На краю Мещёры

Он «забегал» в гости всякий раз, приезжая в Москву из Свердловска, моторный, синеглазый, улыбчивый, заражая нас стремлением успевать и «прокручивать» все дела как бы на ходу. Помнится, обещал непременно заглянуть и в Костино: побродить по есенинским местам, а, может быть, даже посидеть на берегу Оки с удочкой, что по его понятию, являлось пределом безмятежного отдыха…

Собирался он заехать под Рязань и в то лето, отправляясь в отпуск с женой и Никитой – младшим из трех сыновей. На пустынном плато между Астраханью и Махачкалой где часами можно не увидеть другой машины, поджидал Яровых перехлестнувший дорогу, не приметный глазу барханчик. Машину на скорости занесло, ударило о свернувший в сторону встречный грузовик… В живых остался только Никита.

Утрата утрате рознь. Эта была на редкость несправедлива. Не дождался Яровой внуков, хоть очень хотел увидеть в ком-то из них продолженье себя. Юру только-только обогрело признание читателей вкупе с благосклонностью критиков. Он был на взлете дарования, всколыхнувшего в нем множество замыслов и так спешил раскрутить их, словно знал, сколь скупо отмеряно ему жить.

Да простит мне читатель за это отступление, вроде бы никак не связанное с предыдущим рассказом.

Переговоры со строителями, которые должны были начать реставрацию зданий бывшей усадьбы Никитинских, обнаружили, сколь мало мы были осведомлены о ней. Кроме сметы на ремонт особняка, на руках не было ничего: ни контуров усадьбы, нисхемы парка, который намечалось восстановит, ни плана главного здания… Специалистов же, способных квалифицированно выполнить такую работу, не было не только в Рязани, их трудно оказалось найти даже в Москве.

Я собирался позвонить в Рязань, но почта оказалась на замке. Потоптавшись у двери, прошел улицей дальше, и в конце ее, у старой кирпичной постройки, приметил высокого, в спортивной куртке парня с фотоаппаратом наизготовку. Вторая камера покачивалась у него на груди. Ничего примечательного, кроме облупившихся стен и зарослей крапивы, вокруг не было. А парень щелкал кадр за кадром.

Весьма заинтригованный, я спросил, не пресса ли пожаловала к нам. Оказалось, не пресса. Незнакомец коротко взглянул на меня и, в свою очередь полюбопытствовал о моей фамилии, назвав ее, как оказалось, с подачи районного отдела культуры. Удовлетворенно хмыкнув в ответ, словно именно здесь и назначал мне встречу, представился:

– Илья Яровой.

Что-то дрогнуло во мне, когда, вглядевшись в удлиненные черты лица, узнал я раздумчивую синеву глаз и тонкий рисунок губ:

– Юрьевич?

– Юрьевич, – помедлив, ответил он, не выдав однако своего удивления. И тем самым невольно подтвердил: приехал-таки в Костино Яровой – сын Ярового.

– Я хорошо знал вашего отца.

– Вот как… Вчера было десять лет с того дня…

Со временем к счастливым совпадениям и к внезапным горестям жизни привыкаешь, как к неизбежному, даже обыденному. И все же встречи, подобные этой, невольно заставляют задуматься о таинствах предначертаний свыше нашего бытия, непредсказуемого, неповторимого в хитросплетениях судеб…

Жена Ильи Таня, худощавая миловидная женщина, встретила нас у двухэтажного, с выбитыми стеклами особняка, где он наносила на ватман контуры здания. Тщательность, с какой был выполнен на чертеже каждый штрих, выдавала руку отнюдь не дилетанта. Хотите верьте, хотите – нет, но Яровые оказались теми самыми специалистами, которые необходимы были для составления плана бывшей усадьбы.

Оставалось поблагодарить областное управление культуры, пригласившее Яровых принять участие в составлении свода памятников культуры Рязанской области. Как посетовал в беседе с Яровыми начальник управления Николай Максимович Астахов, в области детально описано и систематизировано более двухсот археологических объектов, а о заброшенных дворянских особняках и одичавших парковых ансамблях – минимум информации. Не парадокс ли?..

Увы, скорее закономерность. За чаепитием в нашем саду, под перестук опадающих незрелых яблок, Илья и Таня рассказали о том, как едва не вымерла в стране их профессия.

