Б и С спешат на помощь. Только из этой книги вы во всех подробностях узнаете об умопомрачительных приключениях двух друзей, ведущих популярную программу на радио…

Но тут, как назло, связь оборвалась, и в трубке раздались короткие гудки.

– Как не вовремя! – произнес Геннадий.

Затем он повесил трубку телефона и сначала посмотрел на Сергея, а потом обвел взглядом всех присутствующих в студии, отметив про себя, что пока шел диалог, в студию подтянулись практически все сотрудники.

– Заведите музыку! – попросил Сергей, первым нарушивший нависшую тишину. – Поставьте что-нибудь, пока мы тут консилиум собираем.

Их коллеги, застывшие на месте подобно зомби, очнулись, как ото сна, и уже через мгновение в эфире зазвучала первая попавшаяся под руку композиция.

– Так, ребята, работаем, – произнес Геннадий, первым вышедший из состояния легкого шока.

Шутить ему явно не хотелось.

– Давайте решим, что можно предпринять в данной ситуации, чтобы помочь звонившей женщине? – задал он философский вопрос.

Глава 2. А тем временем в Питере

В восемь пятьдесят утра этого самого дня на кухне маленького одноэтажного домика, снятого за смехотворную плату, в небольшом пригороде Санкт-Петербурга на деревянном табурете за старым обшарпанным прямоугольным кухонным столом в одних трусах и в тапочках на босу ногу восседал Виктор Романовский. Молодая женщина, с которой он жил весь последний год, на работу уехала рано, еще тогда, когда Виктор досматривал очередной сон. Девушку, по странному стечению обстоятельств, тоже звали Наташей. Она была молода, заносчива, строптива, однако при всем при этом с Романовским спорить не решалась. Так уж сложилось. Она прекрасно помнила, что на момент их знакомства денег у нее не было совсем, на работу ее никто не брал, а вот Виктор почему-то остановил свое пристальное внимание именно на ней.

Как пара они смотрелись весьма потешно: он, тридцати двух лет, упитанного, даже весьма полного телосложения с выпирающим вперед огромным животом, на коротеньких и толстых ногах с выражением лица, какое бывает только у лизоблюдов, с зачесанными назад волосами, прихваченными на скору руку черной резинкой. И она, высокого роста девица, примерно на полголовы выше Виктора, со стройной фигурой, большой грудью, и тонкими с приятной кривизной ножками. В общем, эта пара бросалась в глаза сразу. А когда Виктор в момент разговора тряс своей козлиной редкой бородкой и шарил серыми жуликоватыми глазами, представляя свою пассию, то редкий человек мог сдержаться, чтобы ехидно не улыбнуться, а, отойдя в сторону после разговора, не произнести:

– Это абсурд какой-то! Ну и урод!

Однако все это не мешало им быть вместе. К слову сказать, Виктор вообще не любил быть один. Ему, как человеку, постоянно мечтающему о власти, нужна была свита, а уж из кого эта свита состояла, было абсолютно неважно. Самое главное, как он считал, свита придавала ему солидный вид крутого человека и избавляла от страха, который он испытывал, когда оставался с чужими людьми один на один. Особенно он боялся тех, кому успел насолить хоть раз в жизни. Несмотря на то, что Виктору от рождения было уже тридцать два года, но в его памяти прочно держались воспоминания о тумаках и оплеухах, отпущенных ему его оппонентами на разных этапах его жизненного пути. Он дал бы, конечно, за них сдачу, но и этого страшно боялся, потому что понимал, что получит еще. А бить его было за что.

Именно поэтому, пытаясь укрыть Виктора от этих самых тумаков, судьба забросила его в пригород Санкт-Петербурга, в старый заброшенный дом с примитивным печным отоплением, где он и сидел в восемь пятьдесят на табурете, уже окончательно проснувшись, но еще не одевшись, и потягивал крепкий кофе, наполнивший в утренний час не только кухню, но и все комнаты неповторимым ароматом. В доме никого не было, поговорить было не с кем, и это угнетало Виктора больше всего, а чтобы хоть как-то поднять себе настроение, он слушал радио. На самом деле ему самому было абсолютно все равно, какую радиостанцию слушать, и он никогда даже не утруждал себя мыслью переключить регулятор настройки каналов. Он просто тупо слушал все подряд, даже особо не вникая в суть утренних программ, выполнявших для него роль некого будильника. Эти передачи создавали призрачный фон какой-то далекой цивилизации, в некоторой степени успокаивая сознание и готовя его к новому рабочему дню. Такая картина повторялась с завидной маниакальной периодичностью изо дня в день. Дело в том, что Наташа, уходя, делала громкость приемника почти на всю катушку, чтобы дать возможность своему сожителю проснуться окончательно, чтобы он, чего доброго, не проспал до обеда, а потом не обвинил в этом саму Наталью.

