Особо оговаривала резолюция отношение социал-демократов (но только их как партии) к вопросам военным. «В собственной постоянной армии, – указывала она, – финский народ даже и при своей полной самостоятельности вовсе не нуждается».
Подводя итог пока лишь пожеланиям, финские социал-демократы обращались «к социал-демократическим партиям всех стран, но прежде всего к товарищеским партиям России, апеллируя к ним и прося у них поддержки для достижения и обеспечения самостоятельности Финляндии».
И в том разительно отличались от также называвших себя социалистами членов Центральной Рады.
Вот теперь Ленин смог с гораздо большим основанием бросить упрёк и Временному правительству, и представленным в нём партиям, к тому же составлявшим большинство на съезде Советов.
«Вы говорите, – обличал он собравшихся, – о войне против аннексий и о мире без аннексий, а в России продолжаете внутри политику аннексий. Это есть нечто неслыханное. Вы и ваше правительство, ваши новые министры на деле продолжаете с Финляндией и Украиной политику аннексий. Вы придираетесь к украинскому народу, воспрещаете его собрания через ваших министров. Это не есть аннексия?
Это – политика, которая представляет надругательство над правами народности, терпевшей мучения от царей за то, что дети их хотят говорить на родном языке. Это значит бояться отдельных республик. С точки зрения рабочих и крестьян, это не страшно. Пусть Россия будет союзом свободных республик».
Ленин, сославшись на запрет Керенским войскового съезда в Киеве, не пожелал вникнуть в существо случившегося. Ему потребовался убедительный пример антиреволюционных, но только с его точки зрения, действий правительства, и он использовал первый подвернувшийся. Главное посчитал только в запрете самом по себе, не более. Ну а Керенский (и подписавший телеграмму, о которой шла речь) расценил новое упоминание о нём как личный выпад. Поспешил подняться на трибуну, чтобы дать отповедь политическому противнику. Попытался разъяснить истинные причины запрета, опасность не только для страны, но и для революции сепаратистских устремлений Рады, однако утопил их в потоке излюбленного, привычного для него как адвоката прекраснословия.
«Я не буду отвечать, – вещал он, вступая в открытую полемику. – на обвинения по отношению к Финляндии и Украине. Никто и никогда не запрещал украинцам говорить на собственном языке с момента революции. Гражданин Ленин сказал: Мы боремся с украинской культурной автономией. Но мы боремся не с автономией Украины… Вся русская демократия, вся армия говорит: во время войны невозможна генеральная перегруппировка воинских сил на принципе национальностей. Мы не можем допустить, чтобы во время войны, в самый острый военный момент мы могли делать перегруппировку сил по признаку той или иной национальности, ибо и солдаты, и офицеры понимают, что это невозможно тактически».
Затем, напомнив о резолюции финских социал-демократов, подразумевая прежде всего именно её, а потом и свой конфликт с Киевом, перешел к основному:
«Мы установили принцип автономии для всех. Мы только говорим: товарищи социал-демократы, в этот момент, когда всё будущее русской демократии и ваша собственная свобода зависят от успеха русской революции и торжества русской демократии, не вносите всеобщую борьбу тонов и слов, и приёмов, разлагающих единство братства, единство всех трудящихся. Идите вместе с нами, не увлекайтесь шовинистическими тенденциями о том, что необходим обязательно какой-то особенный украинский штык, чтобы создать свободу для всех народов России. Идите вместе с нами! Русский рабочий, солдат, русский крестьянин – такой же демократ. Возьмите его руку в руку и идите вместе!»
Как можно было легко предвидеть, препирательство лидеров фракций с участием Керенского ничего по существу не изменило. Не повлияло на проект резолюции, подготовленной секцией по национальному вопросу, ведь возглавлял её М.И. Либер, и только на том основании, что помимо партии меньшевиков представлял ещё и «угнетённый при царизме, гонимый еврейский народ». Немаловажным оказалось в данном случае и иное. То, что в секцию от большевиков включили не делегата съезда Сталина (вполне возможно, фракция не без оснований опасалась его самостоятельного, расходящегося с ленинским внезапного предложения категорически отказаться от федерирования страны), а А.М. Коллонтай, всю свою революционную деятельность посвятившую защите положения рабочих, но особенно – женщин; и Е.А. Преображенского, не успевшего зарекомендовать себя теоретиком в какой-либо отрасли марксизма.
