Купец, не обращая внимания на присутствие дочери, замысловато выругался. В этой затейливой фразе очень лапидарно были изложены детали зачатия, рождения и основные жизненные вехи пресловутого Лутони. В нескольких словах также вскользь были упомянуты его товарищи.
Смышлёна, опустив глаза, слегка порозовела. Мужики с уважением глянули на купца, отдавая дань уважения и форме и стилю фразы. Даже Барс, как бывший флотский офицер, по глазам видно, оценил как надо.
– Здесь неподалёку есть село с трактиром. – подал голос Малыш. – там раньше мужики подрабатывали перевозом. Помогали, если кому было неохота крюк делать. И сейчас, наверное, возят, тем более, если уж две седмицы моста нет.
– Дорогу знаешь? – коротко спросил Жила.
– Напрямик вёрст десять, а через свёрток раза в полтора больше. Если с утра выйдем, к вечеру будем там. На постоялом дворе переночуем, а утром, помоги Даждьбог, переправимся.
– Дело. Кто в стражу – заступай, прочие – спать, – распорядился купец.
…Акеле выпало стоять «собаку», самую неудобную и опасную стражу. Под утро можно, моргнув один раз, только раскрыть глаза уже на том свете. Когда соседи по очереди в чистилище толкнут в бочину, чтобы не проспал своё приглашение в рай или в ад. В зыбком рассвете галлюцинации объёмны и красочны, а реальные объекты смутны и зыбки.
Но он с годами привык, потому эту стражу стоял лучше, чем даже первую. Тем более, что сидеть у костра с самострелом на коленях всё-таки легче, чем, стоя с автоматом навытяжку, до боли вглядываться в темень. Можно и чаю глотнуть, и покурить потихоньку.
Уловив краем глаза какое-то движение, Акела тихо развернул самострел.
– Борисыч, не пальни, свои, – послышался шёпот Андрея.
– А пароль «мушка» знаешь? – тут же шёпотом спросил он.
– А то, как же! – тихонько возмутился «оскорблённый» в лучших чувствах старый друг. – Что же я, за двадцать лет «мушку» наизусть не выучу?
– Тогда присаживайся, будешь меня от бдительности отвлекать.
Барс хмыкнул тихонько – Борисыч в своём репертуаре, снова пошёл травить. Уселся по-турецки рядом, задумчиво щуря на мерцающие угли светлые глаза.
– Борисыч, тебе некоторые вещи тут не кажутся странными?
– Ещё как кажутся. Табак без Колумба и, кстати, задолго до него.
– Чай не забудь.
– Нет, брат, чай как раз не из этой области.
– То есть как это? Чай к нам когда завезли, в смысле, в Россию?
Акела отрицательно помотал головой.
– Андрюша, этого самого китайско-индийского чая здесь ещё нет. Это же кипрейный чай, ты разве не понял?
– Это из иван-чая который? Вот те на! Здорово. А он, кстати, когда на Руси появился?
– Я не знаю. По-моему, он очень давно был. Как ты заметил, он ничем не хуже, если не лучше. Когда на Руси появился тот чай, к которому мы привыкли, кипрейный с ним конкурировал вполне успешно. Его производителей иностранные купцы, как обычно, «сожрали» с помощи интриг через наших чиновников. Ну, в общем, всё как обычно.
– Если здесь адаптируемся, можно им этот гешефт поломать.
– Не стоит, – Акела встал и, разминая затёкшие ноги, прошёлся взад-вперёд.
От промозглой утренней сырости становилось зябко. Он поворошил угли и подбросил в костёр хвороста, вспыхнувшие язычки пламени с треском принялись глодать свежую пищу.
– Это пуркуа?
– «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся».
– Опять не понял.
– Это товарищ Тютчев сказал, по-моему, дело сказал.
– Борисыч, про Тютчева я в курсе. Что ты этим хотел сказать?
– Погоди-ка, – Акела насторожился.
В серых сумерках рассвета ему почудилось какое-то движение. Словно в кустах промелькнуло что-то крупное, бесшумно двигаясь вокруг поляны. Такое бывает, когда добычу скрадывает медведь или другой крупный хищник. Это только несведущие люди свято уверены, что «крупный» и «неуклюжий» – синонимы. Громадный медведь может подойти сзади так, что обнаружишь его не раньше, чем он начнёт скручивать тебе головёнку. Андрей, внешне оставаясь безучастным, напряжённо сканировал окружающее пространство.
– Ничего, – Акела присел.
– Так, что ты хотел сказать, Борисыч?
– А, да. Читал я один фантастический рассказ. Героев Судьба, уж не помню, как именно, забросила к индейцам доколумбовой эпохи. А они, как нарочно, очень тяжело этот период в истории переживали, в смысле, что испанские варвары погубили могучую индейскую цивилизацию, ну, и так далее и более того.
– И сейчас есть такая точка зрения, – заметил Барс.
– Да, я тоже читал где-то. И вот эти молодые и горячие ребята решили проклятым завоевателям подложить классическую свинью в шоколаде.
– Почему в шоколаде?
– Как почему? Индейцы же коричневые, ты разве не знал? – ехидно спросил Акела.
– Тьфу на тебя. Давай дальше.
– А дальше просто. Чтобы цивилизацию этих островитян подстегнуть, они разожгли войну между двумя родственными племенами и поддерживали искусственно пару поколений. Как эти идеалисты и рассчитывали, индейцы несказанно продвинулись, изобрели оружие, похожее на огнестрельное…
– Почему «похожее»? – заинтересовался профессиональный вояка.
– Там энергия расширения пороховых газов использовалась, как в базуке, то есть, снаряды, от пули до гранаты, вылетали из трубы, как ракета, на собственной тяге. Понял?
– А то. Так что плохого случилось с этими бедными идеалистами?
– Дальше просто. Пришли проклятые конкистадоры, дикари расправились с ними, как повар с картошкой.
– А потом?
– А потом дикари отправились завоёвывать их земли, то есть, Европу и иже с ней. Тут уж даже сами идеалисты догадались, какие они мудаки. Потому что эти дикари так и остались дикарями во всём, кроме военных технологий. Представляешь, какой «реннесанс» они там устроят?
– Да, уж. А ты, случаем, ни на что ещё не намекаешь?
– Разве только на чай, – усмехнулся Акела. – В смысле, чаю можно попить. Кипрейного. Пока его индийский не вытеснил.