Хроники исступленных. Книга вторая. Мне отмщение, аз воздам

При этих словах Флинт вытянулся, густо покраснел, затравленно оглядел сенаторов, ища поддержки. Но сенаторы молчали, опустив головы. Он, было, подумал оправдываться, но его одернул сосед. Тогда он, убитый, послушно вышел из-за стола, в полной тишине поплелся к лестнице и скоро утонул в ее проеме.

– Продолжаем заседание, – нарушил тишину Адам, взглядом проводив Флинта. – Нас прервали. Думаю, это незначительное происшествие пойдет всем нам на пользу. Итак, очередной вопрос: распределение ролей в Сенате. Координатор Герд подготовил первый документ – проект Устава в этой части. Каждый из вас видит этот текст на своем мониторе. Внимательно прочитайте его с начала и до конца. Особое внимание уделите тому разделу, ответственным за который являетесь вы. Возникнут вопросы, требуйте объяснений. Я жду вашей реакции.

– Можно? – поднялся сенатор Скип, которому поручалась организация культурного досуга и отдыха трудящихся.

Адам кивнул, разрешая.

– У меня вот какой вопрос. При прежнем правлении не придавалось должного значения одному из последних видов свободного творчества – театру. По Закону на сцену допускались пьесы только умерших авторов. Живых держали на удалении от театра, они жили скудно на небольшие дотации, продолжая исправно творить. И только после смерти их творения становились достоянием гласности. Мне кажется это положение несправедливо. По моему глубокому убеждению, каждый из ныне здравствующих драматургов достоин права еще при жизни быть представленным публике. Хотя бы лучшим своим опусом.

– Резонное замечание, – согласился Адам. – Обещаю вам, коллега Скип, мы обязательно исправим это положение. Еще есть вопросы? – Ответом было молчание. – Тогда что ж, время дорого, господа. Напоследок попрошу вас к следующему заседанию Сената подготовить соображения по работе своих служб. Эти данные после надлежащей обработки будут учтены в новой редакции Закона. Все свободны.

Вечером, когда за окном начинало темнеть и приближалось время отхода ко сну, щелкнул динамик переговорного устройства и торжественный голос секретаря отчетливо произнес:

– Господин Владетель, здесь Клупп. Принес какой-то аппарат. Говорит, после ремонта.

– Пусть войдет.

Появился сосредоточенный Клупп. Адам вспомнил, что утром поручил ему проверить блок, не упомянув о несостоявшемся наказании кастеляна.

– Устройство исправно, – принялся объяснять Клупп. – Разумеется, подтвердить работоспособность может только… штатная проверка. Но уж это ваша забота, я здесь лишний. Встаньте на минутку, мне нужно забраться под стол, чтобы подключить разъем питания.

Адам поднялся, вышел из-за стола. Клупп опустился на колени, полез под столешницу, вытянул кабель с разъемом, подключил блок, вставил его в направляющие. Ожил и засветился яркий дисплей – четыре разряда десятичного кода. Теперь емкость индикатора была избыточна – оставшихся кодов не наберется, чтобы его заполнить.

– В прежние времена, – объяснил Клупп, – в четыре десятичных разряда умещались коды всех тех исступленных, которые по Закону имели честь быть кардинально наказанными.

Клупп распрямился. Согбенный и печальный, он стоял перед Адамом, спрятав глаза. Развернулся неловко и, не попрощавшись, вышел вон.

«А ведь все подумали, что мне нравится этот верткий мальчишка, – Адам вспомнил о неприятной стычке в Сенате. – Ничуть не бывало. Хорошо, что не стал терпеть и прогнал наглеца. Стало легче дышать. Он взял на себя слишком много и надорвался. Чего стоит ироничный тон, который он позволяет себе, почему-то решив, что раз я его сверстник по возрасту, со мной можно говорить как со сверстником. Все должны усвоить, если хотят жить долго, что я Владетель и не потерплю даже намека на фамильярность, и, конечно же, не допущу никаких разборок. Особенно в Сенате».

Он рывком вытянул блок до щелчка фиксатора, по памяти набрал код подлинности Флинта, убедился, что набор верный, и следом поспешно, чтобы не передумать, утопил красную кнопку до упора.

3

Флинт не предполагал, что досадная перепалка с Владетелем на первом же заседании Сената обернется провалом. Что на него нашло, откуда взялась наглость, которую он не подозревал в себе, развязная и пустая. Как он посмел так рисковать? Он попытался проанализировать события, случившиеся в этот страшный день, чтобы по привычке сделать выводы на будущее. Но как ни бился, не удавалось остановить хаотичное движение памяти, произвольно перескакивающей с одного на другое.

Он провинился, спору нет, теперь же изо всех сил старался оправдать мальчишескую несдержанность, воспринятую как бунт.

Однако по-настоящему надавило, когда, уже засыпая, он вдруг рывком выпал из сна с ощущением, что сознание напряглось и помутилось. Все его существо заполнила, подавляя, единственная мысль – о двери, в направлении которой неумолимо побуждало внутреннее влечение, и которую, чтобы спастись, он должен немедленно закрыть за собой. Как ни напрягал Флинт остатки все более ускользающего сознания, он был не в силах сосредоточиться и понять, кто толкает его на этот страшный шаг и за что.

