Метро 2035: Эмбрион. Слияние

Ни о ком.

Так бывает, если потерять все.

В начале было не слово – теперь он знал это точно. В начале был Свет. Именно так, с большой буквы. Ослепительный белый свет, ударивший в глаза. Хотя Кат опустил веки и постарался отвернуться, ничего не изменилось: невыносимое сияние било со всех сторон. Изнутри головы самого сталкера. С неба и из-под земли. Оно не имело смысла и логики, оно само было ими.

Ныне, присно и во веки веков.

– …над землей мороз, что ни тронь – все лед… – прозвучало откуда-то.

Кат больше не видел сфер, камеры, кресла и самого себя. Более того – он даже не ощущал свое тело. Его больше не было.

Осталась точка посреди ровного белого сияния, черная точка, которой и был теперь он сам. Душа. Разум. Суть человеческая.

Голос смолк. Творец сказал, что хотел, и умер в безмолвии того самого апреля.

Дальше началась странная карусель из запахов, мерцания, смены верха и низа этого места вне пространства. Звуки появились после, но были странными. Какофония из военных команд, детского плача и ворчания старика Митрофана:

– Снова ты, Шурик, не то спрашиваешь. Не о том. Но – тебе жить, я-то свое уже…

Кату снова пять. Он играет старой машинкой без колес, принесенной в убежище с поверхности. Вокруг – подвал «Автовокзала». Рядом – как обычно молча – возится брат, выкладывая из камней одному ему понятный узор, а сам Кат поднял голову и слушает старика соседа. Скоро вернется мама, совсем скоро, а пока…

– Какой же ты дурак, Сашка! Какой же дурак… – говорит Консуэло.

Не такая, какой он запомнил на Базе при расставании, нет! Ей пятнадцать, и она действительно самая красивая девушка на свете, пусть и свет тот размерами с невеликое подземелье рядом с водохранилищем.

– Старайся в голову! Иначе не выйдет, – это уже Груздь.

Лохматый, кряжистый, с кажущимся детской игрушкой карабином в мощной лапе.

Свет становился невыносимым. Кат понимал, что сейчас будет им полностью стерт. Понимал, как становятся порчами – это хуже смерти. Или лучше. Тут уж – кому как.

Он видел мать и – как себе представлял по единственной фотографии – отца. Над чем-то хмурился Книжник, грызя карандаш, смеялся Винни, тряся еще длинными волосами, печально улыбнулся из светлого пятна Буран. Люди, которых больше не было. Которых не будет никогда.

Внезапно он увидел совершенно незнакомого человека среди этой галереи покойников. Совсем молодой, но крепко небритый парень. Контраст черной щетины почти до глаз и абсолютно седых волос, прядями прикрывавших лоб – они торчали из-под старой бейсболки с неясно различимой эмблемой. Кто это? И – зачем он здесь?!

– Вы все умрете, так решил я, Черноцвет.

Взрыв. Вспышка черного пламени, по которому волнами перекатывались неясные волны, что-то означавшие, медленные, тяжелые. Грозные.

Перед мысленным взглядом Ката всплыло лицо Антона Шамаева. Теперь он знал о нем все – каким он был до Черного Дня, конечно, плюс данные разведки порчей.

Порчей?

Это слово больше не подходило. Оно мешало. Царапало язык, если пытаешься его произнести, и растекалось полынной горечью по рту. Питомцев.

Черная точка сознания подпрыгнула, как мячик, и пронзила бетонные перекрытия. Иглой прошила пространство, не отягощенная ниткой, и вонзилась в небеса. Ни вечные облака, ни зимняя хмарь нисколько не мешали стать равным низким звездам, глянуть сверху на землю, подобно одной из них. Свет никуда не делся, но и не мешал теперь смотреть на черную кляксу Воронежа с высоты нескольких километров.

На разрушенные нити мостов, развалины домов и синее тошнотворное сияние водохранилища.

Множество алых точек обозначало, вероятно, людей, но как ни старался Кат, он не смог разобрать – кто они. Кто из них кто.

* * *

Ираида Зосс мрачно смотрела на паутину графиков на экране. Процесс в середине, но результаты… Великая Сфера, почему с этим парнем всегда все не так?! Вот и сейчас – инициация происходила по графику, первичные слои стерты, но при этом аномалия налицо.

Кем он выйдет из приемной камеры? Питомцем? Или чудовищем, сохранившим человеческое, но познавшим высший разум?

Она махнула рукой, и к дверям камеры А-трансформатора подтянулись трое порчей с автоматами наизготовку. Нечасто, но бывает и так: выходящего адепта проще уложить на месте. Дешевле выйдет с точки зрения прагматичности, хотя их и мало. Их всех слишком мало.

Тихо звякнул зуммер нештатного течения процедуры. Вся аппаратура была спроектирована профессором, этот звоночек – уже из ее собственных изобретений. Ираида понимала свою бездарность по сравнению с бывшим начальником и кумиром, но и она все-таки технарь, уж по мелочи доделать установку смогла.

– Нештатная мозговая активность, – промелькнуло в голове. Кто-то из девочек напомнил, у этих имен не было никогда. Да и она свое забыла. Почти забыла…

– Завершим инициацию, – отдала Ираида мысленный приказ всем. И стала ждать.

* * *

Свет оставался белым, но теперь где-то на краю остатков сознания пролегла темная полоска. Незаметная для глаз – да и не ими Кат сейчас видел происходящее. Он просто знал, что она есть. Где-то. Возможность вероятности. Именно эта полоска и осталась им, настоящим, а вот все остальное…

– Мы слышим тебя, – сказал кто-то в пустоте над мертвой землей.

– Я слышу вас. Я знаю путь и верю в цель.

С кем он говорил? Опять же неведомо.

– Мы – это Гнездо…

– А Гнездо – это мы! – неожиданно уверенно ответил Кат.

Что-то звонко лопнуло над головой, как разбитая со зла бутылка. Его окатило ощущение общего сознания, больше не делящегося на отдельных людей. Струя кипятка, окончательно размывшего болтавшийся в стакане кусочек непрочного ноздреватого сахара. Он стал частью вселенной, а она вошла в него, закрепилась, пропитала воспоминаниями, знаниями и мыслями каждого из питомцев.

Теперь он знал устройство установки.

Видел конструкцию Гнезда – от спрятанного очень глубоко реактора, к которому вела лестница со множеством дверей-перемычек на поворотах.

Он слышал, как поют птицы над живой еще землей, как щурятся люди от солнечного света, не закрытого этими долбаными облаками.

Знал вкус мороженого и ощущения женщины во время секса.

Как это бывает, когда ты встаешь с раскаленного песка, потягиваешься и бросаешься в кажущуюся ледяной воду, в которой нет ни следа радиации.

Как шить и говорить по-английски, водить трамвай и покупать билеты на самолет, смешивать лекарства и гулять с собакой – обычной глупой шавкой, метящей встреченные по пути столбики. Не мортом.

Впрочем, теперь он знал и происхождение самих мортов и совов. Вот уж никаких секретов, откуда они взялись – из соседней камеры, из S-трансформатора. Теперь постепенно их найти и уничтожить – и его личная задача. Так положено. Этого требует Сфера. Он впитал все знания всех питомцев и взамен отдал им свои.

Не было только эмоций. Все телесные воспоминания оставались обычными фактами, зарегистрированными мозгом и аккуратно сложенными в шкаф «Былое» на дальние полки. Они не радовали и не сердили, не вдохновляли и не служили препятствием для жизни дальше.

Они просто имели место быть.