На краю Мещёры

«Иконописец (изограф) является совершенно безличным работником, шаблонно воспроизводящем композиции и формы, однажды навсегда указанные ему и его собратьям, и, если иметь возможность выказать в чем-то свое мастерство, то единственно в тщательности и тонкости работы». Так жестко и недвусмысленно охарактеризована сущность этой профессии в знаменитом энциклопедическом словаре Ф. Брокгауза и И. Ефрона конца позапрошлого века.

Ну, а как же, в таком случае, мы отличаем иконы Новгородской школы письма от Владимирской, а шедевры Андрея Рублева от знаменитых творений Феофана Грека?.. Очевидно, рассказывая о профессии изографа, авторы энциклопедии, главным образом, имели в виду работников массового, поточного производства, прозванных в народе богомазами, когда один живописец мастерской рисует по трафарету только фон, другой – перси, и так далее…

Ныне в России такой конвейер редко где можно встретить. Разве что во Фрязине, на комбинате церковной утвари. Однако освященные веками каноны православной живописи остались незыблемы. И в этом смысле творческие измышления изографа, сколь совершенно не было бы его мастерство, и по сию пору резко ограничены. Традиционно незыблемы для композиций соразмерность фигур и отточенность жестов, поворот головы и даже расцветка одежд… Что же остается на долю воображения мастера?.. О, не так уж мало!

Я вглядываюсь в привычную череду деисусного чина на иконостасе Константиновской церкви, и первое беглое впечатление от общности святого семейства постепенно обращается в узнавание. Так через много лет узнаешь при случайной встрече старых знакомых. Вроде бы и тот святой, и не тот. Нечто свое, характерное сквозит в складках губ, в согбенности спины… То не время наложило на каждого свой отпечаток – это сделала рука мастера.

Венчались Ирина и Владимир три года назад, в Константинове, пред ясными ликами тех самых святых, которых рисовал муж с благословления архиепископа Рязанского и Касимовского Симона. К вере пришли много раньше. А как поменяли благоустроенное жилище на берегу Черного моря в Анапе на временное пристанище в рязанском селе Пощупово – о том особый рассказ.

Никто не гнал их из теплого, обжитого края на Север. Сначала приехали поклониться древней земле возрожденного Свято Иоанн-Богословского монастыря. Побродили по заросшим ромашками тропам, по светлым березовым перелескам, над которыми время от времени плыли тихие звоны, и так благостно стало на душе, словно после долгого отсутствия вернулись в родной дом.

Тут и решили пожить, хоть трудно было бросать нажитое долгим трудом. Сначала снимали за плату старенькую избу. Потом уговорили местных строителей на обмен. Они забирают под профилакторий особняк Ивановых в Анапе, а взамен возводят для художников кирпичный дом с мезонином в селе Пощупово. Немало помогал строителям и сам Володя.

Накануне Нового 1995 года Ивановы справили новоселье по соседству со Свято Иоанно-Богословским монастырем. Стоит дом на бугре, обращенный окнами к березовой роще по ту сторону широкого лога. Высота, простор, буйство красок и в расцвете весны, и в зрелую пору осени… Улучи время – и садись за мольберт, не покидая жилища.

Пишет Иванов и пейзажи, отдавая дань любви приютившей их рязанской земле. А в руках Ирины оживает местная глина. Но главное дело Ивановых – иконопись. Это занятие Володи. Он готовит к росписи доски по рецептам древних мастеров. Высушенные до звона липовые плахи с дубовыми клиньями проклеивает в несколько слоев рыбьим клеем, покрывает левкасом – грунтом на алебастровой основе. Лишь потом приходит черед растирать на хлебном квасе или на яичном желтке пеструю гамму красок.

Первую икону – Святого Иоанна Богослова Володя написал здесь. Это было как прозрение. Никогда прежде не бравшийся за такую работу, он почувствовал словно зов свыше, и когда показал свое творение настоятелю монастыря отцу Авелю, тот распорядился поместить икону на почетном месте – перед входом в купальню святого источника, исцелившего многих больных.

С той поры по каким только адресам не отправлялись иконы из древнего села Пощупово, где некогда была улица богомазов. Творения Владимира Иванова украшают стены церкви Святого Георгия Победоносца в поселке Витязево на Кубани, духовной школы в Раменском, под Москвой, монастырей в Польше и Франции, в Центре православной культуры в Дели… Десятки заказов исполнены для верующих из Москвы и Екатеринбурга, Рязани и других городов…

Пишет Володя, чаще всего, ночами, когда все стихает вокруг и «открывается небо», в том особом состоянии души, которое он воспринимает, как дар Божий. Тогда пишет вдохновенно, едва успевая за тем, кто словно бы ведет его руку. Как рассказывает Ирина, случается, что на еще не написанных иконах вдруг как бы сам собой начинает проступать лик святого…

Иконы, написанные Владимиром, несут в себе не только отпечаток поклонения всему, причастному Богу, но и душевной мягкости, сострадательности самого художника. Свет этих досок не ярок, чуть приглушен. Он сродни тем молитвам, которые хочется произносить не во весь голос, а на полутонах, с доверительной сердечной простотой.

