе Двинского военного округа; в мае – уволен от службы. В 1918–1924 гг. работал в советских учреждениях в Москве, арестовывался ВЧК.] во главе.

В день приезда Государя во Львов во дворце наместника был прием, затем обед и вечером раут, на котором граф Бобринский получил звание генерал-адъютанта. На всех этих празднествах присутствовали сотни приглашенных. Преимущественно военные. Статские лишь изредка выделялись на фоне походных мундиров своими черными фраками. Были ли дамы – не помню. У меня осталось внешнее впечатление как бы специально военного собрания. Впрочем, на рауте я оставался очень недолго, занятый собиранием данных для подробного доклада Императору. Доклад этот был назначен на утро на вокзале, перед отправлением Государя в дальнейшую поездку.

Ночлег во Львове, в роскошных палатах польского магната, связан у меня с чрезвычайно оригинальным утренним впечатлением, полученным мною при пробуждении от обширных размеров занимавшейся мною комнаты и ее высокого потолка. С моего выезда на войну из Петрографа 14 августа 1914 г., т. е. свыше восьми месяцев, я ведь спал все время в узком низком помещении вагонного купе! Понятно поэтому мое удивление, когда, проснувшись во Львове и забыв о перемене обстановки, я, вместо своих обычных тесных и сдавленных перегородок, получил сразу впечатление большой и радостно залитой солнцем комнаты. С чувством какой-то особенной свободы я только и могу сравнить мое первое утреннее ощущение.

Прибывший на вокзал лишь за несколько минут до отхода поезда, Государь не мог, конечно, вдумчиво отнестись к сделанной мною оценке общей обстановки, а между тем, уже тогда с запада стали поступать глухие сведения о каких-то перевозках, совершаемых немцами на восток. Я особенно дорожил поэтому наличием у Хырова, в распоряжении Верховного главнокомандующего 3-го Кавказского корпуса. Этот корпус, под командой своего доблестного командира генерала [В. А.] Ирманова,[82 - Ирман (Ирманов) Владимир Александрович фон (1852–1931). Генерал от артиллерии (1914) (в 1919 г. переименован в генералы от кавалерии по Кубанскому казачьему войску). Участник Русско-турецкой войны (1877–1878), Китайского похода (1900–1901) и Русско-японской войны (1904–1905). В Первую мировую войну вступил командиром 3-го Кавказского армейского корпуса (с 1912); в июне 1917 г. зачислен в резерв чинов при штабе Кавказского военного округа. Участник Белого движения на Юге России; командовал 1-й бригадой 1-й Кавказской казачьей дивизии в корпусе генерала А. Г. Шкуро; в июле 1919 г. – временно исполняющий должность командира 3-го Кубанского конного корпуса; с февраля 1920 г. – в резерве чинов при штабе Главкома ВСЮР. С 1920 г. в эмиграции.] приобрел громкую боевую репутацию в Русской армии и мне стоило не мало усилий сберечь его до описываемой поездки от всепоглощающей наступательной энергии генерала Иванова, отправлявшего все попадавшие к нему войска в Карпатские горы и тем лишь облегчавшего неприятелю выполнение уже подготовлявшегося контрудара. Корпус этот составлял «единственный» резерв на всем Юго-Западном фронте и тем с большим усердием я стремился к его наилучшему пополнению и снабжению, что было очень нелегко в виду общего недостатка вооружения и снабжения. Меня также искренно радовал предстоявший корпусу Высочайший смотр и предположенная раздача самим Государем некоторых боевых наград, что должно было поднять дух корпуса еще на большую высоту. «Возможно, и даже вероятно, – писал я в одной докладной записке еще от 12 апреля, – что германцы имеют в виду собрать значительные силы на австро-венгерской территории, дабы не дать развиться нашему наступлению за Карпаты. Имеющиеся указания о вероятности удара германцев на центр 3-й армии, с целью выйти на правый фланг наших войск, переваливших главный Карпатский хребет, каковой удар может обещать им успех, в силу происшедшей растяжки фронта названной армии».

К сожалению, я оказался правым в своих соображениях. Но, что мог сделать один корпус против макензеновской фаланги, да еще тактически неудачно направленный! Он только увеличил собою ряды отступавших. В этот день, 23 апреля, предстояли: железнодорожный переезд в Самбор – место расположения штаба 8-й армии, затем в Хырове, как я уже сказал, смотр 3-му Кавказскому корпусу и вечером – прибытие в Перемышль.

