Над островом чёрный закат. Хроники исступлённых

Он пообедал с аппетитом, спокойно проспал обычные полтора часа после обеда. Перемену в его настроении с удивлением отметили роботы-слуги.

Очнувшись после дневного сна, освежившего и унявшего тоску, Владетель почувствовал будоражащий, давно забытый прилив сил. Он легко поднялся с ложа, вытянулся во весь свой немалый рост, напряг усохшие мышцы, неохотно удерживающие костяк единым целым, и вполне достоверно ощутил себя юношей в боевом строю перед последним решающим штурмом. Как же он мечтал тогда умереть за свою страну, и как же не хотел умирать.

Он уцелел. С жизнью расстались другие, множество других, далеких и бывших рядом. Он остался жить. Тогда он поклялся самому себе, что если случится невероятное и он обретет высшую власть, больше никто умирать не будет.

Власть он получил, но не сдержал клятвы – умирать продолжали. Смерть косила его народ, подстерегая на каждом шагу, не разбираясь, не вдаваясь в причины, вырывая из жизни то одного, то другого, и этот ход событий, ставший привычным, давно не казался ему чудовищным.

Жалкие люди, которыми он управлял с жестокостью, в конце концов притерпелись. Им пришлось усвоить главную истину: жизнь одного, даже очень хорошего нужного человека ничто, тогда как жизнь народа, который ничего кроме презрения не заслуживает, – все.

3

Координатор Арон вырвался из приемной и одним духом, преодолев толпу, сникшую после ужасного исхода злополучного Харта, в панике, опасаясь, что могут окликнуть и вернуть, одолел протяженный гулкий коридор, где теперь не было ни души, даже постоянно маячивших дежурных роботов, и укрылся в своем ненадежном временном убежище. Сдерживая дыхание, осторожно – до щелчка – притворил за собою дверь, и тщательно заперся изнутри. В изнеможении приник повлажневшей спиной к ледяному дверному полотну, замер. Тело колотила мелкая дрожь, подгибались ставшие чужими ватные ноги, сердце упрямо и больно било в грудную клетку, душили спазмы, похожие на рыдания.

Постепенно дыхание унималось, возвращались связные мысли. Он осторожно попробовал убедить себя, что опасность миновала и ничего страшного больше не произойдет. Проковылял к столу, упал в чужое кресло, к которому так и не смог привыкнуть, усилием воли приказал себе расслабиться, обрести равновесие. Полегчало.

Этот скромный небольшой кабинет ему предоставили для работы на время обострившейся болезни Владетеля, по странной прихоти пожелавшего держать под рукой, как он объяснил, на всякий пожарный случай, своего первого заместителя – свою тень. Еще недавно этот кабинет занимал один из немногочисленных помощников господина, в начале весны неожиданно исчезнувший из огромного пустеющего дворца.

Нелепая гибель Харта потрясла, оглушила Координатора. На его глазах по манию руки владыки исторгнут из жизни ученый, на чьих хилых плечах держалась обширная отрасль производств, необходимых государству. Близкий добрый человек, без которого он давно не мыслил собственного существования, сгинул просто и буднично. Невозможно поверить, что причиной жестокого наказания послужила размолвка, возникшая в ходе аудиенции. Оставаясь в приемной, он слышал обрывки разговора на повышенных тонах.

О чем думал Харт во время их последнего нескладного разговора накануне? Зачем именно теперь, когда Владетель, как никогда, близок к естественному концу, он напросился на эту необязательную встречу? И почему на вопрос о причинах странного решения ничего не стал объяснять? Только расплылся в беспомощной улыбке, в которой удивительно сочетались обреченность и твердый умысел не уворачиваться от судьбы. Почему, наконец, его отношения с Владетелем, обычно ровные и уважительные, ни с того, ни с сего обострились настолько, что не осталось иного выхода, кроме бессмысленной жестокой развязки? Наверное, неожиданно подумал Координатор, Харт знал, что поспешная аудиенция закончится для него крахом.

Удивительным было также то обстоятельство, что на этот раз кара постигла не простого смертного, а старейшего сенатора, одного из заметных и уважаемых сановников государства. Владетель, и всегда склонный к решениям, выходящим за пределы разумного поведения, никогда прежде не покушался негласно и единолично на жизнь свободного человека, уж не говоря о представителе высшей власти. Обычно кардинальным решениям предшествовала подготовка, когда охотник и жертва выходили на последнюю прямую отношений. Приближающееся возмездие проявлялось неспешно, как правило, обретая разумное обоснование. Но так было всегда, к этому привыкли, а будет ли отныне?

Едва ли поступок Владетеля достаточно мотивирован, что в соответствии с требованиями Закона считалось обязательным для вынесения и немедленного исполнения даже не столь сурового приговора. Поражал произвол, скоротечность наказания.