Зачитанный Либером 20 июня (3 июля) текст проекта резолюции не принёс чего-либо неожиданного. Просто объединил, несколько упорядочив, всё ранее высказывавшееся на съездах и эсеров, и меньшевиков, и даже большевиков;
«В интересах закрепления завоеваний революции и сплочения трудовой демократии всех национальностей, революционная Россия должна немедленно вступить на путь децентрализации управления…
Для обеспечения прав национальностей свободной России революционная демократия будет добиваться в Учредительном собрании широкой политической автономии для областей, отличающихся этнографическими или социально-экономическими особенностями, с обеспечением прав национальных основными законами путём создания предварительных органов местного и общегосударственного характера».
А как более конкретные, практические меры, проект предлагал Временному правительству издать декларацию «о признании за всеми народами права самоопределения вплоть до отделения, осуществляемого путём соглашения во всенародном Учредительном собрании», а также образовать «Советы по национальным делам, куда входили бы представители всех национальностей России в целях как подготовки материала по национальному вопросу для Всероссийского Учредительного собрания, так и выработки способов регулирования самих национальных отношений и форм, предоставляющих нациям возможность разрешать вопросы внутренней жизни».
Особо оговорил документ наиважнейшее, самое актуальное: «Съезд высказывается против попыток разрешения национальных вопросов до Учредительного собрания явочным порядком, путём обособления от России отдельных её частей».
Словом, проект резолюции с одной стороны безоговорочно признавал право народов России не только на самоопределение, но и на отделение, полную независимость, но с другой – призывал не делать того немедленно, подождать до Учредительного собрания. Именно такую двойственность и отметила Коллонтай в своём выступлении. Предложила иной проект – от имени фракции большевиков. Ту самую формулировку, которую впервые использовал Сталин, которую повторила резолюция Апрельской конференции.
«Вопрос о праве наций на свободное отделение, – настойчиво взывала она, – непозволительно смешивать с вопросом о целесообразности отделения той или иной нации в тот или иной момент. Этот последний вопрос партия /здесь Коллонтай оговорилась, забыв, что речь идёт об акте съезда Советов – Ю.Ж./ пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, с точки зрения интересов классовой борьбы». И уточнила, что автономия должна предоставляться не нациям, а территориям, независимо оттого, кто её населяет.
Большевистский вариант проекта делегаты съезда решительно отвергли. Как поспешивший заявить о том Либер, так и поддержавший его единомышленник, одесский городской голова И.Н. Лодкипанидзе. Эсер, сугубо штатский человек, но, тем не менее, представлявший солдат 4-й армии Румынского фронта. «Каждая нация, – настаивал он, – должна получить национально-территориальную автономию».
Таким же стало и мнение большинства, проголосовавшего за предложенную Либером, а не большевиками, резолюцию.
Тогда в дискуссию вступил – впервые проявив себя, как истый политик – Е.А. Преображенский. В очень скором времени соавтор Н.И. Бухарина по «Азбуке коммунизма», этого букваря для совершенно не знакомых с марксизмом большевиков, автор теоретического труда «Первоначальное социалистическое накопление», послужившего основанием и для разработки первого пятилетнего плана, и для коллективизации деревни. Он воспользовался тем фактом, которым пренебрёг, так и не поняв его истинного смысла, Ленин. И чтобы попытаться переломить настроение благодушествовавшей аудитории, напомнил о грозной опасности распада, нависшей над страной и, следовательно, революцией.
Уже «произошёл ряд конфликтов, – напомнил Преображенский, – между правительством и Финляндией с одной стороны, и с Украиной с другой стороны… Перед нами, может, острый конфликт с украинской национальностью». Чтобы избежать его, предложил внести в только что одобренный проект такое дополнение:
«Съезд осуждает как антидемократическую, контрреволюционную политику Временного правительства, оттягивающую до сих пор разрешение насущных и неотложных вопросов, связанных с осуществлением национальных прав угнетённых народностей России, и слагает с себя всякую ответственность за последствия такой политики, приведшей к конфликтам с Финляндией и Украиной».
