Золото шаманов

– Жизнь тяжела, – изрёк я заготовленную фразу, – но к счастью коротка.

Ира ничего не сказала и побрела к своему парадному, неся Соньку на руках. Я тихо крякнул. Тоже мне Чио-Чио-Сан! Определённо, надо рвать на раскопки, подальше от этой мелодрамы. «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь». Надо, надо сматываться, к чёрту! Вот ещё урок: не заводи подруг вблизи жилья. Хотя, что уж теперь говорить. Stultus est qui facta infecta facere verbis cupias.[4 - Глуп тот, кто словами хочет перечеркнуть дурные дела (лат.)]

* * *

В квартире было сумрачно и душно, пахло гнилыми экзотическими цветами. По комнате порхали бабочки. Я сидел в глубоком обволакивающем кресле, из обветшалых подлокотников которого свисали длинные пёстрые нитки. Я лениво перебирал их пальцами, наблюдая за Вадиком, даже во время разговора не отвлекавшимся от работы. Был он неряха, неженка и кривляка, но обладал определённым шармом. На любителя. Я к нему был благорасположен.

– Мы условились только, что я поеду с вами, а подробности Давид предложил обсудить позже.

– О каких же условиях шла речь? – как бы невзначай полюбопытствовал я, окидывая взглядом комнату. Она напоминала мастерскую закройщика. На большом столе у стены высились горкой рулоны ткани, валялись многочисленные обрезки, фанерки, планочки и длинные портновские ножницы. Другую комнату занимал инсектарий – стеклянные ящики, в которых словно диковинные плоды вызревали бабочки, совершая внутри куколок таинственные метаморфозы.

– Я помогаю тебе и участвую в экспедиции… как Гольдберг.

– Ясненько, – заключил я.

Фамильное самоуважение этой семейки не смогли уничтожить даже семьдесят лет большевизма. Оно даже выросло и окрепло за эти годы, поскольку основной бизнес Гольдбергов – торговля антиквариатом – только развился. Ну надо же, представитель!

Представитель сидел под тусклой настольной лампой и сооружал стендик с каким-то хитрым названием для своих любимых насекомых. Собственно, стендик должен был в ближайшее время стать миниатюрной Голгофой – Вадик промышлял составлением коллекций. Бабочки, приколотые к пробковой основе, а также орнаменты из крылышек неплохо расходились среди гоняющихся за модой нуворишей.

По образованию Вадик был энтомологом – профессия в дичайших экономических условиях России вроде бы полностью лишённая перспективы, но если подойти к проблеме творчески, не столь безнадёжная. Брату Давида Яковлевича удалось занять свою нишу и прочно в ней обосноваться. Во всяком случае, недостатка в заказах Вадик не испытывал. Парочка знакомых дизайнеров, оформляющих квартиры богатых людей, исправно снабжала его работой. Вкус у Вадика имелся, цветовая гамма чешуекрылых его набора была потрясающе красивой. Снабжение (по его рассказам) налажено было на совесть: некоторые виды выращивал сам, а совершенно недоступных красавиц получал контрабандой. Один из таких редких экземпляров лежал передо мною в бумажном конверте, помещённом в ящичек палисандрового дерева с выдвижной крышкой. Да Вадик и сам был яркой, нетривиальной личностью, подстать своим питомцам.

– Так что ты мне принёс? – вкрадчиво осведомился нетривиальный экземпляр Гольдберга, давая понять, что пора переходить от слов к делу.

Главной причиной моего посещения он считал не разговор об экспедиции, а натуральный обмен, практикуемый нами с первого дня знакомства. Интерес был обоюдный. Я собирал библиотеку, а Вадик – оружие, преимущественно, револьверы.

Вычищенный «Удар» лежал у меня в кармане. Я решил избавиться от мокрой волыны и вообще подзавязать с железом. ТТ, которым обзавёлся на всякий случай, упокоился в домашнем тайнике, а для самозащиты я носил светошоковый фонарь.

– Калибр двенадцать и три десятых миллиметра, – принялся нахваливать я свой товар. – Разработка конструкторского бюро института Точного машиностроения по специальному заказу министерства Внутренних дел!

– Недурно, мой сладкий. Где ты таким обзавёлся? – глянул на меня большими чувственными глазами Вадик, грациозно откидывая барабан. Револьвер был заряжен. Поскольку у настоящего коллекционера экспонаты должны быть в порядке, я укомплектовал У-94С пятью жёстко соединёнными в обойму патронами. Остальные выкинул от греха подальше, чтобы Вадику не вздумалось пострелять и засветить ненароком оружие.

– Места знать надо, дружок.

– Ну тогда огонь, беспощадный огонь. Бамм! – прицелился в стену Вадик и вскинул ствол, будто от отдачи. – Он сильно лягается?

– Сильно.

– Ну тогда не буду даже пробовать. Пускай себе лежит.

– Думаю, тебе понравится, – сказал я. – Кстати, на кого ты своих бабочек оставишь, когда с нами поедешь?

– Донна присмотрит, – не без тени ревности отозвался Вадик.

Видно было, что чешуекрылые оставались самым больным вопросом. Конечно, ведь за бабочками нужно ухаживать, тщательно поддерживать необходимую температуру и влажность, чтобы они не замёрзли или не поросли грибком в инсектариях, вовремя кормить их… не знаю, чем уж он их там кормит. Словом, задача для квалифицированного специалиста. А тут их придётся предоставить на неопределённый срок заботам Донны Марковны. Чувствовалось, что бабочек своих Вадик прямо с кровью отрывает от сердца. Но отправиться в экспедицию намерен твёрдо. Это меня обнадёживало. Если человек ради общего дела готов пожертвовать любимыми зверьками, на него можно положиться.

