Чернокнижник. Ученик колдуна

Первуша наговор счел, движение рукой сделал. От него в сторону тень метнулась. Обличьем ну чистый Первуша. Только исчезла почти мгновенно.

– Э нет, не пойдет. Ты всю волю, все мысли в кулак собрать должен. А ты, как на рыбалке, себя ведешь. Представь – враг перед тобой, смертью грозящий, либо зверь дикий. Страшно тебе, а ты соберись. А то сейчас как кисель овсяный. Повтори все.

Получилось немного лучше. Тень просуществовала несколько секунд, причем жила своей жизнью. Сам Первуша стоял неподвижно, а тень бежала, размахивала посохом.

– Вот так и действуй. И не в избе, здесь легче всего, а на свежем воздухе, в лесу. Врага, если попадется на пути, на дороге встретишь, в лесу, в деревне, а не в своей избе. Когда поймешь, что глаза научился отводить, к следующему финту перейдем. Умелый чародей одновременно не одну тень бросает, а две-три. У противника глаза разбегаются. А на время, пока тени существуют, ты для противника невидим.

Удивлялся Первуша. Много знает Коляда, а один живет в ветхой избушке в глухом лесу. Скучно, людей мало, поговорить не с кем. Вот сейчас в избе отшельника Первуша появился. А до того? Один куковал? Женской одежды или каких-либо следов присутствия женщин в избе не было. Да и Первуша, воспитанный в семье, не собирался оставаться бобылем. Ему уже четырнадцать, отрок, а не мальчик. Еще года два, и надо самостоятельно на хлеб зарабатывать, свое жилье иметь. В пятнадцать в дружину княжескую или боярскую уже новиком брали, обучали оружному бою. Конечно, Коляда Первушу многому научил – считать, писать, людей травами и заговорами лечить, грыжи вправлять. Но у других селян профессия в руках есть – плотник, кузнец, бортник да хлебопашец. А у него? Всего понемногу, спроси – кто, ответить нечего. Коляда сегодня обмолвился – чародей. В деревне его колдуном называют. За помощью в случае нужды бегут, а в обыденной жизни сторонятся.

Потому как странный Коляда. Вина не пьет, песни не поет, не пляшет на праздниках, улыбается редко. И все время один в избушке, хотя вдовиц в деревнях с избытком. У одной мужика бревном в лесу придавило, другой утонул, третьего татары зарубили, четвертый в бане угорел, а пятый от лихоманки за три дня помер.

Подкатывались к Коляде бабоньки, глазки строили. А Коляда внимания не обращает. Бабы между собой его Бирюком называли, наверное – поделом.

За неделю Первуша научился глаза отводить. Тень от него кидалась в сторону, кружила и уже не секунды жила своей жизнью, а минуты. А вот до того, чтобы две тени сразу создать, Первуша сам додумался, без подсказки учителя. Даже забавляться стал. Выйдет в лес за хворостом или сухостой срубить, по дороге пару раз тень пустит, то одну, то две. Сам с интересом наблюдает, как они себя ведут. На что обратил внимание – бестелесные двойники точно такие движения делают, как и он, все привычки переняли. Пока сильных морозов не было, Первуша запасы дров пополнял. И вовремя, потому как в январе морозы такие ударили, что деревья ломались со звуком сильным, а мелкие пичуги на лету замерзали. На ресницах иней у Первуши нарастал, щеки и нос щипало. Седмицы две Первуша и Коляда в избе сидели. Заняться было чем. Травы перебирали, Коляда вроде экзамена устроил. Возьмет в руки сушеный листок или цветок, покажет:

– Угадай!

У Первуши память хорошая, ошибся всего один раз. Коляда остался проверкой доволен. Каждый вечер, после ужина, когда уже лежали, готовясь ко сну отойти, Коляда Первуше про великие княжества рассказывал. Где расположены, на каких реках столицы стоят, да как прозываются, да какие привычки народы имеют и чем на пропитание промышляют. Не думал Первуша, что мир так огромен. Вообще-то не задумывался ранее. Жил и жил себе, поел, поспал, работы по избе исполнил, поручения Коляды выполнил. А с байками Коляды мир перед ним открылся.

– Дядька, ты сам все видел?

– Кое-что своими глазами, другое люди рассказали. Больше всего торговые гости знают. Они в разных краях, чужих землях бывают. Где свой товар продадут, а где чужеземный купят, в свой город привезут. Тем и живут.

– Мошну себе набивают, польза-то от них какая?

