Краповые погоны

-Я!

Белов.

-Я!

-Боков

-Я!

Когда он дошёл до середины списка, кто-то вновь не выдержал и, казалось, незаметно смахнул комара.

Отставить. Вольно. Пауза.

-Равняйсь! Смирно! Слушай список вечерней поверки…

В этот раз поверка была проведена с четвёртого раза, когда строй замер подобно монолитной  железобетонной стене. После поверки Корякин потребовал исполнение гимна Советского Союза.

Перед отбоем я, почёсываясь, подошёл к  Николаеву:

-Ну как? Много крови сдал?

-Блин, Вовка, руку до крови расчесал, не помогает.

-Смотри, а то потом будешь на перевязку бегать.

Климат в этих краях летом влажный, поэтому даже небольшие ранки быстро увеличивались, нарывали, долго заживали.

Не менее интересна, чем комары, была и мошкара. Цапнет в губу – губа опухнет, цапнет под глаз – опухнет  под глазом. У меня накусали ногу внутри сапога, я расчесал, потом долгое время ранка оставалась открытой, не заживала.  Хоть я и находился всё время в строю, хлопот она мне доставила немало.

После того, как давалась команда отбой, у нас минут десять-пятнадцать были разного рода  физкультурные упражнения.

-Отбой!

Отбились.

-Подъём! Форма четыре.

Поднялись, оделись. Снова отбой. И так  в зависимости от настроения командира отделения или замкомвзвода. Потом ложились на живот, ставили ступни ног на душки кроватей и отжимались по счёту: « Раз,.. два,.. раз,.. два..». Одеваться и раздеваться давалось как везде в армии-45 секунд. Иногда зажигали спичку. Говорили, что она горит ровно 45 секунд. Часто "писали  письма домой", выводя прямыми ногами буквы: "Здравствуй, Маша… Пишу тебе письмо из армии. Служба у меня хорошая, мне нравится…" Ну, и так несколько предложений в зависимости от фантазии и чувства юмора отцов -командиров, у наших и того, и другого было мало.

Понемногу мы вовсе освоились с жизнью в лесу, особенно те, кто был здесь, как я, на КМБ. Тем более, что погода была хорошая, тёплая. Правда, довольно часто шли дожди, но это не помеха. Иногда, благодаря непогоде тактические, например, занятия заменялись теоретическими. Тяжело было в непогоду только дневальным, которым приходилось с утра до глубокой ночи возить мокрой тряпкой грязь по длинному коридору, много, много раз меняя воду. Полы всегда должны были блестеть чистотой.

Ночи стояли тоже тёплые, безветренные, настолько светлые, что глубокой ночью казалось, что это обычный вечер, вот только солнце зашло.

Но вот от чего мы действительно страдали, так это от постоянного чувства голода:  днём ли, ночью ли, перед приёмом пищи, после приёма пищи – постоянно хотелось есть. В батальоне в Красноярске кормили сравнительно неплохо, хотя и давалось очень мало времени для приёма пищи. Здесь же еды вообще не хватало, а нагрузки были большими, да ещё и свежий лесной воздух разжигал аппетит. Интересно было наблюдать за теми, кто уезжал по разным причинам в батальон на неделю-полторы. Оттуда они приезжали сытые, лоснящиеся, с округлившимися лицами. Через неделю они становились такими же, как остальные–  с впалыми животами, скуластыми осунувшимися лицами, ребристыми боками.

В один из воскресных дней меня в очередной раз назначили уборщиком в помещении взвода, но до завтрака я не успел вымыть пол. Пол был деревянный, крашеный, мыть приходилось с мылом, много раз меняя воду.

-Ладно, – сказал замкомвзвода, старший сержант Востриков, – быстро позавтракать и , пока остальные будут есть, чтобы всё домыл. Понял?

Так точно, -ответил я, выжимая мыльную грязную тряпку.