В первый год сельской жизни, пока Ивановых мало знали в округе, порой приходилось работать без конкретного адреса, «про запас». Ныне заказы следуют чередой.

В прошлом году у соседей Ивановых сгорел дом. Спасти успели немного. Но среди немногого – опаленную пламенем икону Пресвятой Богородицы. Скорбный лик ее едва угадывался во вздутиях краски. Племянник погорелицы принес икону Ивановым, не веря, что можно спасти ее. Попросила бабка – он и принес. А когда увидел возрожденную семейную реликвию, не сразу признал в ней ту самую икону:

– Ух ты, как живая! – только и произнес.

Минувшим летом в доме Ивановых к терпкому духу левкаса прибавились запахи свежевскопанной глины. Ирина увлеклась керамикой. Под ее тонкими пальцами из желтоватой бесформенной массы стали появляться на свет фигурки забавных зверюшек и птах во главе с добродушным вислоухим дворнягой. Всех их, за неимением муфельной печи, ждала жарко протопленная русская печь, после чего сувениры расписывались красками.

Долго не удавалось найти подходящую для таких поделок глину. Стал Володя копать траншею под фундамент своего дома, а нужная глина – вот она, тут и есть, вязкая, пластичная. С той поры зачастили к Ивановым гости – молодые селяне, которым по душе пришлось лепить игрушки из глины. Чаще всего занимается с молодежью Ирина – обучает парней и девчат навыкам лепки, прививает вкус к рисованию, а заодно – и к классической музыке, и к живописи разных веков. За чаем из старинного самовара так непринужденно льется беседа…

Остро не хватает времени. На сад и огород, на хозяйственные дела, на учеников и на чтение книг, все прибывающих в домашней библиотеке. Володя не одинок в своей главной заботе – когда советом, а когда и кистью помогает мужу творить святой промысел Ирина.

Пытаюсь представить, сколько икон сумеют написать они вдвоем, и думаю: «При всем старании едва ли Ивановым под силу восполнить тот ущерб, который нанесли прихожанам монастыря воры в обличьи монахов.» Но сколько ныне на Руси таких Ивановых – кто сосчитает?

    2000 г.

2. БЫЛОЕ

ДОМ БЕЗ ХОЗЯЕВ

Как вязко сидит в нас инерция взгляда. Уж сколько раз за последние годы проходил мимо пустующего здания барской усадьбы, и все казалось обыденным: заросшие одуванчиком ступени парадного входа, облупившаяся колоннада, заколоченные досками провалы окон… Седая безнадзорная старина, ей ли удивить кого-либо в российской глубинке. И все же, помнится, впервые увидев запущенный дом, отметил с горечью: неужто никому не нужны эти каменные хоромы, великолепие которых не в силах заглушить даже долгое небреженье людское?

Кто-то объяснил мне, что в здании, принадлежащем профессионально-техническому училищу, ныне – временный склад. И поскольку все вокруг не было постоянным, кроме Оки, омывающей этот крутояр, подумалось, что настанет пора, и особняку найдется иное, более достойное применение. Кто-то же отвечает за это.

Как ни странно, ожидания сбылись. В 1979 году реставраторы перекрыли крышу, подлатали фасад и кое-что внутри… Забыли только повесить доску, предупреждающую о том, что здание бывшей усадьбы Никитинских является памятником архитектуры республиканского значения и охраняется законом.

Построенный в начале века двухэтажный с мезонином и колоннами особняк рядом с современными коробками общежития и учебного корпуса выглядел заблудившимся франтом. В коробках жили, занимались, а старый дом и после реставрации остался пустовать в ожидании людей.

Благодушие мое развеял мастер училища, крепкоплечий припорошенный сединой Вячеслав Михайлович Кошуро. Оказывается, обветшавшую систему отопления особняка сковало после сильных морозов, и директор училища распорядился отключить ее. Вот уже третий год стужа и сырость подтачивают здание.

Найти дому нового хозяина пока не удается. Ни художники Рязани, ни театральные деятели области не взяли здание под свою опеку, хоть очень поглянулось оно и тем и другим. Отпугивает необходимость нового ремонта, более капитального, чем прежний: вновь прохудилась крыша, обветшали стены и перекрытия, в одном из залов учащиеся разложили костер на дубовом паркете и начавшийся пожар едва сумели погасить…

– Я уж заколачиваю, заколачиваю окна – нет, отрывают доски, лезут туда, как мухи на мед, – пожаловался на своих воспитанников Вячеслав Михайлович.