Предложил всего лишь отмежеваться от политики правительства, не более. Трудно понять, на что надеялся Преображенский и стоявшая за ним фракция большевиков, предлагая эсерам и меньшевикам, сидящим в зале заседания, осудить политику их же министров. Но всё же такой полемический ход вынудил съезд срочно принять не дополнение к прежней, а две новые, отдельные, резолюции. Одну – по финскому вопросу, всего лишь повторившую требования социал-демократов Великого Княжества. А вторую – по украинскому, более содержательную, но столь же непоследовательную, как и всё выходившее из-под пера Либера.
«Признавая, – констатировала она, – что украинская автономия может быть окончательно установлена лишь Всероссийским Учредительным собранием, съезд считает необходимым, в соответствии с пожеланиями, высказанными Центральной Радой, немедленное создание временного органа, представляющего демократию всех наций, населяющих Украину, для разработки начал автономного устройства края и для руководства всей подготовительной работой, в частности, по созыву съезда из представителей всего населения Украины.
Съезд предлагает Временному правительству войти в соглашение с органами украинской революционной демократии для организации указанного временного краевого органа для установления и проведения конкретных мер, необходимых для удовлетворения национальных потребностей украинского народа».
Преображенский попытался было объяснить, что имел он в виду совершенно иное. «Нами были выдвинуты требования, – уточнил он, – которые давали бы возможность украинскому пролетариату развить свою классовую борьбу внутри украинского народа против всякого шовинизма» /выделено мной – Ю.Ж./. Однако его слова остались гласом вопиющего в пустыне. Его так и не услышали. Не пожелали понять. Более чем разумные разъяснения отвергли, не вдумываясь в них.
– Хараш, объединение еврейских социалистических фракций: «Временное правительство должно признать право на национальную автономию за всеми населяющими Россию народностями.
– Бер, меньшевик-интернационалист: «Я полагаю, что то обстоятельство, что большевики выдвигают здесь другую резолюцию, даёт против этой резолюции орудие в руки украинских буржуазных националистов для борьбы с украинскими социалистами… Мне кажется, что это есть удар в спину украинским социалистам.
– Зиновьев, внепартийная фракция украинцев: «Мы полагаем, что осуществление всех демократических принципов возможно и до Учредительного собрания революционным путём… Политика Временного правительства, игнорируя все самые справедливые заявления и требования революционной демократии Украины, давала только почву для агитации шовинистов, для агитации национально-буржуазных групп. Эта политика правительства в данном случае не боролась с анархией, с сепаратизмом, а только давала лишний козырь в его руки… Поэтому хотя данная резолюция, выработанная комиссией, в которой мы участвовали, может быть и не вполне нас удовлетворяет, но так как в ней есть шаги к соединению именно революционного пролетариата и вообще всей российской демократии и демократии украинской, ввиду всего этого мы… со своей стороны к ней присоединяемся».
Так, склоняя на все лады изрядно уже затасканные за четыре месяца слова «демократия», «революционный», «пролетариат», «шовинизм», «буржуазный национализм», спекулируя ими, потерявшими изначальный смысл, ставшими обязательными при произнесении речей, ни Либер, ни поддержавшие его делегаты так и не осознали – своей скоропалительной, непродуманной резолюцией они пускают волка в овчарню. Ведь украинские националисты даже не могли ожидать столь выгодного только для них предложения, к тому же освящённого высочайшей значимостью Всероссийского съезда Советов.
Ещё бы, они могли в тот же день уведомить Петроград о выполнении всех предложений. Временный орган? Так он уже существует в лице Центральной Рады и Генерального секретариата, в которых подавляющим большинством представлены именно братские социалистические партии. Те, что и ведут борьбу с шовинизмом. Русским. Не приходится вырабатывать и «начала автономии». Они готовы, не раз изложены как в обращениях Рады к Временному правительству, так и в Универсале. Что же касается «съезда всего населения Украины», то и его давно, 6(19) апреля, провели.