В Самборе нас приветствовал командующей 8-й армией, генерал Брусилов. Для встречи Государя был вызван из Карпатских дебрей почетный караул 16-го стрелкового полка, шефом которого состоял Государь. Полк этот принадлежал к составу 4-й стрелковой бригады, которая была прозвана еще по отличиям в Турецкую войну «железной» бригадой.[83 - 4-я стрелковая бригада была одной из наиболее отличившихся во время войны с Турцией частей Русской армии: 13-й, 14-й, 15-й и 16-й стрелковые батальоны бригады приняли участие в наиболее трудных операциях, потребовавших от них полного напряжения физических и моральных сил. Среди дел стрелков – переправа через Дунай у Зимницы, Забалканский поход Передового отряда генерала И. В. Гурко, выручка Шипки и др. В боях с превосходящими силами турецкой армии, в суровых природных условиях стрелки проявляли высокие боевые качества, за что получили неофициальное звание «железной бригады», или «железных стрелков». В годы Первой мировой войны в 1914–1916 гг. 4-й стрелковой «железной» бригадой (с августа 1915 г. – дивизией) командовал один из вождей Белого движения генерал А. И. Деникин, неизменно высоко отзывавшийся о боевых качествах стрелков. «Судьба свела меня с “Железной” бригадой, – вспоминал впоследствии Деникин. – В течение двух лет шла она со мной по полям кровавых сражений, вписав немало славных страниц в летопись Великой войны (название Первой мировой войны в Российской империи. – Р. Г.). […] Положение бригады (дивизии) в 8-й армии было совершенно особое. “Железным стрелкам” почти не приходилось принимать участия в позиционном стоянии, временами длительном и скучном. Обычно, после кровопролитного боя, бригада выводилась [генералом А. А.] Брусиловым в “резерв командующего армией” для того лишь, чтобы через два-три дня опять быть брошенной на чью-либо выручку в самое пекло боя, в прорыв или в хаос отступающих частей. Мы несли часто большие потери и переменили таким порядком четырнадцать корпусов. И я с гордостью отмечаю, что “Железная” дивизия заслужила почетное звание “пожарной команды” 8-й армии» (Деникин А. И. Путь русского офицера. Статьи и очерки на исторические и геополитические темы / сост. Л. Ю. Тремсиной; предисл. и коммент. Ю. А. Трамбицкого. М., 2006. С. 300, 301). 13-м стрелковым генерал-фельдмаршала Великого князя Николая Николаевича полком «железной» дивизии в 1915–1916 гг. командовал другой видный участник Белого дела – полковник (с 1915 г. генерал-майор) С. Л. Марков. По случаю полкового праздника, командующий 8-й армией генерал от кавалерии А. А. Брусилов писал в телеграмме от 13 августа 1915 г.: «Командиру 13-го стрелкового полка. Сердечно благодарю доблестных стрелков 13-го полка… верю твердо, что и дальше герои “железные стрелки” так же беззаветно будут нести боевую службу на радость Царю и во славу России. 723567. Брусилов» (Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 3278. Оп. 1. Д. 82. Л. 26–26 об.). Во время Гражданской войны полки 4-й стрелковой дивизии были возрождены в составе Вооруженных сил Юга России (ВСЮР). В мае 1919 г. на базе офицерского кадра полков дивизии в Одессе был сформирован Сводный полк 4-й стрелковой дивизии, вошедший в состав 7-й пехотной дивизии ВСЮР. В ноябре того же года на базе этого полка была возрождена 4-я стрелковая дивизия, в которую вошел 13-й стрелковый полк (с батальоном 14-го полка) и 16-й стрелковый полк (с батальоном 15-го полка). Входившая в состав Полтавского отряда Войск Новороссии дивизия приняла участие в Бредовском походе, затем была интернирована в Польше. После переброски ее чинов в августе 1920 г. в Крым была расформирована, а ее чины пополнили Русскую армию генерала П. Н. Врангеля.] Тот же вид «железных стрелков» сохраняли и теперь смуглые загорелые лица людей «почетного» караула, в большинстве украшенных одним, двумя и более Георгиевскими крестами. Их бравая внешность и молодецкая выправка, прекрасное обмундирование и хорошо пригнанное снаряжение, конечно, весьма мало говорили о страданиях и лишениях тех русских воинов, которые вынуждены были карабкаться в горах с камня на камень и гнать штыками перед собою австрийцев без содействия артиллерийского и ружейного огня, из-за отсутствия боевых патронов.