Пристегнув котелки к ремням, строевым шагом, гремя ложками и кружками, находившимися внутри котелков, рота отправилась в пресловутую, так называемую, нашу столовую под навесом. Процесс приёма пищи был непростым.  Каждый взвод выстраивался в колонну по одному и солдаты по очереди подходили к поварам возле полевых кухонь. В котелок наливалось немного первого блюда, часто туда не попадало ни одной картошенки, в крышку от котелка –  второе, каша с кусочками сала или тушеный картофель. Это занимало пол крышки. Наливалось пол кружки чая и давалось три кусочка быстрорастворимого сахара. Продукты привозились на машине не каждый день, едоков было много, приходилось экономить.

Когда весь взвод получал всё необходимое и размещался за столами возле скамеек, за каждым столом по двадцать человек, давалась команда :

-Садись! Приступить к раздаче пищи.

Вставали раздатчики пищи, что сидели с краю возле сержантов. На столах лежали две буханки белого хлеба, неравномерно порезанные, каждая на 10 кусков, и стояли по  две железные чашки со сливочным маслом. По нормам положенности  масло должно выдаваться двадцатиграммовыми шайбами , но про это здесь никто и не вспоминал.

С каждого стола дежурный по роте во время заготовки пищи отхватывал по небольшому кусочку для себя, немного брали солдаты из хозвзвода. Когда усаживался взвод, два сержанта возглавлявшие стол с двух сторон, брали масло в необходимом для них количестве. Поэтому перед раздатчиком стояла трудная задача: разделить масло так, чтобы хватило всем. Сначала он спокойно брал ложкой масло и клал на подставляемые кусочки хлеба. Но затем самопроизвольно курсанты начинали вставать , протягивать свои куски хлеба, и сначала тихо, затем сильнее говорить : «Дай мне», «Положи мне», «Мне», «Серёга, дай мне»,– боясь, что им не достанется. Шум всё усиливался и в считанные секунды превращался в гвалт; « Дай мне! дай мне!».

-Встать!– кричал сержант.

Все вставали, резко замолкали.

-Приступить к раздаче пищи!

Приступали. Через некоторое время опять шум.

-Встать!.. Приступить к раздаче пищи.

Такое было постоянно, каждое утро. Я в строю располагался в таком месте, что за столом оказывался в самом конце от раздатчика, мне всегда доставался кусочек масла размером с горошину, и на всех приёмах пищи – самый тонкий кусок хлеба. Вообще, солдатам положено было давать кусок белого и кусок чёрного хлеба, почему в лесу нам давали лишь по одному куску белого, осталось загадкой.

От такого питания я еле ноги носил. Давно забыл, как выглядит мой пупок, живота своего тоже не видел, а из зеркала на меня смотрел какой то уродец с широким лицом вверху и резко, резко  уходящим к низу, напоминающим треугольник острием вниз.

В этот раз я, как всегда, получил свою сливочную горошинку и кусочек хлеба толщиной в сантиметр. Ох уж эти хлеборезы, не для себя резали. Был, как я уже сказал, воскресный день. Поэтому каждому выдали по два варёных куриных яйца. Только ради этого уже стоило ждать воскресенье. Я очистил яйца, зачерпнул ложкой из котелка.

-Белов! Ты ещё здесь?– услышал я резкий голос. Возле стола стоял Востриков. Он уже позавтракал.

-Товарищ старший сержант, мы только начали есть, -жалобно ответил я.

-Ты ещё здесь, спрашиваю? Встать!

-Но я ещё не поел…

-Марш в расположение роты, я сказал!

Я был очень голоден, к тому же целую неделю ждал воскресенье. Я не двигался с места в растерянности.

-Ты меня не понял что ли пингвин? Во взвод я сказал!

Он пролез ко мне между солдатами на скамьях, вытащил меня из-за стола и, ударив кулаком по голове, стал надвигаться, чтобы ещё ударить. Я стал пятиться. Попытался ударить меня ногой, я отбежал.

-Вперёд! Сгною в нарядах!

Я развернулся и пошёл в расположение роты.

Быстрее, бегом!– Востриков двигался за мной, подгоняя.