Брат императоров

Чуть позже земерь, крутнувшись на месте и ударив визгом, покатился вперед, резко набирая скорость. А джонл так и замер в странной для отражения атаки позиции.

Но парень этим и воспользовался, метнув огонек с точностью истинного снайпера. Да разве можно промахнуться, если мишень настолько громадна? Вот огонек, или, как его чаще называли родители Дима, файербол, так и влетел в клоачное отверстие, зияющее прямо под задранным вверх коротким, но массивным хвостом.

За мгновение до того, как раскаленный сгусток первородного огня стал прожигать плоть, атакующий земерь ударился о грунт и подскочил. Высоко подскочил, вполне достаточно, чтобы, приземляясь, ударить в откляченный зад своего противника, затем и от него оттолкнуться, как от трамплина, и в результате таких кульбитов всем телом удариться о кончик протуберанца. Того самого, на котором застыли оба приятеля.

Только вот вовремя, пусть и по совсем иным причинам, запущенный файербол спутал все коварные планы монстров. Джонл с ревом боли резко присел, одновременно с этим задирая голову вверх. И как раз феноменально точно полоснул рогом по энергетическому корпусу пролетающего над ним земеря. Теперь уже оба монстра ревели, скрипели, визжали и свистели от боли. Первый тер задом по грунту, сдирая куски прожженной плоти, а второй пытался встать на ребро в том самом пятачке сыпучего песка.

– О-о-о! – весьма многозначительно протянул Отелло, подкрепляя свою насыщенную речь ударами сжатой лапы по собственному лбу. В данном случае про него можно было бы сказать: «Разболтался!» Но уж слишком много всего хотелось высказать. И про своевременность запущенного огонька. И про немалый риск того, что не спрыгнули отсюда своевременно. Но самое главное: удивляла невероятная сообразительность и координация действий обычно непримиримых врагов. В данной ситуации четко прослеживалась умственная деятельность, не присущая диким тварям Эфира. Они явно поняли, кто здесь озорует, заключили временный союз и весьма разумно попытались уничтожить своего настоящего врага.

Вот это больше всего и поражало.

– Если честно, Отелло, то и я глазам не верю! – признался ошарашенный Дим. – Такого не бывает! Расскажу родителям, ни за что не поверят!

– Э-э! – возразил приятель и ударил себя кулаком в грудь. Мол, я подтвержу!

– Ага! Ты уже недавно пытался меня поддержать, – напомнил парень. – Так веслом от матери получили оба. И ты первый же, как трус, сбежал.

– Мм… Ма! Угу-ус! – пес даже обиделся на такое обвинение. Дескать, твою мать даже отец боится, куда уж мне против нее рыпаться.

И опять одной лапой ткнул в сторону тварей, а второй еще крепче ухватился за натянутую лиану. Теперь он настойчиво приглашал покинуть это опасное место. И были причины. Джонл развернул свое бочкообразное тело, приблизился к пятну песка и, задрав голову, рассмотрел хорошенько своих обидчиков. Затем окинул маленькими глазками весь протуберанец, угрожающе взревел и умчался к массиву пещер, откуда и торчал окаменевший отросток. А там с ходу стал его крошить не только рогом, но и бивнем.

Получалось не очень, но весь протуберанец затрясся и задрожал, словно тонкая веточка или изогнувшийся до предела ствол алого бамбука.

И что самое интересное, вставший на ребро зе?мерь застыл на месте. Его диагональные круги задвигались, заискрились, показывая, что плоть видит пищу и готова к ее приему.

– Вот же редиски! – зафыркал парень с возмущением. – Это с какой стати они так поумнели, что вместе охотиться стали?!

– Мы-ы? – засомневался приятель в своем праве ходить на охоту.

– Сравнил! Мы-то с тобой не звери! Мы-то с тобой – разумные создания!

– Гы-ы? – Лиана еще больше натянулась.

– А вот когда про?тя обломается, тогда и полетим, куда нам надо. Пока посмотрим, как этому наглому диску по кумполу достанется.

– Ре-е! – Псу очень нравилось иномирское ругательное выражение, которое часто выкрикивал отец его лучшего приятеля. Хотя ни он, ни сам приятель понятия не имели, что собой представляет некий овощ и почему он настолько ругательный. К тому же иные неведомые им овощи тоже часто употреблялись в Пятом вместо ругательств.

– Правильно! Настоящие редиски! И хрен бы им в тыквы! – последнее выражение понималось так: некие замороженные сосульки воды вопьются в состоящие из овощей мозги.

– Угу!

Протуберанец уже опасно поскрипывал и раскачивался, когда сработала заранее намеченная ловушка. Правда, попалась в нее совсем иная тварь, зато как эффектно и с какими приятными последствиями. Стоявший на ребре земерь, оцепеневший в предвкушении добычи, увлекся настолько, что не заметил, как погрузился в зыбучий песок почти на треть своего корпуса. А когда осознал себя в плену, задергался и заверещал, словно паровозный свисток. Земери всегда так делали в моменты паники или перед смертью, и отец сравнивал их с подбитым паровозом.

Как паровоз выглядит и почему дышит паром, отец объяснял, рисовал и подробно рассказывал. Но из двух приятелей принцип движения горы из железа понял только пес, уверенно кивавший после вопроса: «Так вы поняли?» Дим же, чувствуя себя ущербным, так ничего и не понял.

