Ограбление Харон

Но когда оказался в кармане, несколько расстроился. Потому что перестал видеть. Общение ментальное не прекратилось, а вот остаться совершенно слепым Деду не хотелось. И его можно было понять: в его новом состоянии «посмотреть» – оставалось единственным удовольствием. Не считая «поговорить», конечно же.

Потому Трофимыч и предложил со временем отыскать некий кисет, из неплотной, в сеточку ткани, и носить этот кисет на груди.

– И как я буду выглядеть с такой ладанкой на шнурке? – ворчал Роман, отстирывая в речке майку от крови. – На руке цепура с блямбой, на груди кисет с шевелящими глазами, а еще ведь надо как-то пристроить щепу с лоди.

При ближайшем рассмотрении в четыре глаза осколок транспортного средства госпожи Харон оказался очень даже загадочным и непонятным. Породу дерева определить не удалось, хотя Трофимыч разбирался в этом превосходно, подвизался в молодости краснодеревщиком. Структура с характерным рисунком из светло-желтых и коричневых полос очень прочная, тяжелая, невероятно плотная и уж всяко тяжелей дуба. Самое ближайшее, что подходило по определению, – макассарский эбен.

Треть щепы оказалась измазана кровью Романа Григорьевича. При попытке ее отмыть в реке ничего не получилось, она словно въелась в структуру древесины. На что Трофимыч заметил:

«Странно, подобная древесина и воду не впитывает, и покрасить ее внутренности не получится. А тут впитала в себя чуток крови, как губка. Может, именно поэтому она так на меня ощутимо веет живительным теплом?»

Ландер обеспокоился другим аспектом:

– Если воспринимать творящиеся вокруг меня чудеса как должное, то можно и до такого додуматься: а не станет ли несравненная Харон меня разыскивать?

«М-м? – озадачился Дед. – С какого такого бодуна?»

– Ну как же! И сам я сбежал от нее, оказавшись живым, недобитым, так сказать. И твою душу, образно выражаясь, украл из мира мертвых. Да еще и лодь мы ей повредили, забрав кусок с собой. Причем раз от этого куска тебе тепло, значит, именно он поддерживает здесь твое существование. Но кровь тут моя – совсем ни при чем.

«Наверное… И все-таки при чем тут поиски?»

– Да что-то мне эта Харон показалась чрезмерно злобной и агрессивной. Про упавшего в реку, возможно, утонувшего пигмея-лилипута вспоминать не стоит. А вот если у нее еще и отчетность строгая по дельтангам? Считай, не только мы от нее сбежали, но и когда я за борт перекидывался, очень много двуглазов в воду высыпалось. Спрашивается: можно ли подобное ограбление оставить безнаказанным?

Несмотря на факт нахождения Деда в кармане шорт, Роман четко ощутил его эмоции: того словно передернуло от неприятных ощущений:

«Брр! Как представлю себя в том самом потоке… сразу понимаю, что умер бы окончательно. Или растворился бы?.. Представления не имею, куда нас везли и что собирались творить с нами дальше, но почему-то уверен – ничего хорошего не светило. Ну и по поводу санкций в твой адрес… Смотри на все это проще и не во всем доверяй легендам. Они и так в своем большинстве, как выяснилось, неверны. Мне кажется, несравненной Харон глубоко плевать на сбежавшие или напрочь утонувшие души. Никто ни тебя, ни меня искать не будет».

– А как же порча легендарной лоди?

«Ты ее, что ли, ломал? Пигмеев работа, вот пусть им башки и откручивает злобная перевозчица. Так что не боись, побратим, прорвемся!»

Эту тему сбежавшие из потустороннего мира побратимы уже мусолили на ходу. Выстиранную майку, так и оставшуюся с пятнами и разводами, Роман надел на себя. Время летнее, тепло, ткань на теле быстрей высохнет. Шорты отжал, встряхнул как следует, да и тоже воздел на себя для быстрой сушки. Ну и тронулся в путь босиком, без средств к существованию и с резко нарастающим аппетитом.