Кроме того, такая уверенность в успехе заставляет предполагать, что там, куда мы едем, действительно есть ради чего рисковать.

– На что меняем? – с жадностью спросил Вадик. Чувствовалось, что за эту игрушку он многое готов отдать.

– На твоего Достоевского, – как можно небрежнее ответил я. – Ты его всё равно не читаешь.

Роскошная библиотека, вместе с двухкомнатной квартирой преподнесённая вадиковским дедом своему непутёвому сыну-геологу, давно вызывала у меня чёрную зависть. Но после того, как у нынешнего её владельца обнаружилась страсть к барабанному оружию, зависть изменила цвет на белую, а старинные тома принялись перекочёвывать в моё владение.

– На Достоевского? – скорбно покосился Вадик на книжный шкаф.

Сей дубовый монстр дореволюционной работы был сотворён для вмещения ровной череды строгих тёмных корешков, но наш энтомолог и тут сумел похоронить семейные традиции. На верхних полках ещё что-то гармонировало с благородной чернотой морёного дерева, а ниже всеми цветами радуги легкомысленно переливались глянцевые обложки справочников, каталогов и периодических изданий, посвящённых объекту первой и вечной любви. Это был классический случай, когда вещи рассказывали о жизни своих хозяев. Чем больше убавлялось литературы художественной и философской, тем больше становилось научной. Бабочки стремительно завладевали пространством шкафа. Я решил немного подтолкнуть неизбежный процесс деградации Гольдберговской библиотеки.

– И ты ещё сомневаешься! – воскликнул я. – Это же раритет. Спецзаказ МВД. Очень ограниченная партия. Скоро станет редкостью, как первая партия «Тульских Токарева»!

– Шут с тобой, – капризно отмахнулся Вадик, – забирай Фёдора… как его там… Пока я не передумал.

Пока он припоминал отчество классика, я сгрузил в сумку увесистые зелёные тома с багровым обрезом. Четвёртое издание выпуска 1891 года вряд ли стоило дороже «Удара», но бартер есть бартер. Я отдал револьвер, который целый день жёг мне руки, и получил взамен полное собрание сочинений Фёдора Михайловича. Мы расстались вполне удовлетворённые сделкой, а я – ещё и выводами относительно состава экспедиции.

* * *

– Ну как, Илья Игоревич, приняли решение?

Я улыбнулся и подмигнул проходившей мимо Маринке. Звонок Ласточкина не застал меня врасплох. Я даже рад был, что мент появился, так не терпелось его отшить.

– Господь с вами, Кирилл Владимирович, – состроил я трубке скорбную мину.

– Продолжаете упорствовать? – сухо осведомился следователь.

– Какие могут быть у безработного деньги? – посетовал я, делая упор на слово «безработный».

– Зря вы так, любезный, – уронил Ласточкин. – Подумайте ещё раз.

– А толку?

– Чтобы не разочароваться в жизни.

– Вы о тридцать седьмом годе?

– И не только о нём, – туманно пригрозил следователь. – Подумайте, настоятельно рекомендую.

– Прощайте, – сказал я в трубку, из которой уже пиликали короткие гудки.

Вот и побеседовали. Каждый остался при своём мнении, а у меня даже прибавилось уверенности посылать любителей мзды подальше. Не буду я никому платить, поскольку не за что!

Такою вот вольной птицей я слетал на авторынок, купил новый комплект чехлов и в приподнятом настроении возвращался домой. Жизнь – это борьба, господин Ласточкин, и пока что я в ней выхожу победителем.

Зарулив во двор, я припарковался у парадного и стал обряжать седушки. Краем глаза увидел, как парочка крепких молодых людей, потягивавших пиво на детской площадке, оставила бутылки и целеустремлённо зашагала ко мне. Ребятушки были как на подбор: в одинаковых кургузых кожанках, бритые под машинку, и вообще складывалось мнение, будто их отштамповали с одной пресс-формы. В тюрьме таких называют «бицепсами» либо «маргаринами». Они молча приблизились вплотную ко мне. Я даже успел разглядеть, что и рожи у них совершенно однотипные – с набитыми подушками на скулах и мягкими носами-пуговками, только у одного морда была усыпана веснушками. На этом наблюдение закончилось. Совершенно неожиданно перед глазами у меня вспыхнули разноцветные искры, в животе появилось противное ощущение полёта и я как-то внезапно переместился вплотную к «Ниве». Следующий удар из ниоткуда заставил приложиться затылком о приоткрытую дверцу. Пока ориентировался в пространстве, последовал чётко выверенный пинок по печени, я сложился пополам и напоследок огрёб по затылку. Снова мелькнули звёзды, только на сей раз белые, и я встретил лицом недружелюбный асфальт.

Было не то, чтобы больно, а как-то тошнотно. Я лежал ничком, постепенно приходя в себя и ожидая дальнейших действий противника. Несмотря на удары в голову, сознания не потерял и сумел быстро восстановить дыхание. Левую руку, забившуюся под днище машины, я медленно подтягивал к карману.

Бойцы неподвижно стояли, я видел только белые шнурки берцев. Наконец, также молча, маргарины вздёрнули меня за плечи и поставили на ноги. При этом левая рука совершенно случайно попала в нужный карман.

– За что вы меня? – жалобно просипел я, желая хоть на миг отвлечь их внимание. То, что они боксёры и умеют бить точно и незаметно, я отлично убедился и не хотел пострадать снова. – Вам деньги нужны? На, бери.