Сады Маргариты. Серия «Рандеву». Книга первая

О музы! Печальна судьба Актеона:
невольность открытья, жестокий финал.
Так всё повторилось – я слышу погоню,
и своры всё ближе раскатистый лай.

Охотницей юной и пламенно-дерзкой
предстала, но, милая, я же – поэт.
И что твои стрелы? Причиною веской
событий нежданных станет рассвет.

Всё вспять потечёт, и по новым законам,
лишь только нарушим условья игры,
и ты вдруг увидишь: другая погоня
проносится мимо по склону горы…

Не Дафна – и, право, к чему эти лавры?
Моя Артемида смущеньем горит.
Я вышел к заливу – наивный, как варвар,
навстречу улыбкам красавиц-харит.

«Бунтующий птенчик, но разве взаправду?..»

Бунтующий птенчик, но разве взаправду?
К тому же под ливень и снег?
Упрямство как принцип не козырь за партой:
перья встряхнул – и в побег.

О прыткий! Несёшься – не остановишь.
Какою мечтой одержим?
К привалам гнездовий, стойбищ, становищ?
К кочевьям спасительной лжи?

Бесспорно, наивность. Ведь тон уже задан.
Но всё же как повод хорош
и дождь проливной над задворками складов:
быть может, очнёшься… поймёшь.

«Названия клеток пишутся вязью…»

Названия клеток пишутся вязью.
Мягко ли стелют, плетут?
Дверцы стальные захлопнутся разом.
Поздно! Лови на лету!

«Запретов, воспрещений, правил…»

Запретов, воспрещений, правил
не знает сердце. Голосу любви
не скажешь – нет.
И разве мы не вправе
довериться тому,
что мятежом в крови?

«Шаг любимой по первому снегу…»

Шаг любимой по первому снегу,
словно вздох облегченья: зима!
Искры, вспыхнув, штурмуют с разбега
бездну неба и сводят с ума…

Ведь недаром же губы в помине,
светлой чёлки упавшая прядь…
Озарений внезапны лавины —
захлестнут и тревоги и падь.

«Эта пытка стара: не сутки …»

Эта пытка стара: не сутки —
счёт минутам вести на года,
дней и сводок шершавые сгустки —
словно крылья стихии: беда!

Странен поиск путей к совершенству —
кто с тобою в безумный полёт?
Кто Икаром, изгоем, лишенцем
рухнет с неба, как в вечность, на лёд?

«Здесь правил не дано: вчера ль плыла…»

Здесь правил не дано: вчера ль плыла
в темнеющем пруду кувшинкой?
Но жёсткость прорезается крыла,
и штрих судьбы – как охра на суглинке.

Я терпелив. В сиянье долгом дня
пишу портрет. И если станешь птицей,
возьми с собой палящий жар огня,
что отсветом любви – на лицах.

«Гул турбин над забвенья рекой …»

Гул турбин над забвенья рекой —
что не канет в холодную Лету?
Ты пришла, как из детства, босой
в мир, который зовётся планетой.

Ты пришла, разомкнув тесный круг
наставлений и отчих заветов.
И кольцо твоих девичьих рук —
как венок озарений поэта.