В пятидесятые годы три вуза страны, выпускающие специалистов по ландшафтной архитектуре и садово-парковому искусству, прекратили прием на эти отделения. Чья-то многомудрая голова сочла, что не к лицу советской власти потакать развитию науки, рожденной прихотями аристократов… Лишь три года назад этот запрет был отменен. В результате Москва располагает сейчас дипломированным научным корпусом по садово-парковому искусству в составе одного доктора и трех кандидатов наук. Расклад не на столицу и ее окрестности, а на всю Россию матушку, хоть потребность в таких спецах велика повсюду.

Половина тех титулованных ученых сидела за дощатым, промытым недавним ливнем дождем и поддерживала беседу. Илья – более сдержанно. Таня – с нерастраченным удивлением перед гримасами жизни. Они поженились задолго до окончания Свердловского архитектурного института и после столичной аспирантуры остались в Москве «на птичьих правах». Кандидатская работа Ильи так и называлась: «Пейзажные сады русской провинции».

Потом настал черед моего рассказа. Для гостей ценны оказались любые сведения об усадьбе Никитинских. Дотошность, с которой они вникали в приметы прошлого, живо напомнила мне манеру бесед с Юрой.

О старинном особняке и заброшенном парке над Окой Яровые отзывались с восхищением, по их словам, до сих пор у специалистов «на слуху» были лишь два шедевра паркового искусства в Рязанской области: в Красном и Киричах. Оба они создавались как регулярные. Пейзажный парковый ансамбль в Костино достоин стать третьим в этом ряду и несомненно должен быть возрожден. «Будем трубить о том всем», – как выразился Илья.

Запустенье, ныне царящее здесь, еще выглядит беспроглядным и вечным, как кажется бесконечной зима в глухие февральские ночи. Еще не тронулся лед на Оке, не обозначились даже забереги, всего лишь принесли двое с собой толику животворного тепла, горячего желания помочь старой усадьбе. Но встреча с ними отозвалась во мне такой же радостью, с какой примечаешь вдруг у сугроба первый подснежник.

    1991 г.

ПОКАЯНИЕ

Грешен перед тобой, земля Рязанская. Взялся за гуж – помочь восстановить памятник архитектуры – дом Никитинских в Костино, и не довел обещанное до конца.

Как писал в предыдущих главах, много было хлопот вокруг этого дворянского особняка, оказавшегося в запустении и по сути ставшего бесхозным. Вместе с писателем Анатолием Роговым добились, чтобы отдали дом вместе с прилегающей усадьбой под Центр народного творчества.

Начались эти хлопоты еще до перестройки. А когда настали годы всяческих перемен, отнюдь не благоприятных для создания такого Центра, удалось лишь отчасти отреставрировать старое здание. Заменили крышу, перекрытия, окна и двери… А на ремонт бывшей школы для крестьянских детей и вовсе не нашлось средств.

Когда-то соратник мой при удобном случае величал нас обоих «отцами основателями» нового дела. Но чем дальше, тем чаще стал вершить дела единовластно. На том мы и расстались. Предоставил директору желанное право распоряжаться будущим Центром одному.

В прежние времена был у Центра в Костино свой сторож, который худо ли, хорошо ли охранял усадьбу от праздношатающейся братии. Потом ставку сократили за неимением средств. И однажды ночью полыхнул дом Никитинских – остались от него одни стены. Как рассказывали селяне, забрались туда в холодную пору ученики местного ПТУ, да разожгли костер, чтобы погреться…

После такой порухи любители ночных бдений избрали местом своих сборищ другой заброшенный дом – бывшую школу для крестьянских детей. Разломали там не только двери и окна, но даже полы и печи. И чтобы не повторила школа судьбу барского дома, распорядились местные власти снести строение.

Так плачевно закончилось дело, которое казалось таким перспективным. Никого не хочу винить в этом бесславном конце. Но с себя не снимаю ответственности за него. Правда, едва ли сумел бы я, оставшись в Правлении, найти средства, чтобы содержать сторожа. Но все равно: как доведется идти мимо сожженной барской усадьбы, словно с немым укором взирают на меня пустые глазницы ее окон. И маетно оттого на душе.

    2000 г.

БЫВАЛЬЩИНА

Кладу из кирпича стену дома и нет-нет да поглядываю, как идут дела у соседа. За травянистой стежкой-дорожкой еще прошлым летом вырос особняк с мезонином. А сейчас Алексей Константинович наводит лоск на стены его.