Полный порыва, Брусилов ручался за успех, но… просил подкреплений и патронов!.. Читатель уже знает, что генерал Брусилов был в свое время начальником офицерской кавалерийской школы в Петербурге и что он являлся ближайшим сотрудником Великого князя Николая Николаевича в вопросах совершенствования кавалерийских офицеров в их специальной службе. Это был очень образованный генерал, хотя и не прошедший академического курса, но много читавший и размышлявший над военными вопросами. Непосредственно до войны генерал Брусилов был одно время помощником командующего войсками Варшавского военного округа; затем он командовал 12-м армейским корпусом и с первого же дня мобилизации вступил в командование 8-й армией.

Генерал Брусилов был военачальником, так сказать, кавалерийского типа и по своему физическому строению, и по моральным данным. В деле ведения боевых операций он отличался большим порывом и необыкновенною стремительностью, каковые качества удваивались при успехе. Но вместе с тем, под влиянием встречавшихся затруднений и, особенно, при отсутствии немедленной поддержки, эти его качества имели свойство довольно быстро падать. Во всяком случае, это был один из самых выдающихся русских генералов. В революционное время он занимал одно время даже должность Верховного главнокомандующего, не имея, впрочем, как это видно из изложенного, необходимых для этой должности данных.

Известна позиция Брусилова во время русской революции и после перехода власти в России в руки большевиков. Никто, конечно, серьезно не заподозрит генерала Брусилова в большевизме. Но в период русской революции, он, как мне думается, находя ее, видимо, непредотвратимой, слишком тесно, хотя, быть может, только и внешне, связал себя с нею. Таким образом, с незаметным скатыванием власти к большевизму, ему обратного пути уже больше не было, тем более что путь этот был связан с мучительною долею изгнанника-эмигранта. Во всяком случае, не нам, современникам, слишком близко стоящим к печальным событиям нашей Родины, судить этого генерала, давшего России немало блестящих побед.

С прибытием Государя в Самбор, после бодрого и полного надежд доклада генерала Брусилова, в штабе армий, помещавшемся в каком-то училище, состоялся завтрак, за которым мы все увидели генерала Брусилова в свежих генерал-адъютантских погонах и золотом аксельбанте. Такой знак монаршего внимания к командующему 8-й армией, которая предназначена была для нанесения решительного удара австрийцам, поднял настроение присутствовавших на особую высоту и, глядя на общее воодушевление, хотелось верить в близкий успех!

После завтрака состоялась поездка в Хыров, к месту стоянки частей 3-го Кавказского корпуса. Весь смотр прошел в столь же радужном настроении, если бы не недовольство Верховного главнокомандующего, выразившееся на сей раз в замечании начальнику штаба корпуса за какое-то не совсем удачное и никем не замеченное построение частей корпуса. Корпус, в общем, представился отлично, имея полное число рядов и комплект офицеров. Люди выглядели бодро, имели на себе прекрасную обувь, в которой чувствовалась уже острая нужда в армии, а апшеронцы,[84 - Чины 81-го пехотного Апшеронского полка.] у которых в мирное время верхняя часть сапожных голенищ полагалась из красного сафьяна, в память исторической атаки при Кунерсдорфе,[85 - Кунерсдорфская битва (12 августа 1759) – одно из наиболее известных сражений Семилетней войны (1756–1763), состоявшихся у селения Кунерсдорф (ныне – Куновице на западе Польши), в котором русско-австрийские войска разгромили прусскую армию Фридриха II.] в которой они, по полковому преданию, наступали «по колена в крови», умудрились даже обтянуть соответственную часть голенищ красным кумачом, что придавало им необыкновенно щегольской вид.

Я внутренне радовался, что старания Ставки возможно полнее снабдить корпус, состоявший в резерве Верховного главнокомандующего, увенчались блестящим успехом. Куда только этому корпусу придется направить свой удар! Приведет ли он к разгрому австрийцев, или только к отражению германского контрнаступления? Ясно для меня было только одно, что дальнейшее удержание корпуса в распоряжении Верховного главнокомандующего немыслимо. Все кругом кричит: вперед, вперед, без оглядки вперед!.. Вне сомнения было, что передача корпуса в распоряжение генерала Иванова явится для последнего в своем роде царским подарком!

Вечером состоялся приезд Государя со всеми сопровождавшими его лицами в недавно взятую австрийскую крепость Перемышль. Свыше 100 000 пленных и до 1000 орудий принесла Русской армии эта сдача! Русским комендантом крепости назначен был генерал А., незадачливый командир одной из очень крупных войсковых частей 2-й Самсоновской армии, по-видимому, рассчитывавший своим приемом «Русского Царя» установить поколебленное к себе доверие. Всей Русской армии хорошо были известны исключительные способности названного генерала «втирать в глаза очки», как у нас говорили. Приемы, впрочем, несложны: побольше лести, низкопоклонничества и проявления дешевой преданности «своему Государю». И вот, в тот же вечер – приветствия и торжественный молебен превращены, вопреки указаний Верховного главнокомандующего, в арену неподобающих условиям обстановки речей и пожеланий!

