Куда ушли бомжи?

Заметьте, что всё в жизни – и хорошее, и плохое – начинается не постепенно, а случается именно «вдруг». Неожиданно. Например, возвращаетесь вы из служебной командировки с чувством выполненного долга и в предчувствии премии за хорошо выполненную работу. И как-то незаметно для вас и совершенно неожиданно находите, что в вашей постели вдруг разлёгся ваш друг. Всё бы ничего, но на соседней подушке, прижав проказливые ушки, лежит голова жены и изображает сон, мол, она здесь проездом. Для них ваше появление тоже неожиданность, и вся дальнейшая история начинается тоже со слова «вдруг».

И так, Сеня увидел вдруг блеск у себя под ногами. Навёл резкость на свои, подпорченные некачественным стеклоочистителем, глаза и узрел часы. Не просто затрапезные часики типа «Комета» или «Командирские», а с виду настоящий «Ролекс», и не просто «Ролекс», а в золотом корпусе с золотым браслетом, который маняще сверкал при лунном свете и терялся где-то в глубине мусора.

Сеня Гундос умный мужчина и опытный бомжара. Он не кинулся спешно откапывать золотые часы. Суетливыми движениями он мог бы привлечь внимание случайных любопытных глаз и нажить себе конфликт интересов. Вам лично конфликт интересов нужен? Нет, не нужен. Сеня Гундос желал жить тоже без конфликтов. Поэтому он ленивым жестом зацепил палкой грязный мешок, делая вид, что рассматривает какую-то хреновину под ним, а сам, расчетливо выверенным движением, накрыл мешком золотой «Ролекс», и, для верности, встал на него обеими ногами. Отлично! Драгоценная находка надёжно укрыта от случайных свидетелей.

Без суеты Сеня поднял пачку «Парламента». В ней оставалось две сигареты. Лениво закурил и начал незаметно, но очень внимательно изучать окружающую местность. Пусто. Только огромные крысы по хозяйски сновали между кучами мусора. Сеня медленно присел над мешком и запустил под него руку в надежде взять свой золотой трофей. Часы нащупал и хотел их поднять, но они за что-то зацепились и не желали являться перед очи Гундоса. Пришлось откинуть мешок в сторону и изучить причину задержки. То, что увидел Сеня, заставило сжаться от ужаса сердце бывалого бомжа. Золотые часы «Ролекс» плотно сидели на запястье большой волосатой человеческой руки. В страхе Гундос заново моментально закрыл, ничего хорошего не сулящую, находку.

Трупы на городской свалке не в новинку. Находились они и раньше, но, с вводом в эксплуатацию городского крематория, господа бандиты отходы своего производства предпочитали сжигать. Во-первых, гигиеничнее, а во-вторых, у ментов никаких вопросов. Нет тела, нет и дела. А зарплата от количества найденных тел не зависит. Оцепеневший от страха разум шептал Сене: «Срочно беги! Хватай женские рейтузы и беги! Меняй у Машки Разливухи штаны на брагу и скачками в лес, в тундру! Менты загребут и труп на тебя повесят!» Жадность, разбухшая от блеска золота, глушила голос разума: «Семён, ты же мужик! Это не первый труп, который ты видишь. Чего бояться? Кругом не души. Не спеши. Откопай труп. наверняка в карманах найдутся бабосы, а на другой руке могут быть и кольца-перстни… Не ссы в компот, там ягодки!».

Сеня Гундос выкурил, сидя на мешке с золотой находкой, ещё одну сигарету. Внутренний голос побеждённого разума обиженно затих и бомж начал свои раскопки. Споро раскидав мусор в стороны, Гундос откопал крупного мужчину славянской внешности в шёлковой пижаме. Лицо трупа было залито неизвестно чем, или кровью, или кетчупом из прилипшего к лысине пакета.

Карманы пижамы были пусты, ноги трупа босы. Зато на правой руке нашлось, под слоем грязи, массивное золотое кольцо с бриллиантом. Жаль, конечно, что покойный перед смертью не надел на себя костюмчик от Кордена, набитый пятитысячными банковскими билетами. «На безрыбье и рак закуска!» – подумал Гундос, и вслух пробормотал:

– Прости, братан! Но эти цацки тебе уже не нужны.

С этими словами Сеня деловито принялся снимать с покойника часы и кольцо. Браслет у часов расстегнулся с глухим щелчком с третьей попытки. Обручальное кольцо упёрлось, и никак не хотело покидать палец хозяина. Гундос у судьбы в живодёрах или садистах не значился. Людей, правда, недолюбливал, но собак обожал. Впрочем, есть за что. Чем он больше узнавал людей, тем сильнее любил собак.

Бесплодные усилия по снятию кольца распалили жабу жадности, и она подтолкнула Сеню на решительный шаг. Он вытащил из кармана и раскрыл большой перочинный нож. Взял вялую, безвольную кисть покойника и старательно уложил безымянный палец правой руки на случайный обрубок бревна и уже замахнулся ножом. Он хотел одним ударом отчленить палец от кисти и затем спокойно, без нервов снять кольцо. Как вдруг над его ухом кто-то громко сказал:

– Не спеши!