– Эх, учил тебя, учил думать. А ты с плеча рубишь! Купцы – это как глаза и уши князей своих. Либо сами воеводе докладывают, что видели и слышали, либо старшине купеческому. Ежели видят, как чужое воинство в поход собирается, самим мечи вострить надо. Куда это соседи-непоседы собрались? Хорошо, если в другую сторону. Примет-то тревожных много. Вот степь взять, однако, не зимой. В холода там пусто. А когда тепло, стада пасутся, отары бродят. А как исчезли, перегнали их в другое место, стало быть, скоро конница тут пойдет. Лошадям трава для прокорма нужна, да стада мешать будут. Купцы и это примечают. Одним словом – лазутчики. А ты – мошну набивают!

– Прости, дядько, не подумавши сказал.

– А ты думай, голова тебе не для того дадена, чтобы ты ею только кушал. Смотри, думай, не торопись, выводы делай, даже из каждой мелочи, которая несущественной кажется.

Стыдно Первуше стало. А все язык его, хуже врага. Вечерние посиделки Первуше нравились, много нового узнавал, мир открывался другой стороной. А Коляда с удовлетворением отмечал, что ученик его многих сверстников в развитии обогнал, а знает не меньше иных взрослых. А кроме того, Первуша характер имел покладистый, добрый, а память – как чистый лист. Все, что ни скажешь, запоминает. Есть кому знания передать, хватило бы времени и здоровья.

Чем еще Первуша радовал – сам до иных вещей доходил. Например, научился две тени от себя пускать, глаза отводить. В его годы сам Коляда такого не умел. Учителю внимал, исполнял прилежно и точно. Судя по задаткам, Первуша может далеко пойти и обогнать Коляду. Не сейчас, конечно. Многих заговоров не знает, с серьезной нечистью еще бороться не может. Вон – Кумару испугался. Но с учением торопиться нельзя, знания постепенно впитываться должны, и практика нужна, чтобы запомнилось навсегда. Посей пшеницу, пока время не придет – не заколосится, не нальется зелеными соками зерно.

Только жаль Коляде – годы уходят. Стар уже стал, силы не те. Одно не подводило – память. Как-то пробовал в Вещей книге будущее свое и Первуши узнать, так не получилось. Прошлое книга показывала, даже далекое, скрытое пылью лет и даже веков.

Для Первуши Коляда был непререкаемым авторитетом. Каждое его слово воспринимал на веру, ни капельки не усомнившись. Не по библейским заповедям было – не сотвори себе кумира. А только иного не мыслил. Для него Коляда спасителем был, учителем, после гибели семьи и отцом, и семьей. Тем более Коляда не обижал Первушу. Родной отец иногда подзатыльники давал, бывало. Правда – за дело. А Коляда голоса никогда не повышал, не то что руку поднять.

В общем – устраивали оба друг друга. Конечно, Коляда не был обычным человеком, пусть и со странностями. Знал много, и знания не обычными были. Не зря его в деревнях окрестных колдуном звали. Без нужды селяне за помощью не обращались, а когда беда приходила в дом – бежали к отшельнику. А встретившись в деревне или на тропинке лесной, старались побыстрее мимо пройти. Уж больно у Коляды взгляд темных глаз пронизывающий, как будто насквозь встречного видит. А кому понравится?

В церковь Коляда не ходил, хоть и Библию рукописную в избе имел. Чисто православных праздников не отмечал, вроде Рождества. И праздников, пришедших в православие из язычества, не праздновал. Таких как Колядки или Ивана Купалы либо широкую Масленицу.

– Срам и грех. Нельзя поклоняться двум богам сразу, – плевался он.

Однажды вечером, когда спать улеглись, разговорились. За маленьким оконцем – в две ладони, затянутым бычьим пузырем, – бушевала пурга. Ветер пытался сорвать дверь, снег бил в оконце, шуршал на крыше. А в избе натоплено, тепло. В такие моменты на разговоры тянет.

– Первуша, а что ты знаешь о маленьком народце?

– Это кто такие? – привстал на локте на печи подросток.

– Ну – банники, овинники, кикиморы, домовые?

– Про домового отец сказывал: мал, да волосьями оброс, вроде шерстки. Дух домашний. Ежели его подкармливать – в миске молочка оставить в углу, кусок пирога, так он в домашних делах помогать будет, об опасности предупреждать. А коли обидеть его, так во сне щипать будет до синяков, а то и душить. Если злой, будет миски да горшки бить, шуметь, спать не даст. У домового женка имеется – кикимора, отец сказывал – уродливая старуха, шибко злая. Скот травит, бабам пряжу рвет.

– Знаешь, все верно батенько твой тебе сказывал. А еще?

– Вроде нечисть ведется от заложных покойников.