Теперь у него все надежды оказались направлены на близких и дальних родственников по матери, проживающих в поселке. Ну и на друзей детства, чего уж там. Пешочком к ним идти, напрямик, километров пять. Быстрей получилось бы на часто курсирующем мини-автобусе, но там кругаля еще того следовало дать, чтобы добраться, дождаться на остановке, да и на оплату ничего за душой не имелось. Карточка банковская никуда не делась и вроде выглядела неповрежденной, даже какие-то крохи евро еще оставались на ней, но вряд ли в маршрутке есть считывающие терминалы. Ну и вид недавнего утопленника, крайне пляжный или, скорей, бомжеватый, не рекомендовал появляться в людных местах.

Но даже пешком к месту обитания родни тоже не следовало босиком являться. Пусть здесь и не Кремль, но приличия соблюдать следовало. К тому же Ландер в последние десяток лет для здешней публики являлся сродни небожителя. Еще бы! Большой человек, ворочает бизнесом, проживает в Германии, да и в России у него остались такие друзья-приятели, что зависть вызывало. А о тех красотках, которые с ним порой на фотографиях и в жизни мелькали, вообще в порядочных семействах только с зубным скрежетом упоминали.

Так что завидовала здешняя родня жестко. Друзья злились. Одна близкая подруга, скорей всего, проклинала. К тому же на словах все они, в глаза и особенно за глаза, резко осуждали эмигранта. Дескать, родину бросил, и чудо еще, что не хает ее. Иные определения тоже не красили: развратник, пьяница, редкий гулена и наверняка аферист. Правда, выпивку и жратву за его счет употребляли все, никому при этом кусок в горле не застревал. Да и на женщин его пацаны так облизывались, что смешно было смотреть. Зато частенько прочили ему, словно сговорившись, одними словами:

– Ох, Ромка! Доведет тебя твоя жизнь до цугундера!

Особенно в нетрезвом виде от них такое прорывалось. Выпьют на халяву, закусят, опять выпьют до неприличия много и начинают учить да пророчествовать. Но раньше всегда Роман Григорьевич им живо рот затыкал:

– Добьешься чего-нибудь в жизни, вот тогда и поучай других! А сейчас – пей и не крякай!

Так что реакция на нынешнее появление босого «германского бродяги» просчитывалась на раз: отведут душу родственнички, ой отведут! Цугундер припомнят, и нежелание слушать мудрые советы, и презрительную барственность, и насмешки над патриархальными основами. Не упустят также возможностями народными пословицами завалить, типа: вернулся, скотина, к колодцу водицы напиться? Хотя ничего конкретного о плевках сказать так и не смогут.

Вот к таким людям и предстояло сейчас обратиться за помощью.

Правда, сам Ландер о грядущих унижениях поведал со смехом. Даже защищал заранее здешнюю родню:

«Ну вот такие они! И никуда от этого не денешься! – Это он уже в конце пути, когда вошел в поселок, подводил итоги своим же рассказам. – Но в остальном люди душевные и вполне порядочные, без помощи уж всяко не оставят».

«Так и я помощь могу оказать значительную, – пошли встречные откровения от Деда. – Умирал-то я совсем не бедным. Ты, главное, до банка и до Интернета доберись. После чего оглянуться не успеешь, как я тебя солидными средствами обеспечу».

В этом Роман Григорьевич откровенно засомневался:

«Трофимыч! Если тебя отравили, то наверняка и ограбили до последней нитки. Тут к гадалке не ходи!»

«Хе-хе! Зря ты считаешь меня настолько наивным ротозеем! – Душа отравленного господина Шенгаута явно потешалась в каком-то злорадстве. – Да и отравитель мой пролетел как фанера над Парижем, если надеялся что-то поиметь из дивидендов после моей смерти. Конечно, завещание у нотариусов есть, и через девять дней мои накопленные богатства получат те, кому полагается. Но ограбить мои счета раньше – ни у кого не получится. Да и вообще…» – Мысли Деда оборвались словно на полуслове.

Роман даже чуток забеспокоился:

«Эй! Никита Трофимович? Ты там живой… Мм!.. В смысле, еще не окончательно помер-то?»

