Фронтовик стреляет наповал

Феклистов поздоровался за руку с мужчинами.

– Горазд ты врать, Николай Иванович! Три дня назад в прокуратуре. А это кто с тобой?

– Новый оперативник, Андрей Михайлович Фролов, в МУРе служил.

– Вот, полюбуйся. Два ножевых ранения, судмедэксперт говорит – оба смертельные.

– Хочешь сказать – профессионал был?

– Не исключаю. После войны разведчики демобилизовались, диверсанты и прочий люд, кто хорошо холодным оружием владеет.

– Можно посмотреть? – выступил вперед Андрей.

– Гляди. За просмотр денег не берем, – хохотнул эксперт.

Судмедэксперты – народ циничный, трупов и крови не боятся. Но знатоки, следствию помогают. Одного взгляда Андрею хватило, чтобы понять – не бывший разведчик был. В разведке учили бить ножом или сверху, в надключичную ямку, или под левую лопатку, если часовой спиной к разведчику стоял, либо слева от грудины, на уровне ее сере-д-ины.

А тут – два окровавленных пореза на одежде слева, под мышкой. При опущенной руке потерпевшего так не ударишь. Рука левая в момент удара вытянута была. О своих предположениях сказал сразу.

– Ты в разведке служил? – спросил прокурорский.

– Так точно, три года.

– Либо урка из «мясников», либо прошедший подготовку где-то в спецслужбах.

«Мясниками» называли жестоких убийц. Их не любили и побаивались сами зэки. Обычно преступники не меняли свою «масть». Вор не шел на убийство, а разбойник не становился «щипачом».

– Феклистов, пусть твои сотрудники картотеку посмотрят. Может, по амнистии кто-то вышел подходяший.

– Сделаю. Вокруг смотрели?

– Не успели еще.

– Андрей, давай посмотрим.

Убийца вполне мог выкинуть нож как улику. Если выбрасывали, то, как правило, недалеко. Нож в крови, в карман не сунешь, выпачкаешься. И в руке нести нельзя, прохожие заметят. Стали вокруг трупа расширяющейся спиралью ходить. Повезло Феклистову.

– Есть! И поосторожнее, след свежий.

К Феклистову приблизился криминалист, потом жиденько развел гипс, вылил в отпечаток. След был относительно свежий, не больше часа-полутора ему, отпечаток от солдатских сапог. По такому обнаружить убийцу сложно, половина мужчин в СССР такие носит. Потом эксперт тоже сфотографировал, положив рядом линейку. Подошли другие члены группы. Нож, не поднимая, осмотрели. Андрей нож сразу опознал. Такие у финнов были.

– Видел на фронте у финнов такие.

– У солдат такие быть могли, что там воевали, – изрек прокурорский. – След тоже от сапога.

– И сапоги и финку на базаре купить можно, – возразил Феклистов.

Эксперт упаковал нож, уложил в чемоданчик.

– В отделе пальчики сниму, если рукоять не обтирали, завтра заключение получите.

Подъехала полуторка, труп погрузили в кузов. Судмедэксперт сказал:

– Причина смерти понятна. В морге труп осмотрю, если будут особые приметы, отзвонюсь.

Когда грузовик уехал, Феклистов бросил хмуро:

– Похоже – еще один висяк.

Висяками называли уголовные дела, которые расследовались медленно и в итоге отправлялись в архив по нерозыску преступника. Из улик только нож и след сапога. Да и то неизвестно, чей это след, может, и не убийцы вовсе. Проходил человек за десять минут до происшествия, могилку родственников посетить.

– Андрей, я в отдел, картотеку посмотреть. А ты по кладбищу походи, с людьми поговори, вдруг свидетелей найдешь.

Рабочий день, посетители на кладбище бывают или ближе к вечеру, после работы, или в воскресенье, в дни поминовения усопших. Разве сейчас найдешь свидетелей? Да еще кладбище старое, поросло кустами и деревьями. За десять метров через три могилки уже не видно ничего. Но Андрей не роптал, понимал – надо. Иной раз свидетель находился там, где не мог быть, – ночью, в глухом переулке. Не спалось дедушке, вот и сидел у окна. Но чтобы найти свидетеля, требовался иногда сизифов труд.

Прокурорский следователь и эксперты, а следом и Феклистов, уехали. Андрей добросовестно обошел кладбище Никого, кроме кладбищенского сторожа, да и тот никого не видел.

– У нас не военный объект, – ответил он на вопрос Андрея. – Я один, территория большая, входов три. Не видел никого.

Андрей в райотдел пошел. Феклистов и еще один оперативник, Тарасов Евгений, просматривали архивные дела, картотеку. Шансов было мало. Москва рядом, и убийца мог приехать оттуда или из любого другого соседнего города. Раздался звонок телефона. Феклистов снял трубку:

– Да, слушаю, начальник угро у аппарата.

Некоторое время он слушал, потом поблагодарил, положил трубку.

– Непонятки какие-то. Судмедэксперт вскрытие еще не делал, но тело убитого осмотрел, наш клиент. На руке наколка – «Не забуду мать родную», на груди – церковь с двумя куполами.

В уголовном мире все наколки делались не просто так, каждая татуировка имела значение. Два купола на храме означали две ходки на зону. Стало быть, уголовник.

– Это не главное, но существенное. На животе есть шрам от ранения, предположительно пятилетний. И зашивал его немецкий хирург.

Сведения важные. Если шили рану пять лет назад, то это был 43-й или 44-й год. Наших пленных немцы оперировали крайне редко, если он им был очень нужен. Уголовник – не командир высоких чинов. С чего бы это немцам проявлять такое милосердие?

Некоторое время все трое молчали, переваривая услышанное, анализируя.

– Тарасов, звони криминалисту, пусть сделает фото – анфас, профиль. Если купола, в архивах быть должно, запросим Москву.

– Я бы еще с соседями поговорил.

– Сам так думал. Но это когда фото будет и личность установим.

«Соседями» в уголовном розыске называли сотрудников Госбезопасности. Милиция входила в состав МГБ – Министерство государственной безопасности, иногда отделялась. «Соседи» называли милиционеров между собой более приниженно – «хомуты».

И Феклистов, и Андрей думали одинаково. Если рану шил немецкий хирург, то убитый был в плену или служил немцам. И сейчас с ним мог расправиться кто-то за старые грехи, видевший убитого на службе немцам. Хотя Андрей сомневался. Человек гражданский или уголовник ножом бьет не так.

Уголовники в живот норовят. Такие ранения серьезны, жертва перед смертью мучается. Колотые раны грудной клетки или брюшной полости почти всегда кончаются летальным исходом в отличие от резаных. Эти кровят поначалу обильно, но к трагедии не приводят, за исключением ранения сонной артерии на шее. Профессионалов – разведчиков, диверсантов – учат ножевому бою в спецшколах, чтобы убить наверняка, с одного удара и беззвучно. Если жертва, тот же часовой, после первого удара не будет убит и сможет крикнуть или выстрелить, может сорваться операция. Стрельба же для разведчика во вражеском тылу – последнее дело, считай – сорвал задание. Да и немцы обнаруженной группе уйти не дадут, для этого у них егеря, фельдполиция, служебные собаки. Уж Андрей-то знал.

Когда Феклистов сказал о ранении и швах, сразу мысль мелькнула: нельзя сообщников исключать, что с ним знакомы были в годы войны. Своим предположением поделился с Феклистовым.