«Последнее время он со мной говорит отрешенно, вскользь, – подумал Координатор. – Пытается неловко шутить… Неужели и я обречен на заклание?..»

Рядом явилась крамольная мысль, которую с некоторых пор он ощущает в себе, но которой не позволяет прорасти: избавление придет – очень скоро. Владетель плох, на этот раз ему не выкрутиться, он, пожалуй, и месяца не протянет. Теперь же, когда с вызывающим упрямством отвергнуты лучшие опытные врачи, а лечение поручено юному хирургу Герду, безродному выскочке, только недавно вышедшему из университета, шансы на выздоровление и вовсе ничтожны.

Нужно подождать, настраивал себя Координатор, все разъяснится, придет в порядок. Но горькая мысль уже распрямлялась в нем: он больше не сможет быть с Владетелем на равных, не осмелится, как прежде, задать любой, даже не вполне приятный вопрос, не услышит ясный ответ. «Впредь не следует ожидать мира – постановил он для самого себя. – Отныне мира меж нами не будет. Теперь все будет по-другому – неопределенно и страшно».

Остается ждать – своего часа. Он дождется, чего бы это ему ни стоило. Будет терпеть, соглашаться, главное, будет беречься сам. И копить силы – исподволь. Он основателен и неспешен. Недаром Владетель всегда отмечал и высоко ценил эти его качества.

«Серьезных причин для паники пока нет, – подвел он итог. – У меня в запасе неоценимое преимущество – время, которого у Владетеля не осталось. А Харт… Ничего не поделаешь, все мы под Богом ходим, все канем в вечность – рано или поздно. Уйдем, не оставив следа».

И как только он понял, что важное, долго не дававшееся решение принято, напряжение, отпустило. Он вернулся в ту норму, которую постоянно ощущал и поддерживал в себе, и которая давала ему энергию жить и отстаивать интересы государства исступленных.

Он поднялся, расслабленно прошелся по кабинету от окна к двери и обратно, посмотрел в окно. Обычно в это время дня площадь перед дворцом была безлюдна. Теперь же поодаль, у подъезда его собственной резиденции, которую он вынужденно, по капризу, оставил, группа людей, человек пятнадцать, не больше, внимала высокому размашисто жестикулирующему человеку. Тот даже поднялся на несколько ступенек парадной лестницы, торжественно возвысившись над слушателями. Поразили тощие голые руки оратора. Они взлетали чудными птицами в четком ритме над лохматой его головой, вырывались на волю из широких рукавов хитона, опадающих тяжелыми складками.

«Неслыханное вольнодумство, – определил Координатор строго. – Никому не позволено проповедовать в общественном месте. Следует немедленно пресечь вопиющее нарушение».

Он надавил на кнопку вызова охраны. В коридоре рассыпалась, приближаясь, дробная побежка дежурного. В дверь поскреблись. Он открыл замок – дверь распахнулась, на пороге стоял знакомый робот Р2, привратник из охраны дворца.

– Ты вот что, любезный, выйди-ка на площадь, там кучкуются какие-то люди. На противоположной стороне, справа. Послушай, о чем они говорят, и запомни. Вернешься, доложишь.

– Слушаюсь, господин, – выкрикнул робот и исчез.

Координатор вернулся к окну и продолжал наблюдать. Он видел, как Р2, выбрав нужное направление, по кратчайшему пути пересек площадь, приблизился к толпе. Некоторое время стоял неподвижно, слушая оратора, затем склонился к одному из слушателей – о чем-то спросил. Ему ответили, он удовлетворенно кивнул головой, поблагодарив, послушал еще немного и пустился в обратный путь.

– Этого человека, господин, зовут Тарс, – сказал Р2, входя в кабинет. – Он простой врач. Довольно странные слова, но он почему-то повторил их несколько раз. Если быть точным, именно этими словами он начинает каждую фразу. Он рассказывал, как поступает голубь с голубкой, когда к ним приходит нечто непонятное, что он назвал любовью. Голубь зачем-то карабкается на голубку, что-то такое делает, потом они вместе взлетают, носятся кругами, оглушительно хлопая крыльями… Не очень понятно, господин. Во всяком случае, наблюдая голубей, я ничего подобного не замечал… Я подумал, что рассуждения простого врача вам будут интересны, и записал кое-какие отрывки из его речи. – Он протянул Координатору серебристый диск.

– Свободен. Ступай.

Робот вышел, осторожно притворив дверь.