На следующий день, 4 апреля, – посещение нескольких полуразрушенных нашим огнем и неприятельскими взрывами фортов, краткие доклады о событиях и завтрак-обед в прекрасном помещении гарнизонного собрания, на который сквозь прозрачное покрывало неопределенными глазами смотрел из рамы огромного портрета престарелый император Франц-Иосиф. Посещением Перемышля закончилась главнейшая часть императорского путешествия по прекрасной Галичине, так близко напоминающей по своей чудной природе соседнюю Волынь и Подолию! Обратный путь Государь и сопровождавшие его лица совершили до Львова на автомобилях, с краткими остановками для выслушивания встречных приветствий, а от Львова – по железной дороге до Брод, куда прибыли уже поздно вечером. В поезде же был сервирован для ехавших холодный ужин.

А в это самое время, под руководством германского полковника [Х.] фон Секта,[86 - Сект Ханс фон (1866–1936). Германский военный деятель, генерал-полковник. В начале Первой мировой войны в должности начальника штаба 3-го корпуса участвовал в наступлении на Западном фронте и в Марнском сражении (сентябрь 1914). С марта 1915 г. – начальник штаба 11-й армии, действовавшей на Восточном фронте и осуществившей Горлицкий прорыв; с сентябре 1915 г. – на Сербском фронте; в августе 1916–1917 г. – начальник штаба армейской группы эрцгерцога Карла (после того, как в ноябре 1916 г. эрцгерцог Карл стал австрийским императором, командующим группой армий стал эрцгерцог Иосиф). В декабре 1917–1918 г. – начальник Генерального штаба турецкой армии. По окончании войны участвовал воссозданию германской армии в период Веймарской республики (1919–1933); был создателем рейхсвера как основы для развертывания массовой германской армии; проводил тайную подготовку производства запрещенного Германии вооружения.] искусного начальника штаба генерала Макензена, уже подвозилась и устанавливалась мощная неприятельская артиллерия на реке Дунайце, на пространстве между верхней Вислой и Бескидами, предназначенная с маху снести укрепленную позицию, a вместе с нею и войска нашей численно ослабленной 3-й армии, находившейся под начальством генерала [Р. Д.] Радко-Дмитриева![87 - Радко-Дмитриев Радко Дмитриевич (1859–1918). Генерал-лейтенант болгарской службы, генерал от инфантерии (1914) русской службы, болгарин по происхождению. В 1876 г. участвовал в национально-освободительном движении. Во время Русско-турецкой войны (1877–1878) зачислен в состав Лейб-гвардии Уланского полка. Участник Сербско-болгарской (1885), 1-й Балканской (1912) и 2-й Балканской (1913) войн. После начала Первой мировой войны и выступления Болгарии на стороне Четверного союза принял российское подданство; в июле 1914 г. принят на русскую службу с чином генерал-лейтенанта, назначен командиром 8-го армейского корпуса; с сентября 1914 г. – командующий 3-й армией (в мае 1915 г. после тяжелых и неудачных для армии боев с прорвавшимся у Горлице противником снят с должности); с июня – командир 2-го Сибирского, а с октября 1915 г. – командир 7-го Сибирского армейских корпусов; с марта 1916 г. – командующий 12-й армией. В июле 1917 г. отчислен от должности за болезнью, назначен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа; с января 1918 г. в отставке. Проживал на юге России; в сентябре 1918 г. взят в заложники Кавказской Красной армией, казнен в Пятигорске вместе с генералом Н. В. Рузским.]

В период этой подготовки за границей вражеской печатью усиленно муссировалось сведение о том, что Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич серьезно заболел. Сведение это вызвало настолько большую тревогу у наших союзников, что русский министр иностранных дел принужден был, особой телеграммой от 29 апреля, просить нашего посла в Париже опровергнуть это известие, как безусловно ложное, и заверить французское общественное мнение в отличном состояния здоровья Великого князя, пользовавшегося, как это видно из данного факта, огромным доверием и популярностью за границей.

4. Германский контрманевр

«Сегодня с утра ополченские части, занимавшие позицию за правом фланге 3-й армии, отошли под напором противника от реки Дунайца. С ночи начался жесточайший обстрел, a затем и атака противником левого участка 9-го и всего фронта 10-го корпусов», – такой телеграммой начальника штаба Юго-Западного фронта в Ставку начинается печальная хроника нашего отступления из Галичины! Как мы видели, наступательные действия немцев против французов, a затем англичан, не удались в той мере, в которой они были задуманы.

