Вебсик. История вторая. Мозаика на полу

Там на каменной кладке стены был четко виден тонкий контур двери. Только войти в нее мог лилипут. Мы заспорили. Ростислав Петрович был уверен, что наш замок и есть замок барона Фраймера. Я в этом сильно сомневался. «Портрет» и «дверь», конечно, аргументы важные, но мы кроме каменной кладки на месте «двери» ничего не обнаружили. Даже никаких пустот.

Обследовали весь двор. Ничего примечательного. И никакой памятной плиты на стене об этом бароне, конечно.

В башню замка вел обычный вход. Перед ним была небольшая площадка с несколькими сильно выщербленными ступенями, в проеме еще болталась на одной петле створка тяжелой двери. В самой башне было темно, и разведчик зажег свои прожекторы. Перед нами поплыла панорама унылых стен, поднимающиеся вверх ступеньки узкой лестницы. Плит пола под слоем пыли и грязи видно не было.

– Взлететь нельзя, – сказал Ион. – Всю пыль только поднимем.

– Ехать тоже, – отозвалась Влада. – В пыли утонем. Тогда – шагаем.

Выдвинулись бортовые манипуляторы, и машина на них шустро направилась к центру помещения.

– Не так быстро, – сказал Зет. – Помедленнее…

Он что-то пытался настроить на своем экране. Наконец, ему это удалось. Зет повернулся к нам.

– Вот, смотрите, такая иллюзия, что мы внутри какой-то объемной фигуры, а снаружи ее не видно.

Действительно, на его экране изображение внутренностей башни передавалось словно через прозрачную тончайшую пленку, натянутую на невидимые грани некоей пирамиды. На всех других экранах такого эффекта не было.

– Что ты там накрутил-то? – подошел к брату Ион.

Вместо ответа Зет показал на панель телеметрии. Влада мне как-то говорила, что маленький разведчик практически не имел специальных датчиков, он сам был одним универсальным датчиком. Телеметрия его движения показывала чуть заметные «всплески», будто пересекались какие-то силовые линии, а в ряде мест машина сильно замедляла ход. Но я могу покляться, что он двигался только вперед с одной скоростью!

– Такое впечатление, что тут время тянется неравномерно, – пробормотал Зет.

– А почему другие экраны ничего не показывают? Ты изменил чувствительность? – спросила его Влада.

Зет кивнул.

– Изначально чувствительность задана порогом естественного фона, – пояснил Ион, изучая пульт брата. – А Зет задал порог чуть ли не астрала. Вот и мерещится.

«Зет прав», – вмешался вдруг голос Вебсика. Его мыслеречь прозвучала так громко и неожиданно, что я вздрогнул. – «Воздействие слабое. Сила в слабости».

Я посмотрел на товарищей и понял, что они слышали то же самое.

– Если и дальше повышать чувствительность машины, то воздействие станет сильным, – с явным беспокойством произнес Ростислав Петрович и попросил:

– Вебсик, раз твое присутствие обнаружено, то помоги понять, насколько это опасно?

– Удар «шарахи» на короткое время многократно повышает чувствительный барьер человека, и он не может сопротивляться. Гибнет структура памяти. Тут – аналогично. Угроза оператору, который ментально связан с датчиком. Риск не оправдан, – ответил Вебсик.

– Но мы же в детстве тут бегали, – растерянно произнес Ион.

– + Вы были защищены, – коротко ответил Вебсик.

– Я так понимаю, – вставила Влада, – что дело не в защите, а в том, как мы связаны с разведчиком помимо пульта управления?

– Разведчик – это мобильный датчик, – пояснил Вебсик. – Пульт – фильтр и транслятор его сигналов на ваш уровень. Вы связаны с пультом и, через его неверные настройки, можете получить удар. Я изменил пульт для безопасности.

Признаюсь, что угроз со стороны нами же собранного пульта управления никто не ожидал. Мы решили не рисковать и повернули машину обратно к выходу. Было ясно, что башня старого замка хранит новые загадки.

В кожаной папке с рукописью деда Кобелевича добавилось два документа – портрет предполагаемого барона и контур двери. Больше мы тогда ничего не нашли.

Глава 2. Лунная командировка

Приближался срок отлета на Луну. Мы с Владой прошли медицинский контроль и теперь приучали Пуся пользоваться мудреной полетной атрибутикой – на орбите и челноке «Земля – Луна» столбиков и кустиков для выгула не предполагалось. Нам прислали специальный собачий бокс, и Пусе на полянке у палатки с двумя нашими больными через обруч мною была прочитана целая лекция. Джека, сразу понявшая, что ее это дело не касается, демонстративно нас игнорировала.

«Вот, смотри, – формулировал я псу задачу, побрызгав в нужное место бокса специальным раствором, выданным мне для дрессировки. – Чуешь, чем пахнет?»

«Ффы, – морщился пес. – Даже приблудная кобелина такого не оставит…»

«Чуй, давай, – сердился я. – И запоминай, что тут тебе делать надо!»

«Ты не сердись на маленьких, – ответствовал Пусь. – А такую вонь перешибить я не могу…»

Уже второй день он каждый раз вылезал из бокса и поднимал ногу рядом с ним.

– Ну, как успехи? – поинтересовалась подошедшая к нам Влада.

– Ммм, – грустно махнул рукой я. – Никак. Прыскаю вот. Уже второй день…

– От тебя уже пахнет, – принюхалась она.

«А я про что! – обрадовался Пусь. – Совсем меня запутал запахами!»

– Если хочешь ехать с нами, то делай, что тебе говорят! – рассердился я.

– Погоди, – Влада стащила с меня обруч и надела на себя. – Отдохни пока на травке.

Я послушно растянулся на траве, а она, обняв Пуся, начала с ним свой тет-а-тет.

Через некоторое время пес послушно отправился в бокс, и Влада его похвалила.

– А мне, чтобы меня похвалили, тоже в бокс отправиться? – поинтересовался я.

Она сердито взглянула на меня:

– Не мешай.

Короче, рефлекс они выработали и закрепили. Ура древнему Павлову и современным интерфейсам. К полному возмущению Джеки, Пусь теперь отказался ходить гулять в дождик, и этот бокс занял почетное место в доме. А после того, как мы получили на Пуся летный комбинезон с фирменными цветами «СБ», готовность к перелету была полной. С тигрицей было все много проще. Ее основательно пропылесосили и обработали антистатиком. Провожали нас на подмосковный космовокзал близнецы и Володя с Юлей. Операторы региональной хроники, конечно, попросили попозировать. С собой мы везли три венка, один из них был «От Славы и Марты Серегиных памяти Смита и Эльзы Рейс», два других от нас с Владой и Ростислава Петровича.

Летели мы, чтобы избежать перегрузок, на космоплане, который поднимал пассажирский отсек до стратосферы, а потом тот уже сам стартовал до нужного спутника. Так было, конечно, дольше, чем другими способами доставки, но спокойнее. И невесомости там всего часа три, можно пережить. Объяснить Пусе, что такое невесомость, мы на Земле так и не смогли. Боялись, что она его напугает, но лохматый все три часа продрых у Влады на руках.

«Орбитальный-11» был сравнительно небольшим, но уютным сооружением, на котором любили устраивать всякие конференции, и именно на нем я раньше бывал чаще всего. Тут даже знакомые были, боцман Димыч, например.

– Я тебя поздравляю! – завопил он, завидев меня на пассажирской палубе. – Двое детей – это круто!

Я тупо уставился на него.