И Виктор привык каждое утро, лежа в кровати, слушая музыку или чью-либо болтовню в эфире, нехотя открывать сначала один глаз, потом другой, потом потягиваться до приятной истомы и только после этого вставать с постели, хмуро осознавая свое одиночество в эту самую минуту. Выйдя на кухню, он делал громкость динамиков чуть тише и приступал варить кофе, без обязательной утренней чашки которого не мог себя даже представить. И пока грелась в чайнике вода, Виктор сидел на стуле и предавался воспоминаниям, отвлекаясь от них лишь в те минуты, когда по радио начинали рассказывать невероятную историю о том, как какой-то приезжий стал здесь, в Питере, за короткий срок миллионером, сделав состояние на совершенной ерунде, называемой современным бизнесом. Он слушал все это с упоением, потому что и сам был неместным, приезжим, одним словом, новой питерской лимитой. Кроме того, у него на руках все еще оставался его старый советский паспорт, и не потому, что он оставил его себе на память, а потому что не удосужился его своевременно обменять на новый. Для этого были свои причины, и причины весьма серьезные. Одним словом, живя вместе со всеми в новой России, он фактически был призраком, статистической единицей, затерявшейся в дебрях прошлых лет. Его, с одной стороны, это не устраивало, особенно когда надо было решать какие-либо вопросы, связанные с подписанием документов, где не верили на слово, а сразу же просили предъявить паспорт, чтобы занести в договор его серию и номер. Именно поэтому ему на все встречи приходилось брать с собой человека, которому он мог доверять, и который, соответственно, мог подписать все необходимые бумаги. А кто мог лучше играть такую роль, чем женщина, любовница, сожительница? Можно было бы, конечно, и мужчину привлечь для секретарства, но Виктор голубым не был никогда. Он хоть и был по природе жутким трусом, но все-таки был гетеросексуалом, а поэтому ему, как воздух, как глоток живительной влаги, нужна была женщина, которая могла бы выполнять все функции сразу. А с другой стороны, жизнь со старым паспортом была ему только на руку, потому что можно было водить за нос даже самого черта и оставаться при этом не узнанным, так сказать, инкогнито.

Отхлебнув очередной глоток остывающего черного заварного кофе «Паулиг» и потянувшись назад при помощи рук, сложенных в замок над головой, отчего произошла непроизвольная мерзкая отрыжка, Виктор вдруг застыл в такой позе на некоторое время. Именно в этот момент из кухонного радиоприёмника он услышал диалог ведущего популярной программы с девушкой Натальей из Белоруссии, из города Полоцка. От того, что он услышал, дыхание в зобу сперло, а пульс участился настолько, что сердце чуть было не выскочило из грудной клетки наружу. Виктор весь превратился в слух, медленно и бессильно опустив руки на колени. В горле у него мгновенно пересохло. В том, что говорили о нем, не было и тени сомнения. Услышанный диалог в прямом эфире пробил Виктора до мозга костей. Он вдруг понял, что откуда-то к нему незаметно подкрадывается большая неприятность, чего он всегда опасался, и имя этой неприятности – возмездие, так сказать, расплата за бесславные дела, которые он успел натворить. Разыгравшееся воображение тут же довершило создание ужасающих по своей сути картин, убивающих своей натуральностью, и ему от этого стало страшно, так страшно, что в нагретой кухне, где до этого даже в трусах было жарко, он внезапно почувствовал предательский озноб. Пальцы его рук похолодели из-за оттока крови, нос тоже похолодел, зубы стали выбивать морзянку, а внутри, примерно там, где находится сердце, что-то сжалось в комок, отчего стало трудно дышать. Именно оттуда изнутри по всему телу разошлась мелкая противная дрожь, которую Виктор испытывал всегда, когда понимал, что его скоро будут бить, и бить очень сильно. Дрожь с каждой минутой усиливалась еще и оттого, что время новых оплеух и тумаков ему было неизвестно. Это могло случиться через день или через два, а могло произойти и через пять минут. Он понимал, что надо взять себя в руки, постараться успокоиться, чтобы вновь обрести возможность трезво оценивать ситуацию.