Разве что сейчас предположил чисто философски:

– Даже паровозные свистки не хотят умирать…

Затем опять произошло крайне необычное явление. Услышав визг своего временного (или все-таки постоянного?!) союзника, джонл на всей скорости устремился на помощь. Потому что такой туше, несмотря на общий вес и габариты, толстые подушки на лапах помогали проскакивать даже огромные поля зыбучих песков. Конечно, если не стоять на месте, любуясь этими полями и ожидая вырастания там цветочков.

И если не быть раненым.

И если не пытаться вытолкать на безопасное место иную, довольно громоздкую тушу.

А джонл пытался! И очень старался при этом! Можно сказать, действовал с самым крайним, истинным самопожертвованием.

Скорей всего у него и получилось бы спасти союзника и самому выбраться. Но он совсем забыл про главных инициаторов всего этого безобразия. А внимательно присматривающийся с высоты Дим, уже приготовив очередной «огонек», приговаривал:

– Сейчас, сейчас, мы тебе опорную ножку-то подрежем… Только вытяни ее как полагается… – Еще и приятеля успокаивал: – Не переживай, у меня силенок еще на один такой файербол останется, не пропадем! Да и арбалеты еще не использовали. Ну… О!

И сгусток пламени ударил в переплетение сухожилий на правой задней лапе бочкообразного монстра. Вовремя! Лапа сразу перестала слушаться, перекосилась в судороге, и тяжеленное тело именно с той стороны стало проваливаться в песок. Земерь тоже не сумел выбраться, уже самостоятельно пытаясь опереться на круп своего опрометчивого союзника.

Через триста ударов сердца все еще шевелящийся на глубине песок стал выравниваться на поверхности и темнеть от равномерно распределяющейся в нем влаги.

Приятели переглянулись и стали выпутывать слегка онемевшие конечности из петель свитой из лиан веревки.

– Уф! – выдохнул Чернявый. – Угу-ус!

– Да уж, – согласился с ним парень. – Хоть мы и знатно повеселились, но отцу все придется рассказать. Слишком оно все странно и загадочно происходило… И опасно!.. Только это… надо постараться, чтобы матери при этом не было. Уловил?

– Э-э! – очередной удар по могучей груди утверждал: «На меня можешь положиться во всем!»

И друзья-приятели поспешили в сторону массивов с пещерами.

Глава 2

На задворках или в центре?

То, что творилось в данном слое Эфира, трудно было назвать жизнью. Материя создавала невиданные порождения плоти и тут же безжалостно захватывала их своей утробой. Иные креатуры хаоса вырывались на свободу, разрастались с невиданной скоростью и поглощали друг друга, не замечая ни сути своих действий, ни смысла своего существования. Некоторые создания атаковали не друг друга, а ту самую материю, что их породила.

Взрывались тверди, каменели газовые пространства, испарялись лавы магмы, кипели ледяные озера.

Эфир. Неуправляемый и неподвластный. И совершенно не понимающий тех, кто его делил на какие-то прослойки или уровни.

Место смерти, где, казалось, ни о какой жизни, и тем более разумной, не могло быть и речи.

Но некий уровень, возможный для обитания, все-таки имелся. Правда, возможность предполагалась не для существования – а для выживания, и крайне временного. Да и выживания не разума, а дикой природной силы, исключающей всякую осмысленность и существующей лишь благодаря инстинктам. Однако сам уровень настолько выходил за рамки этого простого слова, что скорей его следовало сравнивать с целым миром.

И только условно его бы следовало называть Пятым, потому что за его пределами просматривались более тонкие, более четкие уровни с соответствующими номерами три-четыре и шесть-семь. Хотя и сам Пятый при желании можно было разграничить и классифицировать как добрую сотню прослоек, платформ, материков или иных величин. Или попросту разбить на чисто линейные обозначения. Но все же построить классификацию оказалось бы затруднительно: здесь редко что оставалось незыблемым, и уж тем более ничто здесь не находилось на своем месте продолжительное время. Все смещалось, изгибалось, вытягивалось, сгорало, крушилось, истаивало и вновь твердело без всякой логики или последовательности. Случалось, в здешнем Эфире воздух горел, как бензин. Уголь стекал, как вода. Жидкость взрывалась, словно тротил. А текущее пламя застывало, словно скала.

Вдобавок атмосферы как таковой не существовало, а чем дышали живущие в Пятом существа, оставалось только догадываться.

Имелись и островки относительного покоя, некоей стабильности, состоящие из массивов твердых тел и называемых пещерами. Каждый такой массив по средним стандартам не превышал размера самого громадного земного стадиона, еще и прикрытого сверху куполом. Именно такой размер являлся идеальным для выживания в этом мире. Мелкие массивы крошились во время частых слияний с себе подобными, а слишком крупные раскалывались от внутреннего давления.

Сопровождали массивы в полете целые кучи облаков из растительной живицы, образующейся из растущего сумбурно кустарника, бутылочных и подобных им деревьев, гигантских грибов и ягод-скороспелок, каждая из которых достигала за короткое время размеров гигантской тыквы. Вот эти облака и служили своеобразными бамперами, или кранцами, во время столкновений тяжеленных и неповоротливых пещер.

Двигались массивы на первый взгляд в хаотичном порядке, в котором не существовало правил динамики, инерции или гравитации. Порой самые плотные и прочные на вид, компактно сгруппированные, рассыпались первыми. Тогда как угловатые, перекошенные и смущающие головоломной формой массивы оставались неизменными чуть ли не вечно.