Но в течение протекшего времени многое изменилось в обстановке и на Восточно-германском фронте. Мы успели подтянуть на театр военных действий все наши силы, не исключая даже войск из Владивостока. Мы успели также доказать своими активными действиями, что, ради общего дела, готовы на великие жертвы, и что до тех пор, пока не потушен наступательный порыв наших войск, никакие решительные успехи на Западном фронте неосуществимы.

Этот последний факт вошел в сознание начальника германского полевого штаба, генерала Фалькенхайна – действительного руководителя в тот период войны боевыми действиями германской армии. Его решением, в начале 15-го года, вновь сформированные в Германии корпуса были направлены не на Западный, а Восточный фронт войны, и использованы, как о том уже рассказано в одном из предыдущих моих очерков. Коренного изменения в обстановке эта жертва со стороны германского командования, впрочем, не принесла, и положение на русском фронте оставалось угрожающим. В течение всего марта австрийцы постепенно сдавали на Карпатах и руководители Центрального союза должны были опасаться полного крушения австро-венгерской монархии. При условии нарастания опасности в районе Константинополя (Дарданелльская экспедиция англо-французов) и колеблющихся настроениях в Италии и Румынии, прорыв русских войск в венгерскую равнину мог явиться для центральных держав весьма и весьма грозным фактором в военном отношении. Необходимо было, во что бы то ни стало, предупредить эту ближайшую опасность.

Так думалось в начале апреля в Мезиере и Тешене, в пунктах расположения в то время главных квартир германской и австро-венгерской армий. Генерал Конрад, начальник австро-венгерского Генерального штаба и ближайший сотрудник австрийского главнокомандующего эрцгерцога Фридриха,[88 - Фридрих Австрийский (1856–1936). Эрцгерцог Австрийский, герцог Тешинский, австрийский фельдмаршал (1914), германский генерал-фельдмаршал (1915). С 1905 г. – генерал-инспектор вооруженных сил Австро-Венгрии, с 1907 г. – главнокомандующий ландвера. С началом Первой мировой войны в июле 1914 г. назначен главнокомандующим вооруженных сил Австро-Венгрии. В декабре 1916 г. после смерти императора Франца-Иосифа смещен с поста новым императором Карлом I; некоторое время оставался заместителем главкома, но в феврале 1917 г. был окончательно отстранен от командования.] предпочитал, однако, для поддержания разлагавшегося фронта, частичное вкрапливание в австрийские войска германских частей. При таких условиях не могло возникать вопроса о передаче руководства австрийским фронтом германскому командованию, и таким путем генералу Конраду удавалось оберечь внешний престиж армии и своей страны. Но германское верховное командование вскоре убедилось, что такой способ частичного подпирания не дает положительных результатов и что деятельность прибывающих германских войск как бы растворяется в общем бессилии австрийского фронта. Необходимо было, поэтому, принять решение, которое могло бы в корне изменить положение. Таким решением могло быть только временное перенесение главных действий германцев на восток. Приходилось расстаться с мыслью о нанесении смертельного удара на западе, и, не покончив там с врагами, обратиться против того из противников, который в данный период времени являлся наиболее угрожающим. Этому решению отчасти благоприятствовала и сложившаяся обстановка в том смысле, что, создав на Западном фронте от Северного моря до швейцарской границы почти неодолимую стену укреплений, оплетенных проволокой и усиленных мощной артиллерией, германцы получали возможность безопасной переброски значительных сил на восток.

Но, куда же именно направить этот принципиально решенный удар? Где та больная точка, на которую всего расчетливее нацелить новый германский молот? Надо сказать, что к весне 15-го года наш растянутый фронт, представлявший огромную дугу, обращенную выпуклостью к противнику, имел много слабых мест. Русская армия, как читатель уже знает, была на исходе своих сил. В непрестанных боях на Карпатах она понесла очень крупные потери. Некомплект во многих частях был угрожающий. Катастрофичен был недостаток в предметах вооружения и боевых припасах. При таких условиях, войска могли еще продвигаться вперед, имея своим противником австрийцев, но выдержать серьезный напор более энергичного и настойчивого врага им было едва ли по силам. Лишь победа над австрийцами могла влить в усталую Русскую армию свежие силы, но эту-то победу германское верховное главнокомандование и решило вырвать своим контрударом.

