Как переводить сонеты Шекспира. Краткое практическое руководство

А вот А. Шаракшанэ выдал совершенно невообразимое: «И честь девичью треплют на торгах». На торгах обычно продают что-либо. Да и «честь девичья» чересчур скоропортящийся товар: стоит его разок «потрепать», и от него ничего не останется.

Не совсем прав и Р. Бадыгов: «Здесь позабыли о девичьей чести». Остается сказать со вздохом облегчения: и слава Богу. Быть может, в этом случае она какое-то время побудет честью, – пока о ней не вспомнят.

Оставляет желать лучшего вариант А. Лукьянова: «Что в проститутки Девственность пошла». Выходит, сама пошла, а не вынудили пойти.

Сногсшибательна версия А. Степанова: «Невинности поятой пепелище». Как тут не вспомнить гесиодовскую «Теогонию» в переводе В.В.Вересаева: «Рея, поятая Кроном, детей родила ему светлых». Что сие значит? А вот что: Крон сделал Рею женой, а она ему за это родила. Стало быть, этот старорежимный глагол используется, когда речь идет об одушевленных существах, даже если они античные боги. А Степанов применил его по отношению к понятию, и мы не ведаем, насколько это правомерно. То есть один прокол уже имеется. Прокол второй: у «невинности поятой» в самом месте поятия (да простят нам филологи это древне-новообразование, а прочие читатели – безусловную фривольность) загорелось, что ли? Отчего пепелище-то? Кто ответит на этот вопрос, рискующий остаться риторическим? Никто. Правда, впоследствии автор перевода несколько одумался и заменил поятую чудовищной отсебятиной строчку более целомудренной: «Невинность, что поята грубой силой». Но увы, без сальности не обошлось и в новой версии.

В. Тарзаева тоже не совсем адекватна: «И девственность на службе у разврата». Девственность как таковая может послужить разврату только однажды. В дальнейшем, видимо, отслужив как надо, она возвращается домой, но уже, увы, не будучи девственностью. «Впускал к себе он деву в дом, / Не деву отпускал», – именно так, если следовать логике.

Неправ и С. Трухтанов: «Где девственность осмеяна и честь». Во-первых, строчку не украшает инверсия; надо бы: «где осмеяны девственность и честь». Во-вторых, если здесь подразумевается девичья «честь», то в строке она уже лишняя, поскольку в наличии «девственность». Стало быть, делаем вывод, речь идет о мужской чести, и она-то осмеяна наряду с девичьей. Но если даже девственность осмеяна, это же не означает, что она развращена. Трухтанов пожалел девственность, благодаря чему малость опешился.

В. Казаровецкий дал маху. Если мы ничего не напутали, то искомая нами строчка – шестая у Ш – обретается у него на месте десятой (!) и выглядит так: «И честь – всего лишь жалкий предрассудок». Стоит ли говорить, что налицо даже не интерпретация, а настроенная на современность адаптация оригинала?

Известное количество трактовочных перлов имеется и у Маршака. Приведем несколько.

ПСШ-1 (1 катрен):

Мы урожая ждем от лучших лоз,
Чтоб красота жила, не увядая…

«Урожая от лучших» лоз «мы ждем» не ради красоты винограда, а ради его вкуса, ради хорошего вина, которым он впоследствии станет; сами лозы – даже самые лучшие – могут быть и бывают весьма некрасивыми.

Тот же ПСШ (2 катрен):

А ты, в свою влюбленный красоту,
Все лучшие ей отдавая соки…

Какие именно «лучшие соки» отдает лирический герой сонета своей красоте? О чем идет речь? О воде, вине или, простите великодушно, детородной жидкости?

ПСШ-5 (1 катрен):

Украдкой время с тонким мастерством
Волшебный праздник создает для глаз…

Время творит вовсе не украдкой, а вполне открыто, на виду у всех. Все без исключения люди рано или поздно замечают эту непрерывную работу, ведь каждый из нас время от времени видит себя в зеркале.

ПСШ-11 (2 катрен):

Пусть тот, кто жизни и земле не мил —
Безликий, грубый, – гибнет безвозвратно…

Логическая неувязка: тот, кто не мил жизни, скорее всего мил земле, которой, строго говоря, милы все без исключения, ибо, в конечном итоге, «становятся ею».

ПСШ-13 (1 катрен):

Не изменяйся, будь самим собой.
Ты можешь быть собой, пока живешь.
Когда же смерть разрушит образ твой, —

то есть – когда ты умрешь, —

Пусть будет кто-то на тебя похож, —

похож на труп?! Зловещее пожелание!

ПСШ-16 (начало 3 катрена):

Так жизнь исправит все, что изувечит…

Едва ли: жизнь, изувечив что-либо или кого-либо, нипочем не исправит, даже если будет водить руками выдающегося хирурга либо реставратора.

Сонетный замок того же перевода:

Отдав себя, ты сохранишь навеки
Себя в созданье новом – в человеке.

А если не отдашь себя, то – в неведомой зверушке? Да и не слишком новое это созданье – человек.

СШ-32 (1 катрен):

О если ты тот день переживешь,
Когда меня накроет смерть доскою…

Не знаем, кто как, а мы при виде этих строк всякий раз представляем себе смерть, поджидающую лирического героя этого СШ за углом с доской в руках, чтобы как следует шарахнуть его по голове. Между тем в оригинале сказано:

Если ты переживешь благословляемый мною день,

Когда эта грубая [дурно воспитанная] Смерть покроет прахом мои кости [останки]…

Каким образом прах мог превратиться в доску? Непостижимо.

Так же непостижимо, как высокая лирика Ш могла под пером Маршака превратиться в душещипательный романс (СШ-9, третья строфа):

Богатство, что растрачивает мот,
Меняя место, в мире остается.
А красота бесследно промелькнет,
И молодость, исчезнув, не вернется.

Даже не вооруженному филологическими окулярами глазу заметно: первые две строки этого катрена принадлежат вроде бы Ш, вторые – исключительно Маршаку, подпавшему, вероятно, во время сочинения данного катрена под всесокрушающее влияние песенного жанра. И чтобы это доказать, вовсе не обязательно обращаться к подстрочнику.

Романсом, но уже жестоким, выглядит начало СШ-149, вышедшее из-под клавиатуры Ивановского:

Жестокая! Уж я ли не люблю, —

причем это переложение с английского поразительно напоминает зачин русской народной песни из пьесы А. Островского «Не так живи, как хочется»:

Уж и я ли твому горю помогу!
Помогу-могу-могу-могу-могу!