Гундос оторопел от ужаса, но всё же медленно повернул голову, и чуть было не столкнулся нос к носу с покойником. Труп с сине-красно-чёрной рожей в упор с укором смотрел на Сеню детскими синими глазами. Гундос от страха зажмурился. Кожа его от головы до пят покрылось пупырышками, и он стал смахивать на свежеощипанную курицу. Хотелось бежать быстро, подальше и куда глаза глядят. Внутренний голос разума мстительно зашипел: «А я предупреждал…». Сеня отчаянно замотал головой в надежде, что его кошмар с ожившим трупом, весёлые проделки «белочки» и он сейчас пропадёт. Всё встанет на свои места, в том числе его мозги и нервы, а труп, как был раньше, так и останется молчаливым покойником. Не принято в приличном обществе встречаться с болтливыми трупами, но Сенин покойник, видимо, был далёк от хороших манер и рявкнул Гундосу прямо в ухо начальственным басом:

– Шары раскрой!

Сеня от ужаса раскрыл глаза и сфинктеры. Запахло большими неприятностями. Вовремя спохватился. Оставил раскрытыми только глаза. Голова бывшего покойника действительно выглядела весьма потрёпанной, но живой, на абсолютно мёртвом теле. Более того, она не только разговаривала на чистейшем русском языке, но ещё и нахально командовала.

– Быстро бери меня в охапку, и спрячь в своей берлоге!

Гундос, несмотря на пережитый кошмар, и всё ещё трясясь от страха хотел возмутиться: «Мол, с какого хрена баня-то обвалилась, чтобы я, честный бомж, разных незнакомых покойников по свалкам растаскивал!» Не успел выставить своё «фи». Голова вещала:

– Иначе в полицию заявлю, что ты совершил на меня вооружённый грабёж, и, угрожая ножом, снял золотые часы «Ролекс» стоимостью 120 тысяч рублей…

«Сука!» – подумал Гундос. – «На хрена я тебя откопал!» Внутренний голос мстительно встрял: «Вот-вот! Я о том же! А ведь предупреждали дурака!»

Голова, видя бездействие бомжа, перешла к открытым угрозам:

– Шевели батонами, придурок! Сейчас здесь появятся люди в чёрном и удушат меня!

«И хорошо!» – подумал Гундос. – «Так тебе и надо! Больше не будешь пугать честных бомжей. Умер, так умер и на хрен оживать при каждом удобном случае…», но закончить свою оптимистическую мысль на мажорной ноте ему не удалось. Голова заявила:

– Меня задушат. Ты не нервничай. Задушат меня, а не тебя. Я буду мучаться, а не ты. Тебя они мучить не будут. Для них ты вошь, паразит на здоровом теле общества. Они тебя сразу застрелят, как опасного свидетеля. Ты видел меня, и даже может быть, узнал. Только поэтому ты на половину уже покойник. У тебя выход единственный. Если хочешь жить, то должен спасти меня. Спасёшь меня и я спасу твою сраную жизнь и сделаю тебя очень богатым человеком.

Особой нежности Сеня Гундос к ожившему покойнику не питал, с другой стороны и лютой ненависти он пока не заслуживал. К перспективе обогатиться за счёт говорящей головы бомж отнёсся со здоровым скептицизмом и чёрным юмором: «Гильотина лучшее средство лечения от страсти к наживе». Однако, вариант встречи с людьми в чёрном и получения у них автографа в виде пули в голову, Гундос оценил серьёзно. Убежать и бросить ожившего покойника Сеня не мог не из-за повышенного градуса милосердия, а из-за чувства самосохранения. Голова в отместку, укажет на его существование в природе. И тогда жизнь простого бомжа превратится в кромешный ад, в непрерывный кросс по пересечённой местности. До счастливой встречи с пулей от людей в чёрном.

Убить, зарезать перочинным ножом оживший труп Сеня теоретически мог, но… Говорят же умные люди: теоретически это лошадь, но практически она не везёт. Одно дело отчекрыжить у покойника один палец, другой коленкор – отрезать живую голову от мёртвого тела. На такой варварский поступок Гундос был не способен, а жить-то, зараза, очень хотелось. Выход действительно оставался один – спасать говорящую голову и попытаться спасти при этом свою несчастную задницу.

Закинув бывшего покойника в шёлковой пижаме за спину, Сеня Гундос, пугливо озираясь, сгибаясь под тяжестью мёртвого тела, засеменил в сторону своей берлоги.

*******

Говорящая голова оказалась оракулом и накаркала беду. Едва рассвет размыл ночные тени на городской свалке, как черти из под земли возникла свора людей в галстуках, в чёрных костюмах и тёмных очках. И началась классика жанра. Бомжей вытаскивали из всех нор. Сразу били по почкам, печени и редко по-деревенски – по мордасам. Только потом совали фотку какого-то мужика под нос и после вопроса: «Видели или нет?», пинали под зад.

Бомжи, ужратые некондиционной водкой, вообще, не понимали кто, что, кого, о чём спрашивают. Привычно сносили побои и ещё более привычно отрицали свою причастность ко всему на свете. Никто ничего не видел и никто ничего не знал! Люди в чёрном упёрлись в такую единодушную стену отрицания, что вынужденно поверили в её правдивость. Решили уже удалиться, но по решению старшего заглянули в берлогу к Сене Гундосу.