Для германцев, однако, было далеко не все равно, где нанести подготовлявшийся контрудар. Их успех должен был оказать непосредственное влияние на улучшение положения австрийцев. К тому же, на юго-восточном театре Центральных держав, как я уже говорил, зарождались новые политические факторы, развитие которых надлежало по возможности задержать или затруднить. При таких условиях весьма важно было демонстрировать мощь Германии сильным ударом в пределах именно австро-венгерской территории. Вступлением значительных сил на территорию ее союзницы устанавливался, кроме того, и известный контроль над нею, не бесполезный с точки зрения германской политики и стратегии.

«Я уже давно обдумываю, – писал в апреле 1915 г. генерал Фалькенхайн, – сильное наступление из района Горлице в направлении к Саноку». И действительно, успех наступления в этом направлении мог свести на нет все наши успехи на Карпатском фронте, по отношению к которому намечавшийся удар являлся фланговым. В особо трудное положение он мог поставить те из наших войск (левый фланг 3-й армии и всю 8-ю армию), которые далеко углубились к тому времени в горы на Бартфельдском, Дуклинском и Лупковском перевалах.

Генералу Конраду, ясно видевшему безвыходное положение австро-венгерской армии, ничего не оставалось, как пойти навстречу предположениям Фалькенхайна, и задуманное наступление было окончательно решено на одном из апрельских совещаний в Берлине. Свыше 16 пехотных дивизий, с невиданной по числу и мощности артиллерией, должны были развернуться на фронте между Верхней Вислой и подножием Бескид: 11-я германская армия – на участке Горлице – Громник и 4-я австрийская армия – севернее до Вислы. В состав этой фаланги должны были войти четыре германских корпуса, подлежавших перевозке с запада и, как я уже говорил, избранных из числа лучших ударных войск германской армии. Так, в составе этих корпусов находилась и императорская гвардия.

Понятно, что руководство столь ответственной операцией соединенных германо-австрийских сил имелось в виду поручить германскому генералу. Это предположение не вызывало возражений даже со стороны Конрада, тем более, что таковым лицом являлся стяжавший себе блестящую боевую репутацию и отличавшийся большим тактом генерал фон Макензен. Но вот вопрос: от кого сам Макензен должен был получать директивы? Конрад здесь не сдал и настоял на сохранении этого права за австро-венгерским главнокомандованием, хотя постепенно, с развитием наступательных операций против России, право это и приобрело характер простой фикции.

Согласившись на то, чтобы генерал Макензен был подчинен на время совместной наступательной операции австро-венгерскому главнокомандованию, генерал Фалькенхайн, однако, не имел желания выпустить из своих рук высшего наблюдения за общим ходом военных событий на Восточном фронте. В начале мая главная германская квартира была перемещена в небольшой пограничный городок Плесс, находившийся всего лишь в расстоянии одного часа автомобильной езды от Тешена – пункта расположения австро-венгерской главной квартиры. Этим перемещением центрального органа германского руководства войной – всего лучше подтверждается та мысль, что соединенным действиям вооруженных сил Центральных держав на востоке придавалось в этот период времени первенствующее значение. И, таким образом, Западный фронт на тот же период времени должен был явиться для немцев лишь источником для питания силами и средствами задуманного удара на востоке.