«Заложными» покойниками называли тех, кто окончил жизнь до срока – убитых, самоубийц, утопленников, отравленных, умерших от болезней. Обычно их лишали христианского погребения, тела бросали в болото, в овраги, реку. Неприкаянные души превращались в нечисть, обитали недалеко от места упокоения бренного тела. Однако же другие люди, зачастую воцерковленные, считали иначе. Нечисть произошла от восставших против Бога ангелов. Часть из них провалилась в ад вместе с Сатаной, меньшая часть осталась на земле. Те, кто остался в лесу, стали лешими, кто в воде – водяными. И, как водится, у нечисти помощники появились. У леших – моховики, боровики, блуды, диканьские мужики. Блуды заводили путников в трясину или глухомань. Диканьские мужики имели костяные пальцы, коими до смерти щекотали путников. Были полуденницы – девушки в полупрозрачной одежде, жившие на опушках лесов на ветках, портящие урожай на полях.

Но все это была мелочь по сравнению с вурдалаками – живыми мертвецами, поднимавшимися из могил и пившими кровь живых, или лихом одноглазым, духом зла. Лихо одноглазое, как описывали его уцелевшие, представало в виде высокой худой женщины с одним глазом. Лихо садилось человеку на шею, мешало жить. Лихо можно было обмануть или передать другому в подарок. Даже поговорка сложилась: «Не буди лихо, пока оно тихо».

В воде по ночам, опасаясь дня и гнева Ильи Пророка, могущего поразить их молнией, пряталась водяная нечисть. У водяных своя «челядь» из русалок, душ девушек-утопленниц и мавок – душ некрещеных детей или задушенных матерями. Во владениях «водяных дедушек» старались не шуметь, чтобы не гневался, задабривали подношениями в виде петухов, собак, хлеба. Водяные по ночам зачастую дрались с лешаками. Да так, что деревья валили по берегам озер или рек. Лешаки были невидимы обычному человеку, оборотнями. Кто видел – баяли, что черны, хвостаты, имели рога и копыта. При зверском обличье были заступникам сирых, убогих, проклятых, слабых и калик перехожих.

Да разве всех и упомнишь? Пожалуй, только в Книге Велеса, текст которой вырезан на тонких деревянных дощечках, все они и есть.

Даже «аука» – маленький, пузатый, с толстыми щеками. Отзывался на крик заблудившегося «ау». Но вместо помощи заводивший путников в глухую чащу и бросавший их там на голодную смерть либо на растерзание волкам. В общем – та еще публика.

– Ты, Первуша, должен отличать нечисть от нежити. Нечисть – она тела не имеет, принимает любую оболочку, твари разумные, даже боль чувствуют. Питаются людской энергией. Убить нечисть невозможно, только обмануть, тем и отвлечь. Обитают они в привычном месте. А у нежити тело есть, всегда полуразложившееся, вонючее, неприглядное, мозгов лишенное. Боли не чувствует, хоть руку ей оторви. Зато избавиться от нее можно – разруби на мелкие куски, и конец ей.

– Страшно!

– Встретишь – действуй. Боишься – не делай, а делаешь – не бойся. Только если соляным столбом стоять будешь, сожрут тебя с потрохами. А оно тебе надо?

– Да как же бороться, коли невозможно?

– Нежить убить можно. И никто не осудит, вред они всему живому несут. И от нечисти, и от нежити заговоры есть. Учить их назубок надо, чтобы в нужный момент из памяти не исчезли. Страх ежели верх над тобой возьмет – беда. Каждый человек чего-то в жизни боится. Один на медведя с рогатиной ходит, смел. А как с нежитью встретится, потом от испуга покроется, поджилки трясутся. А другой и темноты боится, громкого стука. А нечисть обмануть ухитряется, потому как в нужный момент собрал волю в кулак. И еще скажу: людям до поры не верь.

– Дядька, да что такое ты речешь?

От негодования Первуша сел на печи, ударился головой о низкий потолок, улегся, потирая ушибленное место.

– До той поры, пока в деле не проверишь. Любой, с виду богатырь, весельчак, в трудную минуту предать может. Бросит тебя один на один с бедой и сбежит. А коли рядом стоял, не убоялся, помог с бедой справиться, тот друг истинный, для того последнюю рубашку сними и отдай.

Первуше такие слова прежде никто не говорил. Полежал он, подумал: а и верно Коляда говорит. Сам подросток по малолетству с предательством и трусостью не сталкивался еще.

– Заговоры расскажешь?

– Обязательно. Еще и спрошу строго, дабы не запамятовал. Ну, слушай для начала. Это заклинание для призывания духов предков.

«Духи – дивии, духи – навии,
Словом Вещего заклинаю!
Вы слетайтесь, собирайтесь,
Чистые духи земли.
Чистые духи воды.
Чистые духи огня.
Охраняйте нас, помогайте нам!
А духи беспутные – прочь изыдите.