Когда по радио зазвучала музыка, Виктор очнулся и потихоньку стал выходить из состояния скованности и оцепенения. Он практически сполз с табурета, как ящерица сползает с горячих камней, и, глядя, не мигая, в окно, выключил на кухне свет. Потом он выключил приемник. Наступила зловещая, но необходимая тишина для того, чтобы иметь возможность прислушаться к тому, что происходило вокруг.

– Может, они уже здесь! – дрожа от страха, подумал Виктор.

Он понимал, что если бы сейчас кредиторы добрались до него, то помочь ему было бы некому. В этом случае его местоположение становилось западней. Как говорится, вход один, но и выход тоже был один. Виктор буквально прокрался к окну и осторожно выглянул во двор. Картинка вокруг его логова была обычной: у самого окна, практически упершись в стекла своими ветками, стоял горделиво куст крыжовника, за ним располагались несколько убогих грядок с сорняками и три облезлых и скрюченных деревца вишни. Виктор скользнул взглядом дальше, понимая, что за ветками огромного куста в темном помещении его не видно совсем. Осмотрев все вокруг очень внимательно, и ничего подозрительного не заметив, он немного успокоился и стал более или менее здраво рассуждать.

– Так, одеться надо! – лихорадочно подумал Виктор.

С этой мыслью он вбежал в соседнюю комнату и стал надевать на себя одежду, которая была разбросана по всей площади небольшого помещения. Это вчера после маленькой вечеринки, так сказать, прелюдии любовных утех, Виктор так быстро раздевался и так яростно разбрасывал свою одежду, что теперь с трудом отыскивал то, что надо было на себя нацепить. Не мудрствуя лукаво, он стал машинально одевать на себя то, во что был облачен вчера.

К слову сказать, над тем, что носить, он никогда не задумывался, то есть, совсем не задумывался. Он просто брал все, что попадалось под руку, и надевал на себя, даже не удосужившись посмотреть, чиста ли его одежка, и отутюжена ли она. Именно поэтому чаще всего на нем были надеты основательно заношенные потертые джинсы и прочие вещи не первой свежести. Из-за собственной неопрятности и неаккуратности Виктор обычно имел вид не крутого бизнесмена, которого мнил и старательно изображал из себя, а начинающего бомжа с жуликоватыми повадками и бегающими глазенками, говорившими о том, что их хозяин находится в постоянном поиске как бы что-нибудь украсть, стянуть под шумок. Сейчас же было не до условных рефлексов, а потому его глаза проворно шарили, подобно тепловозному лучу, по комнате в поисках того, что можно быстро нацепить на себя. Пары носков он так и не нашел, а потому надел разноцветные.

– Черт с ними, – зло подумал Виктор.

Когда с процедурой одевания было покончено и оставалось только обуться и надеть на себя куртку, он вспомнил про мобильный телефон, который вчера вечером разрядился окончательно, а вот зарядить его никто не удосужился. Виктор быстро схватил телефон и подключил его к электрической сети при помощи зарядного устройства. Убедившись в том, что телефон стал заряжаться, набираясь энергии про запас, Виктор, не теряя времени, стал продумывать свои дальнейшие шаги.

– Интересно, – подумал он, – что же все-таки обозначают слова белорусов о том, что они меня нашли?

С этими мыслями он еще раз выглянул в окошко кухни, потом в окна двух других комнат, но ничего подозрительного во дворе не заметил. Как ему вести себя дальше, Виктор уже успел придумать, решив в первую очередь покинуть свой домик и дистанцироваться от него. Слова белорусов о том, что он обнаружен, могли означать и то, что кредиторы знают, где он живет, а потому ему как можно скорее надо было покинуть жилье, которое в любую минуту могло превратиться в западню. Может быть, как раз в эти минуты они либо едут сюда, в Ольгино, либо уже идут по направлению к его дому.

