Панджшер навсегда (сборник)

– Нет нам покоя, не любит нас природа-мать, мать твою так. – Марков быстрым шагом мерил небольшой промежуток между скал, активно размахивал руками, пытаясь согреться.

– Каламбуришь – значит, будем жить.

– Будем… Но еще несколько минут – и мой бушлат промокнет насквозь.

– Мой такой же, – пробурчал Хоффман, в данный момент чем-то похожий на пингвина. По его обвислым прокуренным усам крупными каплями стекала талая вода, это выглядело и комично, и печально, от одного его внешнего вида становилось холоднее.

– И что теперь делать? – Ремизову в этот момент было и не до каламбура, и не до хоффмановских усов, его откровенным образом пугала перспектива замерзнуть, холод через ноги, через пальцы рук проникал вглубь, в нутро и, казалось, кристаллизовал само сознание. – У меня зуб на зуб не попадает, еще чуть и я дам дуба.

– Давайте толкаться, что ли.

И как когда-то в детстве на школьной перемене, но только с очень серьезными лицами трое взводных уперлись друг в друга плечами, головами и начали пыхтеть и тереться.

– Мы, наверное, выглядим, как клоуны в цирке.

– Похоже, что так. А тебя, Арчи, это беспокоит? Солдат стесняешься? Брось, мерзни себе с достоинством, ни на кого не обращай внимания. Кстати, вон и они нашему примеру последовали, – ритмично постукивая зубами, процедил Хоффман.

– Господи, как же Карбышев все это терпел?

– Он не терпел. Он замерзал.

– Представляете, а дома сегодня первое мая, праздник… – Марков, по-прежнему верный своей ностальгии, не унывал и, чем мог, грел душу. Он мечтал.

– А у нас здесь какое число, как ты думаешь?

– Конец ноября середины четырнадцатого века, – вжав голову в плечи, он оглядел низкие тяжелые тучи.

Кто-то из солдат пытался снова развести костер. Безуспешно. Валежник, прошлогодняя трава, корешки кустарника – все от дождя и сырого снега стало мокрым. Через какое-то время снег перестал таять. Вся рота, все, кто не был на дежурстве, зарылись в СПС с надеждой спастись от сырости и от холода, не дожидаясь, когда их засыпет снег. Люди лежали на боку, прижавшись друг к другу плотнее, чем кильки в консервных банках, они цеплялись за каждую калорию тепла, вжимались в мокрые бушлаты, терли ледяные пальцы. Помимо всего прочего на этой высоте им не хватало и кислорода. Тяжелая дрема обволакивала их уставшие головы, мутила разум, склеивала клеточки мозга и ресницы. Полубдение медленно сменялось полусном.

– Костя, – бормотал Ремизов, – а если «духи»…

– Если «духи»… Если «духи», то нам хана. Только что им здесь делать, на такой высоте, среди грозовых туч? Ты боишься? Не бойся. Первый батальон за нас заплатил, все нормативы по трупам выбрал.

– Костя, а как же так вышло с ними?

– Я не знаю. – Хоффман что-то неразборчиво шептал себе под нос, а потом более четко, но так же безразлично добавил: – Рано или поздно нас всех закопают. Что заслужим, то и получим.

– В это невозможно поверить.

– Ребята тоже не верили.

– Почему мы им не помогли, у нас ведь мог быть шанс?

– Тебе так кажется.

– Нет, мы с Марковым смотрели по карте.

– Все равно далеко. Кто бы до них добрался? Ты да я, да Мишка… Еще пара солдат поздоровее. А чтобы помочь, нужна сила. Большая сила, батальон. Наверное, наши командиры растерялись, у них в голове переклинило от страха. Они никогда не думали о войне, как о мясорубке. Они никого не смогли туда послать на помощь. Не хватило воли.

– Но ведь мы даже не попытались.

– Нашей вины здесь нет… – шелестом прозвучали последние слова, и Хоффман окончательно провалился в свой полусон.

Ремизов еще что-то бормотал и через минуту тоже отключился, уткнувшись носом и подбородком в спину товарища. Не прошло и часа, как их плащ-палатка, которой укрывались семь человек, подернулась тонким слоем льда, еще через час и ее, и другие, и не прикрытые ничем СПС, и людей в СПС замело снегом. Если бы мимо шли «духи», они так бы и прошли мимо, ничего не заметив под порывами и завыванием метели в эту черную ночь.

Утром, как ни в чем не бывало ярко светило солнце, искрился небывалой чистоты снежный покров. Откуда-то из сугробов, из-под камней вылезали люди, от их мокрых бушлатов, как они называли свои куртки, клубами валил пар.

– Командиры взводов! Проверить личный состав! Никого не потерять, смотреть в оба. – Мамонтов отдавал дежурные указания, принимал доклады о готовности. – Порядок движения без изменений, такой же, как вчера. Дозор, вперед! Первый взвод, интервал – пятьдесят метров, вперед!..

Они двинулись. Точно так же, как и все предыдущие дни.

– Ну что там по карте сегодня?

– А то не знаешь, – Хоффман с утра был нелюбезен, – как всегда горы, сэр.

– Вот удивил.

– Удивишь тебя, конечно. Вас, оптимистов, ничем не проймешь, все в светлое будущее верите. Ну и как тебе ночлег в этом «холодильнике»?

– Терпимо. У меня во взводе никто даже не чихнул. Мы становимся специалистами по жизни в горах. – Ремизов с гордостью оглядел окрестности, ослепительно-белые пики вершин, изрезанные линии хребтов на фоне неправдоподобно синего неба.

– Сегодня точно ими станем, впереди пятитысячники… Никогда бы раньше не подумал, где придется бродить.

– А почему нет? В этом есть особенная прелесть. Как и когда ты оказался бы на такой высоте? Люди мечтают об этом всю жизнь, а мы запросто осуществляем чужие мечты. Точно, крыша мира! Что там Высоцкий пел? «Опасный, как военная тропа…»

– Это про альпинистов, не про нас…

– А про нас споют?

– С чего бы это? Разве мы здесь Родину защищаем? – для Хоффмана это был решенный вопрос, и сомнений не вызывал. – Ну все, мой взвод пошел.

– Опять с Мамонтом?

– Доверяет. А ты думал, – и он хитро улыбнулся.

Днем батальон вошел в вечные снеговые шапки Гиндукуша. Усачев, ставя подошвы ботинок на ребро, рантами резал толстый пласт спрессованного, отвердевшего снега, больше похожего на лед. Этот пласт, с точки зрения наук, изучающих землю и климат, назывался ледником. Миллиардами зеркальных граней снежинок, кристаллов льда он отражал лучи яркого солнечного света и долго консервировался в холодном высокогорном воздухе.

– Начальник штаба, докладывай, где мы есть.

– У черта на куличках, а если точнее… Так, мы прошли вот здесь по гребню. – Савельев вел простым карандашом по извилистым горизонталям, пересекавшим сетку координат, – в этой точке мы разделились с четвертой ротой. Аликберов выдвигается вот сюда, к отметке 4702. Пятая рота и мы следом за ней прошли уровень 4800 и сейчас выдвигаемся по южному склону хребта, сейчас наша точка здесь. – Карандаш остановился.

– Ну и что ты об этом думаешь?