Вспомнилась судьба другого здания, стоявшего по соседству. Двухэтажное, сложенное из бревен еще при старых хозяевах усадьбы, князьях Мещерских, оно знало многих именитых людей. С балкона его писал этюды заокских далей Николай Клодт, в гостиной импровизировала перед друзьями Мария Николаевна Ермолова, читал стихи тогда уже знаменитый сосед Сергей Есенин…

Долгие годы после революции дом исправно служил костинцам, кто только не жил в нем до поры, пока не прохудилась крыша. Случилось это лет семь назад. Сначала переселили из здания жильцов в преддверии ремонта. Потом началась элементарная растащиловка: кому-то понадобились доски, кому-то – печная заслонка… А кончилось все тем, что разобрали здание на дрова. До сих пор, когда заходит речь об этом варварстве, мужики с восхищением вспоминают, с каким трудом приходилось растаскивать звонкие, смолистые бревна: умели же люди строить!

Судя по рассказу Кошуро, история с безнадзорным домом повторялась, как повторилась она с ротондой, которую во избежание хлопот с ремонтом просто снесли: остаточная стоимость ее была дешевле килограмма колбасы в местном сельмаге. Еще не поздно было спасти каменное здание, и разговор наш вился вокруг этого, пока Кошуро не сказал:

– А больше всех знает об этом доме Таня Шустова.

В тот же день я встретился с ней. У старшей из пятерых детей Александры Ивановны – в замужестве Татьяны Владимировны Шустовой – было открытое, смугловатое лицо, густые иссиня-темные волосы уложены, как встарь, тугим кольцом на затылке. Не только обличьем, но и беспокойным характером, как видно, пошла она в мать.

Всякое серьезное дело начинается с хлопот одного человека, которым чаще всего правит не долг службы, а долг совести. Казалось бы, ей ли, матери двоих детей, живущей в Рязани и приезжающей в родное село лишь на побывку, брать на себя заботу о судьбе старых построек на окраине Костино?.. Если больше никто о том не хлопочет – то ей!

Так решила Татьяна Владимировна, узнав о том, что бывшая барская усадьба осталась без отопления, что начальную школу в Костино, где она училась когда-то, решили за ненадобностью пустить на дрова. Почему следует рушить крепкое бревенчатое здание, в котором крестьянские дети постигали азы грамоты еще до революции? Опять эффект «крыши»? Не разумней ли отремонтировать строение и устроить там народный музей: история села богата и уходит корнями в древность?

Доводы Шустовой убедили работников поссовета. Приговор старой школе был отменен. Для Татьяны Владимировны это был первый праздник в череде уклончивых ответов должностных лиц.

Вот строки одного из писем, разосланных ею по разным инстанциям:

«У нашего села богатая история. О ней можно было бы писать очень долго, но сейчас мне хочется вернуться в настоящее время. Подходит лето – самое подходящее время для ремонта бывшей барской усадьбы. Мне очень жалко это здание, я воспринимаю его как живое существо, верящее в меня и терпеливо ждущее от меня помощи. Мне очень жалко государственных денег, которых будет требоваться на ремонт все больше с каждым месяцем его отсрочки. Мне очень жалко моих односельчан, у которых болт сердце за нашу прежнюю гордость, но которые не верят, что положение может измениться к лучшему.

А они жалеют меня, говорят: «Танюша, брось ты все это, побереги силы и нервы для своей семьи, для своих детей». Но, тревожась за судьбу памятника архитектуры, я тревожусь и за своих детей. Я не хочу, чтобы мои дети получили в наследство оскудненную природу, не хочу, чтобы навсегда были утрачены памятники истории и культуры…»

У Шустовой нашлось много единомышленников среди земляков. Желание спасти заброшенный особняк оформилось в идею создать на базе его музей народного творчества Рязанской области. Сколько прекрасных творений гончаров, кружевниц, резчиков по дереву и других мастеров народного искусства, которыми издревле славилась рязанская земля, пылится по сундукам да чердакам, по запасникам разных музеев лишь потому, что негде выставить для всеобщего обозрения эти прекрасные экспонаты. И в то же время ветшает здание, анфилада светлых, просторных комнат которого словно бы специально предназначена для такого музея.

– Так кто же против такой идеи? – нетерпеливо спросил я.

– Мы опоздали, – грустно проговорила Татьяна Владимировна, – Нашлась организация, пообещавшая отремонтировать этот дом. Разумеется, не без выгоды. Там будет профилакторий Госкомнефтепродукта РСФСР.

– Но ведь в таком случае здание придется перестраивать, и оно потеряет былой облик.

– В том то и дело!

– Очень жаль, если спасут здание такой ценой… Вы знаете, постараюсь все разузнать. – пообещал я. – Может быть, еще не поздно отстоять идею музея. Прекрасная идея…

    1989 г.

НАСЛЕДСТВО КОРОЛЯ

Из всесоюзного научно-исследовательского института картофельного хозяйства в Коренево я возвращался в Москву под вечер. Рейсовый автобус не пришел, и мы вместе с попутчиком, энергичным мужчиной лет сорока, отправились пешком в сторону железной дороги. Из разговора выяснилось, что он занимается селекцией картофеля.