Виктор не стал дожидаться подобной развязки, потому что встречи с этими ребятами не искал и вовсе. Он отключил зарядное устройство от сети и посмотрел на дисплей мобильного телефона, на котором высветилось всего одно деление зарядки.

– Мало! – нервно подумал Виктор. – Но надо уносить ноги.

Он осторожно приблизился к входной двери и, на мгновение прислушавшись к тому, что происходило снаружи, открыл дверь, которая предательски скрипнула ржавым металлом петель.

– Вот блин! – пронеслось в голове Виктора. – И почему я их до сих пор не смазал, а ведь сколько раз собирался?

Однако вопрос так и остался висеть в воздухе, очевидно, дожидаясь лучших времен, а Виктор осторожно вышел на крыльцо и, оглядевшись по сторонам, закрыл дверь на ключ. Выходить со двора он решил не так, как обычно, через калитку, а просто перелез через забор за домом. Там, как раз вдоль забора, проходила незаметная для чужаков лесная тропинка, которую знали только местные жители, и которая вела прямо к железнодорожной платформе. Тропинку эту знал и Виктор. Он хорошо помнил, как местные мальчишки ему когда-то показали этот путь, за что теперь он мысленно был им благодарен.

Уже через несколько минут Романовский шел по лесной дорожке, вдыхая утренний аромат чистого лесного воздуха, которого в городе днем с огнем не отыскать ни за какие деньги. Земля под ногами была влажной от переизбытка впитавшейся в почву воды, заполнявшей отпечатки ног беглеца при каждом шаге, делая их невидимыми для посторонних глаз. Северная сторона деревьев, росших вдоль тропинки, сплошь и рядом была покрыта проросшим на них густым зеленым мхом, а кроны деревьев надежно закрывали небо над головой, поэтому любой путник чувствовал себя, как в сказке, следуя по живописному коридору приветливого леса.

Только Виктор теперь не обращал внимания на девственную природу этого лесного уголка. Его мысли были сфокусированы на другой проблеме, появившейся в его сознании несколько минут назад. Ему, во что бы то ни стало, надо было срочно попасть на завод, туда, где находились производственные площади его предприятия, где в маленьком железном сейфе, встроенном прямо в стену еще бывшим владельцем мясного производства, были спрятаны деньги, которые ему могли сегодня понадобиться. И если бы не это обстоятельство, то Романовский вряд ли бы отправился на предприятие, прекрасно осознавая, что его могут подкараулить и там. Он торопливо шел и обдумывал свои дальнейшие шаги, пока не уперся в бетонную плиту железнодорожной платформы.

– А вот и станция! – очнувшись от невеселых мыслей, подумал Виктор.

Он остановился неподалеку в кустах и стал рассматривать всех тех, кто уже находился на бетонной площадке с железными перилами, а также двигался к ней и от нее. Через минуту он отметил, что тех, кого следовало опасаться, ни на платформе, ни вблизи ее пока что не было. Это позволило немного перевести дух, однако из соображений собственной безопасности, Романовский решил пока что на платформу не выходить, и дождаться поезда, стоя здесь в кустах. Он посмотрел на часы, а потом, припомнив расписание, вычислил, что первым на станцию по всем расчетам должна была прибыть электричка, которая шла в направлении Санкт-Петербурга, и только через четыре минуты – та, которая двигалась в противоположном направлении. Такой запас времени гарантировал, что в любом случае ему удастся уехать раньше, чем на станцию приедут его преследователи, даже если они едут именно на этом электропоезде.

Пейзаж на платформе не менялся, да и людей, ожидавших поезда, было мало. Виктору это было на руку. Дело в том, что те, кто ездил отсюда, из Ольгино, в город на работу, сделали это гораздо раньше, поэтому сутолоки не было, пространство хорошо просматривалось, и это вполне устраивало беглеца.

Через три минуты подошла электричка, издав на подходе к станции протяжный гудок, дабы никто из пешеходов не вздумал приблизиться к железнодорожному полотну на опасное расстояние.