«Не дождетесь! Раз я мыслю – значит, существую! Вот… Но я тут вдруг словно прозрел и подумал: а ведь отравителя с твоей помощью будет отыскать – проще не придумаешь. И если он окажется из числа моих наследников по завещанию, то мы не только сможем нужные преобразования на счетах сделать, но и восстановить попранную справедливость. Причем…»

«Стоп, дедуля, стоп! Не гони лошадей, – пришлось осаживать восторженность дельтанга. – Мне бы со своими проблемами разобраться вначале».

«Разберемся! – сочился тот оптимизмом. – Тем более что средства ты получишь! И немалые! На все про все хватит. Тебе ведь нужны деньги?»

Хороший вопрос оказался для Ландера. Как он ни задумывался, как ни верил в свою удачу и умение быстро заработать, выкрутившись из любых обстоятельств, а без посторонней помощи вряд ли что получится. Причем помощь не помешала бы в самом деле солидная. И от своих бывших конторских коллег желательно еще неделю, вторую скрываться. И в Германию столько же времени спешить не стоило. По некоторым счетам тоже ничего какое-то время вырвать не получится. Надеяться на должников? На того же Бориса Сенина? Увы, на бывших приятелей надеяться нельзя. Как бы тот вообще какую встречную гадость теперь не устроил. С обиженного Бори станется и не такое сотворить.

Вот и получалось, что делами ныне покойного господина Шенгаута придется все-таки заняться. Но сразу в этом признаваться даже самому себе не хотелось, так что Роман просто отложил принятие окончательного решения на потом:

«Утро вечера мудренее! Вначале надо до Интернета добраться, а еще раньше у родни какие-нибудь тапочки выклянчить да на ужин напроситься. Авось, да не погонят с порога-то!»

Трофимыч нечто прокряхтел в ответ невразумительное, наверное, пожелал удачи. Ну и хорошо, что примолк, мешаться не будет. Потому что Ландер уже стоял у калитки и тыкал кнопку звонка. Добрался на место в сгустившихся вечерних сумерках и теперь сквозь забор из тонкого штакетника просматривал сам дом и окружающее его подворье с садом.

Старый дом, крепкий. Больше ста лет как построен. Но явно устарел по дизайну и привлекательности. Словно бункер мрачный просел, чуток перекосился, будто полуослепший старец. Да и сад выглядел крайне непрезентабельно: треть вырублена, треть – напрочь засохла от древности. А те деревья, что остались, практически уже и не плодоносили.

Рома хорошо помнил, как в его детские годы этот сад считался самым лучшим и богатым в окрестностях. Но после смерти прадеда, а потом и деда с бабушкой плодовые деревья запустили, никто к ним рук не прикладывал, вот они и помирать стали. Даже сарай, стоящий в глубине двора, еле держится, почти развалился от гнили.

Проживал здесь дядька Семен, младший брат матери, всего лишь на полгода старше самого Романа Григорьевича. Причем остался дядя здесь с женой жить да с ее кузиной, все остальные, в том числе и четверо его детей, разъехались несколько лет как. Кто на соседнюю улицу, кто в город, а кто и в столицу подался. Но росли Рома с Сеней и дружили сызмальства. Лето на речке проводили, да организуя налеты на соседние сады. На кратких школьных каникулах уже дядьку отправлял дед в гости к старшей дочери. В общем, было что вспомнить и на кого опереться. Не просто ближайшая родня, но и друг детства.

Увы, детства, уже весьма далекого по времени.

Звонить пришлось несколько раз, хотя одно окно в доме светилось изначально. Пусть и не ярко, словно при работе экрана.

– Телевизор, что ли, смотрят на всю громкость? – недоумевал запоздалый гость. – Или настолько крепко дрыхнут? Так вроде рано еще…

Наконец дверь входная чуть приоткрылась, и в щель вырвался женский, встревоженный голос:

– Кого это там носит среди ночи?

– Ты о чем, Катерина?! – преувеличенно радостно заорал Роман в отсвет. – Какая ночь?! Детское время! Открывай ворота, марширует рота! Принимай гостей!

Явно узнав веселящегося мужчину по голосу, супруга Семена уже смело открыла дверь, сошла с крыльца и подошла к калитке. Но там так и замерла на месте, не спеша открывать сложно навороченные запоры: