Метаморфоза. Апостолы бытия

Пересменка прошла гладко, быстро. На утренней врачебной пятиминутке я отчитывался как на автомате. Правильные нужные слова вылетали сами собой, складываясь в цепочки логичных убедительных фраз. Голова была занята другим: что это было, что за ужасающая сила коснулась меня? Исподволь подсознание заполняла неконтролируемая растерянность вперемешку с усиливающимся страхом. Да было ли это на самом деле? Может, почудилось? Ну, уж нет, все реально. Свидетели тому – испорченная электротехника и воскрешенный пациент. И не только я знаю это. В коллективах, подобных нашему, информация распространяется мгновенно. Десятки пар глаз смотрят на меня. В зрачках искрится смесь жадного любопытства и настороженности. Знаю, что думают многие: «Вот он, наш непутевый, опять начудил. Слава Богу, не угробил ни кого. Что от него ждать завтра?».

Изнутри поднимается волна гнева. Я старался изо всех сил, как и всегда впрочем. Почему только со мной такое?! Хочется послать всех подальше, громко, обидно, так, чтобы отрезать навсегда. Хотя, зачем? В чем их вина? Они обычные, реагируют, как положено. Это я – иной, порченый. Это моя карма, мой груз и мне одному нести его. Не им.

Заканчиваю выступление, скомкав заключительные фразы. Торопливо, но четко отвечаю на пару вопросов главного врача и, не прощаясь, стремительно покидаю зал заседаний. Словно старую змеиную кожу, сдираю с себя белый халат и почти бегом вылетаю на улицу.

Свежесть!

Буйная, наглая весна встречает меня теплым ветром, насыщенным ароматами цветения и тонкой городской пыли. Сразу становится легче. Яростная пульсация в висках стихает. Глубоко, с наслаждением вдыхаю майский воздух и, прищурившись от ярого солнца, смотрю вверх. Насыщенная светлая синь неба тянет взгляд, не отпускает. Чистейшая лазурь, ни единого облачка.

Непроизвольно улыбаюсь. До меня доходит вдруг вся пустяковость и суетность произошедшего. Мазохистское желание упиваться тяжестью своей судьбы пропадает напрочь. Плевать! Что было, то было. Жить сегодняшним днем, текущим часом.

Забыть.

Я двинулся вперед. Пешочком. До дома недалеко. Хотя… Что там делать? Заснуть сейчас вряд ли получится, несмотря на усталость, а вот разрядиться не помешало бы.

Вот и знакомый кабак.

Пить одному – нехороший признак, врачам это известно лучше, чем кому-то другому. Но вот чего мне сейчас совершенно не хочется, так это общения с кем бы то ни было. После секундного раздумья решительно направляюсь внутрь.

4

– Чего орешь, как резаный? Сын ослицы! – приглушенный хлипкой стенной перегородкой голос сеньоры Лусии, выживающей из ума одинокой старухи-соседки, напоминал отрывистое воронье карканье.

Очнувшийся секунду назад Фаусто понял, что кричал во сне. Простыня мокрая от пота. Сердце бухало где-то у горла. В желудке ворочался шершавый горячий ком.

«Ну и приснится же!» – он до сих пор не мог поверить в недействительность страшной грезы, настолько ярким, рельефным было увиденное по ту сторону яви. Поражала реалистичность кошмара. Все, вплоть до мелочей, цвета, запахов, тактильных ощущений, было настолько убедительным (он до сих пор ощущал на себе липкий, холодно-отстраненный взгляд алого монстра), что легче было поверить, будто спит он именно в данную минуту.

Неспроста это. В народе говорят, что подобные сновидения несут некий смысл, порой даже влияют на судьбу.

«Да в преисподнюю этот бред!» – Лопес встряхнулся, постарался взять себя в руки. – «Я образованный человек, в конце концов. Не идти же с этой проблемой к толкователю снов. Да и какая тут проблема? Так, нервишки пошаливают. Работать надо меньше, да и чего-нибудь седативного попринимать не помешало бы».

Нервная система стремительно возвращалась в уравновешенное состояние. Нырнув босыми ногами в стоптанные тапочки, похихикивая над своими ночными страхами, уже порядком успокоенный Фаусто пошлепал на кухню, варить утренний кофе.

Распахнув окно, он улыбнулся просыпающейся столице. Тихий, спокойный Асунсьон[6 - Асунсьо?н (исп. Asunciоn, полное официальное название Nuestra Se?ora Santa Mar?a de la Asunciоn, гуар. Paraguay) – столица Парагвая, политический, экономический и культурный центр страны (прим. автора).] сонно нежился под приветливым майским солнцем. Скромные старые двухэтажные кварталы колониального стиля, укутанные буйной тропической растительностью, казалось, пребывали в вечной дреме. Прихлебывая крепкий эспрессо, Лопес любовался своим любимым парком площади Свободы, занимавшим целый квартал (под тенистой сенью этих зарослей он любил иногда сыграть партийку-другую в шахматы с местными пенсионерами). Вдали, из-за зеленого растительного занавеса выглядывал мраморный купол Национального Пантеона Героев – главной достопримечательности города.

Настроение делало стремительный вираж вверх. Он улыбнулся. Сегодня суббота, впереди выходные. Прекрасная погода. Поздняя осень[7 - В связи с наклонным положением земной оси, Южном полушарии (где расположен Парагвай) времена года противоположны таковым в Северном полушарии. К примеру, май является там последним месяцем осени, за которым следуют зимние месяцы: июнь, июль и август (прим. автора).] – его любимое время года. Еще достаточно тепло, но уже почти исчезли злые назойливые тучи москитов, доводящие до исступления жителей столицы в жаркие времена. К тому же самый благодатный сезон для его страстного увлечения – рыбалки.

Закончив завтрак, Фаусто, не торопясь, стараясь ничего не забыть, собрал снасти (ничего съестного, на обед будет только то, что даст природа), и вприпрыжку спустившись по лестнице, вышел на улицу Оливы. Давний знакомый, престарелый бродяга гуарани[8 - Гуарани? – группа индейских народов в Южной Америке (прим. автора).], ряженый в национальную одежду, поклонился ему в приветствии, не прекращая музицировать на тростниковой флейте. У ног нищего тульей вверх лежала видавшая виды засаленная фетровая шляпа с жалкой горсткой медяков на дне.

Лопес кивнул в ответ, стыдливо бросил монетку и, сгорбившись, влез в свой видавший виды Фольксваген «Жук».

Возясь с зажиганием автомобиля, он уныло размышлял о несправедливых перипетиях человеческой истории. Увы, Парагвай – далеко не единственное государство американского континента, где представители коренного населения прозябают на обочине жизни.

Старенькое авто наконец затарахтело. Он ехал по неброской малолюдной улице Оливы, любуясь тихими родными кварталами, где он провел всю свою жизнь. Да, провинциальный Асунсьон разительно отличается от шумных многомиллионных человеческих муравейников, таких, как Сан-Пауло или Буэнос-Айрес, даром, что столица. Но это его город, его исток, со своим ненавязчивым экзотическим очарованием, и, откровенно говоря, он, Фаусто Лопес, не был против закончить свой жизненный путь там, где и родился. Конечно, хотелось бы, чтобы это произошло попозже.

Путь к реке был недолог. Через несколько кварталов он свернул налево, на улицу Хусто Пастор Кандия. Еще несколько минут и – вот она, красавица Рио-Паргвай[9 - Рио-Парагвай (исп. R?o Paraguay, порт. Rio Paraguai) – правый приток Параны, одна из самых больших рек центральной и южной частей южноамериканского континента.] – главная артерия страны, широкая, сонная, неторопливо несущая свои обширные воды далеко-далеко на Юг, к великой Паране.

Неспешно припарковавшись, он спустился к пристани, к длинному ряду рыбацких лодок, покачивающихся на волнах, нашел свое суденышко, отшвартовался и запустил мотор.

Вперед!

Прищурясь от яркого солнца и бликующей воды, он бросил взгляд на далекий противоположный берег. Дикая пустошь, бескрайняя голая равнина Гран-Чако, простирающаяся на тысячи километров. Унылое, безотрадное зрелище. Немудрено, что Асунсьон целиком расположен на левом плодородном берегу.

Спустившись вниз по реке на пару километров, он бросил якорь метрах в двадцати от берега острова Итороро – безлюдного клочка суши, сплошь заросшего джунглями. Тишина, благодать! Оглянись и кажется, будто ты на краю света, где-то в амазонской сельве, а не в столице банановой республики.

Фаусто флегматично смотрел на правый берег. Там уже Аргентина (граница между странами проходила по Рио-Парагвай), еще 200 метров и ты в другой стране. Тем не менее, он ни разу не бывал там. Ортодоксальная натура законопослушного гражданина не решалась на столь значительное нарушение.

Вот оно – счастье. Блаженная улыбка не сползала с лица парагвайца, наслаждающегося процессом дикой речной охоты. Ему нравилось ощущение единения с природой, короткий шаг назад в забытую естественную первобытность. Что с того, что рыбалка не задалась? Не это главное. Вот уже больше часа терпеливого ожидания не принесли пока результата. Все объяснимо. Река изобилует рыбой, просто он приготовил снасти на довольно крупную добычу, а тут уж как повезет.

Прямо над головой бесшумным пестрым клоуном пролетел тукан. И в ту же секунду леска дернулась, зазвенев от напряжения.

«Есть!» – Фаусто мгновенно собрался, потянул на себя, тут же ощутив мощный ответный рывок.