1 мая 1915 г., свыше 1000 неприятельских пушек, до самого большого калибра включительно, зарокотали на пространстве от Вислы до Бескид, протяжением около 80 километров. В короткий срок наши окопы и проволочные заграждения были сравнены с землею. С нашей стороны на этом участке находились части только двух корпусов, в состав которых были введены ополченцы. 2 мая противником произведен был прорыв у Горлице, а на следующий день он овладел Тарновым. При отходе в особо трудном положении оказался наш 24-й [корпус], одной из дивизий которого[89 - В приказе по армиям Юго-Западного фронта № 532 от 3 мая 1915 г. главком генерал Н. И. Иванов и Верховный главнокомандующий особо отмечали боевые заслуги генерала Л. Г. Корнилова: «24 апреля присоединились к своему корпусу части 48-й пехотной дивизии, пробившиеся сквозь неприятельские войска. Совершая общий отход с войсками армии, 48-я пехотная дивизия 22 апреля в районе Дуклы встретила большие неприятельские силы, прорвавшие расположение соседних корпусов, действовавших севернее и преградивших путь отхода 48-й пехотной дивизии. Ведя в течение двух суток упорнейший бой за выход из Карпатских гор в долину Нелиска, 48-я пехотная дивизия была окружена со всех сторон в районе Дуклы – Тылова и с честью вышла из неравной борьбы, проявив в полной мере свои славные боевые качества и, пробившись с большими потерями, по трупам загородившего ей дорогу врага, присоединилась к родному корпусу. Этим упорным и славным боем в течение двух суток руководил начальник дивизии генерал-лейтенант [Л. Г.] Корнилов, раненый в руку с раздроблением кости, и следовавший все время в арьергардном полку. Верховный главнокомандующий [Великий князь Николай Николаевич], ознакомившись с геройским подвигом 48-й пехотной дивизии, осчастливил командующего армией следующей телеграммой: “Радуюсь, так как вижу исполнение моей вчерашней телеграммы. Вышел с ходатайством о награждении генерала Корнилова орденом Святого Георгия 3-й степени. Телеграфировал ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ о геройском подвиге 48-й пехотной дивизии. Жалую всем нижним чинам Георгиевские кресты. Телеграфируйте, какие офицеры достойны ордена Святого Георгия 4-й степени. От меня передайте героям, что я их горячо благодарю и что вся армия гордится ими. Генерал-адъютант Николай”. Поздравляю славные части 48-й пехотной дивизии с такой высокой милостью Верховного главнокомандующего. Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах, сотнях, батареях и командах. Генерал-адъютант [Н. И.] Иванов» (Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 3278. Оп. 1. Д. 79. Л. 21–21 об.).] командовал Лавр Георгиевич Корнилов,[90 - Корнилов Лавр Георгиевич (1870–1918). Военный и политический деятель, генерал от инфантерии (1917), военный разведчик, дипломат и путешественник-исследователь, один из основателей Белого движения. Участник Русско-японской войны (1904–1905). К началу Первой мировой войны генерал-майор; с августа 1914 г. – начальник 48-й пехотной («стальной») дивизии. Весной 1915 г. был взят в плен, из которого бежал в июле 1916 г. С сентября 1916 г. – командир 25-го армейского корпуса Особой армии генерала В. И. Гурко. В феврале 1917 г., еще до начала Февральской революции, кандидатура Корнилова на пост командующего войсками Петроградского военного округа была одобрена Императором Николаем II. Пытался остановить развал войск; в апреле отказался от должности командующего округом, назначен командующим 8-й армией Юго-Западного фронта. После неудачного июньского наступления (в котором 8-я армия Корнилова отличилась), назначен главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта. С 19 июля 1917 г. – Верховный главнокомандующий Русской армией. Стремясь восстановить дисциплину в армии и порядок в стране, с ведома главы Временного правительства А. Ф. Керенского, в конце августа 1917 г. направил к Петрограду 3-й кавалерийский корпус, чтобы предоставить в распоряжение правительства надежные войска в случае вооруженного восстания большевиков. Уже после выступления корпуса Керенский переменил свою позицию и под давлением Петроградского совета объявил Корнилова мятежником, сместив с поста Главнокомандующего. Вместе с поддержавшими его офицерами находился в заключении в тюрьме в г. Быхов. 19 ноября по приказу Н. Н. Духонина Корнилов и другие арестованные были освобождены. 6 декабря Корнилов прибыл в Новочеркасск. Вместе с генералом М. В. Алексеевым возглавил формирование Добровольческой армии. Организатор и первый командующий Добровольческой армии. Погиб во время Первого Кубанского похода во время штурма Екатеринодара (ныне Краснодара) 31 марта 1918 г.] имя которого впоследствии прогремело далеко за пределами России. Раненный в руку и захваченный австрийцами, генерал Корнилов, как известно, бежал потом из плена и поспешил вернуться к родным знаменам.

Боевые успехи, сопровождавшие действия германо-австрийцев над нашими истомленными войсками, лишенными к тому же боевых припасов, развились настолько быстро, что уже к середине мая армии нашего Юго-Западного фронта оказались отошедшими за Сан и к Днестру. Здесь была надежда отстояться, но новый толчок неприятеля к югу и северу от Перемышля повел к оставлению нами названной линии и к дальнейшему отходу из Галичины. 22 июня был оставлен нами Львов, и, вслед затем, войска Юго-Западного фронта были поставлены в необходимость разделиться на двое. Одна часть должна была удерживать неприятеля на фронте между Вислой и Припятью, базируясь на пути к северу от Полесья; другой, меньшей части – оставалась задача, по возможности удерживая наступление противника, выполнить отход к пределам Киевского военного округа.

В этот же период времени наши западные союзники, англо-французы, не преминули использовать отвлечение части германских сил на восток и приступили, в конце апреля или начале мая, к подготовке собственного наступления в Артуа, севернее Арраса. Генерал Жоффр, осведомленный Великим князем о серьезности нашего положения после германского прорыва, начал свое наступление уже 9 мая. Развернувшиеся на западе бои продолжались с довольно большим, впрочем, перерывом по середине, до конца июня. Но эти наступательные действия не остановили и даже не ослабили напора враждебных сил против нас. Германское командование было уверено в прочности своих позиций на западе и продолжало безбоязненно усиливать свои войска на восток.