Координатор утопил диск в приемную щель плеера, аппарат ожил, зашипел. Комнату наполнил срывающийся от волнения звонкий голос:

– … не крамола, нет, не крамола, поверьте мне. И обижать вас я не хочу, когда говорю откровенно, как может говорить простой врач, простой человек, живущий одной жизнью с вами. Я одного от души желаю вам всем – счастья. Настоящего человеческого счастья, о котором вы успешно забыли. Вас заставили забыть… Я призываю вас к любви. А это означает, что вы должны жить вместе – мужчины и женщины, и первым делом научиться спариваться точно так же, как это делают собаки или кошки. Наконец, как это делают голуби. Вы на это имеете полное право, потому что вы не роботы – люди. Не стесняйтесь своих чувств, не душите их в своих недрах…

Гул одобрения прервал проповедника. Он замолчал ненадолго, но собрался и продолжал:

– …целуются же голуби на виду у всех. Потом мальчик довольно неуклюже, помогая себе крыльями, карабкается на девочку и все завершается самым естественным образом. Причем восторг от содеянного переполняет тупых бесполезных птиц настолько, что пережить его удается только сорвавшись в небо в оглушительном парном полете. Сделав один или два причудливых витиеватых круга над землей, птицы опускаются куда ни попало, и вновь целуются, и вновь карабкаются, и выстреливают в небо короткими суматошными кругами…

– …поймите, вы люди, вам нет нужды уподобляться животным. Нет надобности любить друг друга прилюдно, там, где застало желание… У вас есть жилища. Вы можете укрыться в них… Главное, нужно верить, что никто на всем белом свете не вправе помешать вам быть счастливыми…

– …я давно подозревал, а теперь знаю точно, именно так древние продолжали свой род. В те счастливые времена, которые, как нам объясняют, давно завершились, в центре мироздания была женщина-мать. Она зачинала ребенка в любви, носила его в своем чреве, рожала в муках, кормила своим собственным молоком, готовила к жизни… Ведомо ли вам, что наши предки совсем не нуждались в пробирках, кюветах, в которых когда-то плавали мы с вами, – беспомощные одинокие зародыши, у которых, по существу, не было родителей, а были только анонимные зачатки их половых субстанций…

Координатор выключил плеер. В этих разговорах, думал он, волнуясь, чувствуется нечто ложное, непонятное. Пожалуй, запретное, но, несомненно, содержащее истину…

Он продолжал следить за любителем голубей. «Нужно присмотреться к этому человеку. Хотя нет, лучше позвать его сейчас же и расспросить. Выяснить подробности. Причем немедленно, я чувствую. Он может затеряться, ищи потом».

Он вновь вызвал охрану. Р2 возник на пороге.

– Отправляйся на площадь и этого… Тарса… доставь сюда. Понял?

Вид молодого человека позабавил Координатора. Хитон стар и потрепан, по подолу подрублен неровно и косо. Впалые щеки покрыты недельной рыжей щетиной. Пожалуй, он голоден – время от времени судорожно сглатывает слюну. Наблюдая Тарса, Координатор подумал, что едва ли этот человек имеет постоянную работу и доход…

– Мне доложили, что тебя зовут Тарс.

– Это имя, господин, мне дали при рождении, – сдержанно объяснил проповедник. – Выбрали, как положено, по Главному каталогу разрешенных имен. Я заменил какого-то Тарса – предшественника. Незадолго до моего рождения он покинул наш прекрасный мир – не по своей воле. Его имя освободилось. Мне по душе эта традиция и мне нравится мое имя.

– Имя дают при рождении, – согласился Координатор вяло – перенесенный стресс не отпускал. Он подумал, что, пожалуй, не следует продолжать общение с этим человеком, но что-то необычное в облике и повадках Тарса уже зацепило. Что-то естественное, простое, чего давно не приходилось наблюдать среди людей. – Как я понял, ты врач, но зачем же подчеркивать, что простой врач. Разве ты не знаешь, что мы никогда не пользуемся этим определением по отношению к человеку. Что мы отказались от деления людей на простых и сложных? Нарушая запрет, ты выступаешь против общества. Ты не боишься последствий?

– С некоторых пор, не боюсь, – сказал Тарс спокойно. – Но почему вы решили, будто я выступаю против общества?

– Я так думаю, – сказал Координатор.

– А вот я так не думаю, – упрямо возразил Тарс.

– Ты смелый юноша. И, видно, довольно умный. Из всех моих укоров ты выбрал самый опасный – о выступлении против общества. Ты знаешь, что бывает за подобное прегрешение? О Хроме слышал?

– Приходилось, – вздохнул Тарс. – У меня есть незабываемый опыт общения с этим… выродком.

– Почему ты так зло клеймишь достойного человека? Он только и делает, что защищает нас от крамолы…

– Другого имени этот тип не заслуживает.

– Не слишком ли ты строг к Хрому? – спросил Координатор неуверенно.