Влечение забирало настолько властно, что он, чтобы унять его неодолимую силу, не помня себя, кое-как оделся, бросился вон из лаборатории, упал в машину и на полной скорости, благо, в городе машин почти не осталось, и дорога была свободна, полетел к дворцу. Машину бросил у входа, успев подумать, что сознательно не воспользовался выделенной стоянкой и все, что причитается за это серьезное нарушение, будет отнесено уже не к нему – его просто не будет больше на этом свете и винить будет некого.

На одном дыхании, ни души не встретив, он пробежал пустынной анфиладой и остановился только перед зловещей дверью. Повинуясь неодолимой тяге, подошел к двери вплотную, обреченно сознавая, что еще мгновение и створки раздадутся, он шагнет туда, откуда возврата нет, и его мучениям придет конец. Однако створки не шелохнулись, даже музычка не вступила. В замешательстве, чтобы отвлечься и занять себя, он принялся рассматривать роботов, которых никогда не видел вблизи и сбоку. Поразила пыльная паутина, покрывавшая тыльную сторону истуканов. Возникла и вовсе невероятная мысль узнать у них, по какой причине дверь отказывается принять назначенного клиента. Но этот вопрос скоро погас в нем, так и не прозвучав. Роботы оставались недвижны, мертвы.

Продолжая вглядываться в тусклые бессмысленные глаза истуканов, он осторожно объяснил себе, что в безупречном механизме кардинального наказания, видимо, нарушена какая-то важная мелочь, и потому он все еще жив, дышит свободно, стоит на собственных ногах и помалу перестает думать о смерти.

Сила внутреннего приказа слабела, утрачивала остроту, отпускала, продолжая несильно толкать вперед. И тогда он подумал, что чудовищный механизм сам противится неведомой воле, не пускает, точно сделался вдруг живым существом, в котором проснулась жалость и сострадание.

Оцепенение продлилось еще минуту. Наконец он почувствовал, что понуждающая сила иссякает, сознание возвращается из тумана, и ожившая собственная воля осторожно, но все настойчивее подбивает напрячь силы сопротивления и постараться немедленно убраться прочь. И уже отдаляясь, придя в себя окончательно, он подумал, предчувствуя новый ужас, что исполнение приказа по какой-то причине отсрочено, но оно непременно последует, только позже. Видно, таков теперь порядок, вяло объяснил он себе, – наказание временно отложили, но непременно вспомнят, когда он забудется и перестанет ждать. Какое-то время это чувство продолжало мучить, но он уже осмелел настолько, что поверил в главное, что случилось с ним, – он задержался в живых.

Флинт плохо помнил, как выбрался из дворца. Сознание все еще мутилось, но теперь короткими приливами, подобными отраженным волнам, ноги дрожали от страха и плохо держали. Собрав остатки сил, он доковылял до брошенной машины, которую против обыкновения даже не запер, распахнул дверцу, втиснулся на место водителя. Попытался сосредоточиться – сознание прояснялось, но страх, отныне верный спутник чудом уцелевшей жизни, наверное, навсегда, поселился в нем.

Он включил двигатель, стронул машину с места, не ведая, куда предстоит ехать, и, только миновав границу города, почувствовал себя сносно. До него дошло, наконец, понимание того, что с ним случилось, и что он сумел пережить.

Он оставил машину на обочине пустынного шоссе, не стал загонять на парковку у здания станции. Прошел в лабораторию. Входную дверь оставил открытой. Полностью отключил освещение. Упал на лежанку в одежде и башмаках, забылся…

Проснулся Флинт от резкого сигнала коммуникатора. Ощупью нашел аппарат на столике у лежанки, включил громкую связь.

– Пора бы просыпаться, соня.

Он узнал голос сразу же – слышал его не так давно. Это был голос Хрома, посетителя, побывавшего у него пред самым исходом.

– Уже не сплю, – сказал Флинт.

– А хочется?

– Очень, – признался Флинт.

– Тогда даю тебе полчаса. Успеешь привести себя в порядок? Нам нужно поговорить. Срочно

Флинта завербовали давно – на втором курсе университета, и сразу же поручили безобидную роль свидетеля – живого устройства памяти. Изредка о нем вспоминали. Появлялись какие-то люди, знавшие входной код его коммуникатора, – сам он код при вербовке не сообщил. Они не называли своих имен, и если назначали встречи, то только в укромных местах города. От простых исступленных они отличались тем, что постоянно спешили. Опасливо озираясь по сторонам, они объясняли свое поведение скрытной слежкой враждебных сил за каждым их шагом. Говорили короткими, не всегда понятными фразами, которые обычно не трудились заканчивать. Из общения с ними Флинт усвоил, что их совсем не интересует несвязный доклад агента и что конспиративная встреча происходит единственно по причине периодического подтверждения его существования.