Неблагоприятно складывалась для Держав согласия и обстановка в районе Дарданелл; затягивались также безнадежно переговоры о выступлении Румынии. Что касается Италии, то, хотя правительством [А.] Саландры[91 - Саландра Антонио (1853–1931). Итальянский политический и государственный деятель. Адвокат, профессор Римского университета. В 1886–1925 гг. – член палаты депутатов; в конце XIX начале XX вв. входил в состав ряда кабинетов министров. В марте 1914 г. возглавил правительство, провозгласившее нейтралитет Италии в начавшейся вскоре Первой мировой войне; весной 1915 г. после длительного торга за наиболее выгодные для Италии условия вступил в войну на стороне Антанты, объявив войну Австро-Венгрии. Весной 1916 г. после успешного австрийского наступления в Трентино был вынужден уйти в отставку. Член итальянской делегации на Парижской мирной конференции 1919–1920 гг. В 1922 г. поддержал приход к власти лидера итальянских фашистов Б. Муссолини.] и было подписано политическое соглашение в конце апреля, но Италия выговорила себе месячный срок для вступления в войну, которое, таким образом, отодвигалось до 26 мая. Наш министр иностранных дел С. Д. Сазонов, в письме от 27 апреля на имя нашего посла в Лондоне, горько сетовал на позицию, занятую в переговорах с Италией союзной дипломатией вообще и английским министром иностранных дел [Э.] Грэем[92 - Грэй Эдуард виконт (1862–1933). Английский государственный деятель. С 1885 г. – член парламента от Либеральной партии; в 1892–1895 гг. – заместитель министра иностранных дел, в 1905–1916 гг. – министр иностранных дел Великобритании. В 1907 г. заключил соглашение с Россией, способствовавшее оформлению Антанты.] в частности, сославшимся на слишком широкие требования Италии. «Результат подобного ведения переговоров налицо, говорит он, и его нельзя назвать иначе, как полною капитуляцией трех великих держав (Россия, Англия и Франция) перед предъявленными им Италией требованиями, причем не удалось даже обеспечить достаточно скорое выступление последней».

Ради каких же военных результатов была принесена Державами согласия эта политическая «капитуляция»? Италия открыла военные действия против Австрии, действительно, 26 мая. Но ее наступление на восток замерло в пограничной же полосе на реке Изонцо.

Это было большой неожиданностью для Конрада, который всегда держался мнения, что одновременное наступление Италии и России создаст неразрешимую для Австро-Венгрии задачу войны на два фронта. В стремлении избежать таковой, в австро-венгерском Генеральном штабе, как нам позже стало известно, обсуждалась даже мысль о заключении с Россией сепаратного соглашения, с уступкой последней восточной части Галичины, как раз по линии рек Сана и Днестра, но под условием свободы действий Австрии в западной части Балканского полуострова. Эти настроения австрийцев, по-видимому, даже создали временное колебание в планах генерала Фалькенхайна, который одно время думал о приостановке дальнейшего наступления против России и о повороте германских войск на юг, в сторону Балкан, для установления надежного сообщения с Турцией. Лишь колеблющаяся политика болгарского правительства, не выражавшего еще окончательного решения стать на сторону Держав согласия, временно, до осени, оставила германскую стратегию на прежнем пути и при прежней задаче – наступления против России. Предоставив в распоряжение Австрии альпийский корпус – для обороны Тироля и еще три дивизии – для наблюдения за Сербией и Румынией, германское командование облегчило тем самым австрийцам задачу сосредоточения необходимых сил против итальянцев. В результате, с русского фронта было переброшено австрийцами на границу с Италией лишь минимальное количество войск (по некоторым источникам, всего 2 дивизии) и, таким образом, выступление Италии также не дало русскому фронту сколько-нибудь осязательного облегчения.

Трудность изолированной борьбы с соединенными силами германо-австрийцев увеличивалась еще крайне недостаточным развитием в нашем тылу рокадных железнодорожных линий. Подкрепления с Северо-Западного фронта могли прибывать только «малыми пакетами», и немедленно же расходовались генералом Ивановым на подкрепление передовых линий. Попытки организовать контрманевр при таком способе расходования резервов, естественно, не удавались, и вновь прибывшие части быстро сгорали в общем огне пожара, не принося коренного изменения в обстановке.