– Пора! – сам себе отдал команду Виктор и вцепился обеими руками в стальной каркас платформы, а потом с превеликим трудом из-за собственных габаритов и мешавшего живота влез через перила наверх и сразу же сходу буквально закатился в вагон, неудачно споткнувшись на самом пороге.

Пол в тамбуре был грязный, а потому Виктор весь перепачкался. Поднявшись, он осмотрел себя. Колени и локти были грязными, живот тоже. Мало того, когда Романовский поднимался, он ухватился руками за железную штангу стоп-крана, которая тоже была выпачкана черным мазутом, отчего ладони Виктора стали черными и вонючими.

– Черт меня возьми! – выругался Виктор.

Он вытер руки, как мог, о стены тамбура, создав ненароком незамысловатое граффити, и после этого прошел в вагон, где было много свободных мест. Дойдя до самой середины вагона, он уселся на свободную скамью, широко расставив свои ноги. Сердце в груди бешено колотилось от волнения и совершенных телодвижений. Он то и дело ожидал, что вот-вот чья-то рука опустится к нему на плечо, и строгий голос кредитора настоятельно предложит ему выйти в тамбур для нелицеприятной беседы. А потом его будут сильно бить, даже не бить, а, вероятнее всего, пинать ногами, как надувной шарик, вот только улететь ему не удастся.

На его счастье ничего такого не произошло. Машинист проговорил в нос название следующей станции, автоматические двери электропоезда закрылись, и поезд, тронувшись с места, быстро набрал скорость и повез своих пассажиров в Питер. Мимо проносились силуэты придорожных столбов, столбиков, кустов и деревьев, и только синее небо с редкими белыми облаками как будто бы неподвижно замерло над землей. Буквально через две-три минуты мимо окон идущего электропоезда промчалась встречная электричка, в которой, возможно, ехали те, кто так жаждал встречи с Романовским.

– Не судьба! – почему-то подумалось Виктору.

Он отвел глаза от окна, исподлобья осмотрел всех пассажиров вагона и, не обнаружив среди них ни одного знакомого лица, снова погрузился в свои невеселые размышления.

Глава 3. Пошлое прошлое

Почему-то перед Виктором стала проходить в воспоминаниях вся его жизнь. Нет, страницы далекого детства не всплывали в его памяти, за исключением одной картины. Она касалась момента его жизни, где он впервые поступил очень некрасиво, гадко поступил, из-за чего пострадали ни в чем не повинные люди, а Виктор вышел, как говорят в таких случаях, сухим из воды. Этот эпизод напрямую имел отношение к той незабываемой поре, когда третьекласснику Вите Романовскому повязали пионерский галстук, чего он так жаждал и о чем так страстно мечтал. Он был самым обыкновенным мальчишкой с октябрятской звездочкой на груди, который, как и все его школьные товарищи, с завистью смотрел на старшеклассников, которые уже вступили в ряды пионерской организации, а потому все, как один, носили алые пионерские галстуки.

У Вити пионерского галстука еще не было, да если бы и был, то носить его в школе он не имел права до вступления в пионеры, а потому, мысленно приближая эту торжественную дату, Витя повязывал на шею самый обыкновенный мамин платок и, стоя перед зеркалом, представлял себя в строю пионерской дружины.

– Будь готов! – кричал он сам себе и тут же вскидывал руку для приветствия, сопровождая словами. – Всегда готов!

А потом, насмотревшись вдоволь на свое отражение, он снимал платок и прятал его обратно в шкаф.

После весенних каникул в школе полным ходом начались приготовления к приему в ряды пионерской организации всех третьеклассников. Самое главное – надо было собрать деньги на централизованную закупку пионерских галстуков, ибо какой же прием в пионеры может быть без галстуков, без этих небольших символов красного знамени? Деньги ребята сдавали пионервожатой, молодой девушке Ирине двадцати лет, очень симпатичной и чрезмерно активной. В ее кабинете, конечно же, никакого сейфа не было. Зачем он там был нужен, да и кто мог подумать, что в начальной школе может найтись ученик, способный на самую настоящую кражу? Но такой ученик нашелся! Им и был юный октябренок, без пяти минут пионер Романовский Витя.