Драндерин в том же облике, в каком видел его всё это время, а Феликсин не удержался от позерства, сейчас в облике Калигулы, каким помним по реконструкциям. Хорошо, мелькнуло у меня, хоть не в образе своего коня, хотя и конь мог бы посоветовать ему вести себя пристойнее.
Казуальник бодро потер ладони, от них пошёл декоративный дымок с ароматом эвкалипта, мол, сильный энтузиазм, так предки огонь добывали. Или вроде бы так.
Гавгамел заулыбался, пошевелил пальцами, и у нашего стола появились ещё два кресла, не сидеть же таким исконным членам в пустом зале.
Драндерин заявил высокопарно и звучно, так, чтобы прозвучало на весь огромный зал, а ещё и эхо пометалось под высокими сводами:
– Я слышал… да было такое, шеф созвал для чего-то весьмачного?
– Кофе? – спросил я.
– Покрепче, – ответил он бодро, в старое доброе время избегал кофе, сахара, соли и каких-то гликированных нитратей, чтобы дожить до этого времени, когда можно не избегать и вообще можно всё, хоть и не нужно. – И со специями!
– Обойдёшься, – отрезал я. – Эта крепость фёдоровщины признает только наши добротные вкусы. А ты уже извращенец, чтобы ещё и специи?
Гавгамел прогудел мощно:
– Всем бегом учиться у Южанина! Он так наизвращался, что оставшуюся жизнь проживет пуританином и мормоном.
Явтух уложил вилку и нож крест-накрест на тарелку, так в старину давали знак хозяевам или официантам, что наелись, больше подкладывать не надо, вскинул голову и вперил в меня требовательный взгляд.
– Ну, – сказал он звучно, – говори! Все уцелевшие в сборе. Остальных спишем на сопутствующие потери. «Яблочко» песню допоём до конца!
Южанин снова с огромным куском уже поджаренного бараньего бока в обеих ладонях повернулся в мою сторону, тоже посмотрел с живейшим интересом.
– Да-да, – сказал он плямкающим голосом, – ты такой важный, словно в школе хорошо учился. В чем дело, шеф?
Их взгляды скрестились на мне, я сказал медленно:
– Должен сказать пренеприятнейшее известие… хотя приятнейшее, но неприятнейшее для лодырей, всё-таки придётся поднять жопы и кое-что сделать для счастья всего человечества.
Казуальник прервал:
– Да говори же!.. У меня уже ладони вспотели.
– Вчера пришло известие, – сообщил я. – Со вторника можем приступать к воскрешению предков!.. Чё, обалдели?
Все умолкли, думаю, не все и вспомнили с ходу, что мы и есть инициативный кружок имени Фёдорова. Того самого, что завещал потомкам воскресить своих предков и вообще не только своих, но и человечество, которому обязаны сегодняшним благополучием, прогрессом, счастьем и вообще жизнью.
Тот кружок давно стал многочисленным обществом, а когда мода прошла, снова вернулся в состояние кружка, зато остались самые убеждённые и настойчивые.
Когда-то мы из партии трансгуманистов выделились в отдельную структуру, что занималась только пропагандой необходимости воскрешения всех людей на свете.
За это время прокатились три быстро сменяющие друг друга волны научно-технического прогресса, но мы всегда были уверены, что воскрешение наших родителей и нас самих – дело внуков-правнуков, однако прогресс нарастал настолько стремительно, что и мы успели воспользоваться, как пишут в СМИ, возможностями неограниченной продолжительности жизни, а это значит, что и предков воскрешать нам.
Я с интересом поглядывал на их лица. Как-то в быстро меняющемся быту многие даже забыли о том, что именно наше общество должно бы заниматься воскрешением. Кучковались просто по старой дружбе, основанной на общих вкусах, предпочтениях, интересах.
Я ощутил как где-то в вышине сгущаются темные тяжёлые тучи, но сказал наигранно бодро:
– Ну что, квириты?.. Мы как?
Южанин ответил, явно не подумав:
– Конечно!.. Давно. Как только, так сразу. Хоть и погодя.
– А как это будет? – спросил Гавгамел с явным интересом.
Я сдвинул плечами.
– Не знаю. Видимо, если не передумаем, а это вряд ли, то сегодня-завтра будет создано всё необходимое. Инфраструктура, как говорят, если вы ещё можете выговорить такое длинное слово. Дворец воскрешений уже есть, как видите, но пуст, осталось только поставить…
– Криокамеры? – подсказал Казуальник.
– Какие крио, – возразил Южанин, – воскрешатели!.. Типа больших таких пылесосов. Это в Версалях травили, душили, а то и без всяких фокусов ножом под ребро, а у нас всё наоборот.
Ламмер сказал сладким мечтательным голосом:
– Хотя травить и душить интереснее…
– И романтичнее, – согласился Южанин, вздохнул, – ах, Версаль, я вас пердю… Но здесь всё проще и сложнее, так что заниматься нам от и до. Кто бы подумал!
Гавгамел проворчал:
– Что значит от и до?.. Так говоришь, будто лопатами будем котлованить под фундамент! Хотя я могу, не всякие тут белоручки…
Я подумал, сказал без особой уверенности:
– Думаю, это как по щучьему велению, но только щуки теперь мы.
– Не нащучить бы, – буркнул Казуальник. – В этом мы впереди планеты всей.
Гавгамел сказал уверенно:
– Не нащучим и не наалибабим. Теперь возможности! Даже не знаем сколько. И защита от дурака!
– Слишком много, – сказал Южанин с тревогой. – А Федора Михалыча нет, чтобы сузил.
Казуальник, который всегда позиционировал себя как тайного лидера в нашем обществе, сказал быстро и уверенно:
– Предлагаю составить список первой десятки, с кого начнём. Пробные, так сказать.
Гавгамел спросил с подозрением:
– Предполагаешь, выйдут бракованные? Или с дефектами? Брюсов предупреждал!.. И сам оставил завещание, чтобы его ни в коем случае не воскрешали!
Переглянулись, посмотрели на меня, я сказал с великим неудовольствием:
– Знаете ли, я бы не воспринимал заявление Брюсова всерьёз. Учитывайте эпатажность творческих людей. Жизнь он любил и не так уж ненавидел науку.