«Ух! Килограммов шесть, не меньше».

Опытный рыбак, он знал, что резкие движения здесь неуместны. Плавно, истово, уступая, когда надо, он неуклонно подводил добычу все ближе, терпеливо отвоевывая сантиметр за сантиметром. Четверть часа непрерывной борьбы и серебристый красавец трепещет на дне лодки, осыпая человека веером мелких брызг.

Вот это удача! Местные называют это создание «като». Говорят, что это родственник знаменитой амазонской арапаймы. Ну что ж, обед себе он заработал.

Через полчаса на покатом берегу острова уже потрескивал веселый костерок. Рыба, запеченная на угольках – прекрасное угощение на воздухе. Тут главное соли не пожалеть. Удалив чешую, Фаусто вытер нож и привычным движением вскрыл брюхо добычи. Среди вывалившихся бурых внутренностей что-то блеснуло.

«Что это?».

Он осторожно извлек странный предмет из груды мертвой влажной плоти, сполоснул в речной воде и приблизил к глазам, завороженный его красотой.

Если бы искусный мастер взял крупное куриное яйцо, осторожно освободил бы его от содержимого, а хрупкую скорлупу обработал бы резцом, сплошь испещрив тонкую поверхность сквозными витиеватыми прорезями замысловатого орнамента, то получилось бы нечто похожее на то, что он держал в руках.

– Дева Мария! Что за чудо?!

Забыв, где он, кто он, Лопес зачарованно смотрел на загадочную вещицу, любовался его яркой вызывающей красотой. По тонкой, ажурной, аквамариновой поверхности находки плясали искристые перламутровые блики, переливались, двигались, будто живые, исполняя некий будоражащий гипнотизирующий танец. Артефакт завораживал, притягивал взгляд, заполнял собой все окружающее, будто он – вся вселенная.

Фаусто смотрел и смотрел, погружаясь в транс. Картинка смешалась, поплыла. Вот уже нет ничего, ни острова, ни реки, ни города. Все заслонило, накрыло собой новое доминирующее видение. Бесплотное сознание удачливого рыбака парит в мертвом холодном вакууме, утыканном хаотичной россыпью звезд. Впереди яркая точка, нет, уже пятнышко, все ближе, ближе. И вот над ним уже нависает, подавляет своей массой грязно-кирпичная сфера с многочисленными белесыми проплешинами, окутанная мутной дымкой плотной атмосферы. Планета раздувается, растет, заполняет все видимое пространство. Вот странник уже на ее неприветливой поверхности. Небо мрачное, иссиня-черное. В зените крохотное, с ноготок мизинца, темно багровое солнце, скупое на тепло. Прямо по курсу, над горизонтом, две голубоватых луны. Одна круглая, крупная, похожая на земной спутник, другая маленькая, несимметричная, напоминающая щербатую фасолину. Рельеф гористый, кругом нагромождение черных вздыбленных колючих скал, с которых свисают бескостные тела ярко-фиолетовых созданий, напоминающих земные коралловые полипы, увеличенные в тысячи раз. Их многочисленные длинные серые щупальца развеваются на шквалистом ветру, иногда ловко хватая что-то из воздуха и отправляя добычу в слизистый беззубый рот. Впереди, за неприветливыми утесами – идеально ровная площадка, размером с небольшой стадион, покрытая чем-то прозрачным, очевидно – льдом. Вдали, на скользкой поверхности, наблюдается какое-то шевеление, скопление чего-то живого. Он уже хочет идти туда, начинает движение, и вдруг прямо перед ним возникает раззявленная, шестиугольная, до самого горла утыканная множеством мелких конических зубов, хрипящая пасть.

– Господи Иисусе!!! – Фаусто мгновенно пришел в себя. Огляделся. Все в порядке. Вот лодка, костер, выпотрошенная рыбина. Будто и не было ничего. Только сердце загнанно бухает в груди, и струйка липкого пота бежит между лопаток.

«Может, почудилось?» – прошептал неуверенный голос рационалиста в его голове.

«Ха! Трусишка, ты сам-то в это веришь?» – глумливо вставил другой голос.

«А ты не прост, дружок, далеко не прост», – Лопес бросил жадный взгляд на загадочный артефакт и осторожно, стараясь не повредить, спрятал его в карман.

5

Али ненавидел эту огромную суровую страну, этот сытый, погрязший в изобилии город, этих бледнокожих людей, разговаривающих на непонятном славянском языке.

Гяуры[10 - Гяур (араб. ????? – неверующий, иноверец) – так в исламском мире называют иноверцев (прим. автора),], неверные.

Чуждый мир, дикая культура. Он ни за что не согласился бы жить здесь, но священная месть занесла его в это проклятое место. Эти твари разрушили его жизнь, его вселенную и поплатятся за это.