Один из кураторов, посещавший его чаще других, объяснил, что такие агенты именуются спящими. Их роль сводится к простому наблюдению окружающей жизни, в особенности ее мелочей, на которые обычно не обращают внимания, но которые при соответствующих условиях сложным образом сопрягаются с другими подобными мелочами, преобразуются в сумму информации, приобретая при этом неожиданный смысл и значение, и, бывает, становятся важными.

Особенностью спящих агентов было принципиальное отсутствие обратной связи, то есть скопленная информация никуда не могла быть доставлена и использована во благо государства, заинтересованной группы лиц или отдельного человека. Складывалось впечатление, что спящих заводят на всякий случай, а пока такой случай не представится и в них не возникнет прямой нужды, они мало кому интересны.

Он долго не мог понять, на кого конкретно согласился работать – об этом молчали, а он не спрашивал. В его шатком положении для спокойствия было вполне достаточно физически ощущать себя в некой организованной среде, полагаться на ее сочувствие и защиту.

Никого из этой среды он прежде не знал. Его представления о работе тайного агента, связанные с постоянным риском для жизни, вскоре рассеялись, ограничившись равно-душным исполнением скудных правил, состоящих из двух непреложных пунктов: он не имел права раскрывать, кому бы то ни было, тайную сторону своей жизни и был обязан каждого подозревать во враждебных намерениях.

Незадолго до исхода Флинта в его уединении навестил уж и вовсе странный господин. В отличие от прежних кураторов, озабоченных собственной безопасностью, он первым делом назвался – Хром. Этот человек был начисто лишен сомнений, и время от времени с гордостью поминал эту свою особенность. Он никуда не спешил, никого не опасался. Заинтересованно, в подробностях расспрашивал Флинта о его прежней жизни, причем все ее мелочи представлялись ему важными и достойными обсуждения. Однажды он попытался уговорить его пробраться на космодром, тогда дорога еще была свободна, и со всеми вместе отправиться на Терцию. Даже пообещал помочь с осуществлением рискованного замысла. Но был не настойчив. Позже он объяснил, что на самом деле ему было интересно знать самостоятельно ли решение Флинта остаться на Земле. Нет ли для такого сомнительного решения тайных причин, ускользнувших от его внимания, по которым Флинт избирает не самый удачный вариант дальнейшей жизни.

Флинт объяснил, что решение остаться на Земле он принял совершенно сознательно и охотно согласился с тем, что такое решение далеко не лучшее. Однако его объяснение не было всей правдой. Не мог же он поведать чужому человеку, что на самом деле остался на Земле из-за безнадежной любви к Тее, жене Герда, поразившей его в последний год учебы. Любовь родилась в его сердце сразу же после того, как он прослушал удивительную проповедь безрассудного Тарса. Из проповеди он узнал так много неведомого о самом себе, его глаза так широко открылись, что немедленно, почти неосознанно он взялся за поиски подходящего объекта женского пола, на который могли бы пролиться его вновь обретенные чувства. Тогда он впервые увидел Тею – она внимательно слушала ту же проповедь, и сердце его загорелось тихим пламенем чувства, которое Тарс назойливо именовал любовью. Флинт тщательно оберегал свою любовь не только от окружающих, но и от самого себя. Он решил больше не касаться своей тайны, считая ее неосуществимой, – тихо и безнадежно любил, и жил этим чувством.

Хром объяснения принял, смягчился и приступил к основной цели визита – объявил Флинту, что отныне ему поручается весьма важная и ответственная работа. На него возлагается задача по установлению и поддержанию постоянной радиосвязи с Большим кораблем на время его полета в пределах солнечной системы, то есть примерно в течение ста суток. Он объяснил, что Правитель, по одному ему понятной причине, заинтересован в регулярном получении информации о делах на оставленной навсегда Земле. Информация, добытая Флинтом, предположительно должна была помочь хозяину корректировать собственные действия, когда в этом возникнет необходимость.

Эта встреча основательно изменила представления Флинта о тайной деятельности. Он даже придумал для нее специальный смягчающий термин – стал называть ее параллельной. Кроме того, он, наконец-то, понял, что работает на Правителя, и успокоился.

На следующий день, в обусловленное время, как вскользь пообещал Хром, на огромной армейской платформе подвезли ящики с оборудованием, которое, судя по комплектовочным ведомостям, было разработано задолго до исхода и изготовлено в исследовательской лаборатории военного ведомства. Хмурые здоровенные мужики разгрузили ящики в помещение, которое указал Флинт, и, не попрощавшись, отбыли.

Из сопроводительной документации, Флинт узнал, что теперь он сможет связываться с Большим кораблем, ограничившись скромной по размерам антенной, элементы которой входили в комплект поставки. Ее будет несложно замаскировать на перепаханном взрывами антенном поле.

Гость явился, как обещал, через полчаса после связи и действительно оказался Хромом. Флинт принял его в лаборатории, где уже был развернут и готов к включению новый приемо-передатчик. Хром по-прежнему вел себя совершенно естественно, не оглядываясь поминутно и ничего не опасаясь.

– Вижу, ты не теряешь времени даром, – сказал он с одобрением. – Что дальше? Будешь включать?

– Ну да, – сказал Флинт. – Хотя не уверен, что эта станция обеспечит связь.

– Это почему же?