Но нет, съезд ничего не желал о том знать. Дружным голосованием одобрил резолюцию по украинскому вопросу в редакции Либера. Открыл тем дорогу сепаратизму. Заставил правительство отказаться от всех прежних отповедей Центральной Раде, забыть о категорическом противодействии попыткам решать вопрос автономизации до созыва Учредительного собрания (кстати, о том упоминала общая резолюция съезда по национальному вопросу, принятая двумя часами ранее).
Резолюция по украинскому вопросу вынудила Временное правительство совершить непоправимую ошибку. Смириться, как некогда, в 1077 году, германский император Генрих IV, униженно отправившийся на поклон папе Григорию VII в Каноссу Вместо того чтобы вызвать в столицу представителей Рады для объяснений, оно незамедлительно направило в Киев собственную делегацию, чем и продемонстрировало воочию свою непозволительную слабость.
24 июня (7 июля) Всероссийский съезд Советов завершил работу, а уже вечером 28 июня (11 июля) в Киев прибыла правительственная делегация. Четверо министров: иностранных дел – М.И. Терещенко, военный – А.Ф. Керенский, путей сообщения – Н.В. Некрасов, почт и телеграфов – И.Г. Церетели, представлявших весь политический спектр власти, от кадетов до меньшевиков. На следующий день они начали переговоры, оказавшиеся необычайно трудными из-за несговорчивости украинской стороны, с М.С. Грушевским и В.К. Винниченко.
Рада к встрече подготовилась необычайно тщательно. Постаралась подкрепить свои, в общем шаткие, позиции поспешной, хотя и чисто формальной, консолидацией со Всероссийским съездом. Загодя объявила, что «как орган украинской революционной демократии состоит, главным образом, из Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов».
Потому-то своими требованиями всего лишь пытается выполнить только что утверждённые в Петрограде резолюции по национальному вопросу. Только почему-то, настаивая на прежних условиях автономии, больше не упоминала (пусть даже о чисто символических) связях с Россией. Зато вновь заговорила о создании своей, национальной армии. О том, что ещё 21 июня (4 июля) попытались отвергнуть и осудить большевики.
В отличие от большинства делегатов съезда Советов, Сталин практически не посещал его заседания, занимался другими делами. Написал опубликованную 20 июня (3 июля) в «Правде» небольшую статью, резко осуждавшую последние действия правительства – «Ко всем трудящимся, ко всем рабочим и солдатам Петрограда». Среди очень многих обвинений содержавшую и такое: «Вместо освобождения угнетённых народов – придирки к Финляндии и Украине, боязнь дать им свободу»
. 21 июня (4 июля) выступил на Всероссийской конференции фронтовых и тыловых военных организаций РСДРП(б) с пространным докладом «О национальном движении и национальных полках» (текст его, даже в газетном изложении, не сохранился). В нём же, если судить по подготовленной им же резолюции, попытался в какой-то мере сделать то, что так и не удалось Коллонтай и Преображенскому. В резолюции отмечалось:
«Конференция заявляет, что народы России имеют полное право на самоопределение и самостоятельное решение своей судьбы вплоть до отделения, что в частности Украина имеет полное право осуществить свою автономию, не дожидаясь Учредительного собрания». Судя по этой фразе, возможность предоставления независимости Сталин предназначал только Финляндии. Выделив же особо Украину, оговорил для неё лишь автономию, да ещё и не оговорил, какой она должна быть – национально-территориальной или только территориальной. Вместе с тем, в резолюции предельно ясно выразил отношение к попыткам Рады создать собственные воинские формирования.
«Конференция, – продолжала резолюция, – будучи убеждена в том, что образование национальных полков вообще не в интересах трудящихся масс, хотя, конечно, право на образование таких полков национальностью конференция не отрицает. Конференция выражает твёрдую уверенность, что пролетариат Украины вместе с пролетариатом всей России, заинтересованный в замене постоянной армии всенародной милицией, будет бороться против превращения национальных полков Украины в постоянную, отдельную от народа армию».
Завершалась же резолюция разъяснением генеральной линии – отстаивать Россию как единую страну, не допускать распада её на самостоятельные государства, образованные по национальному признаку:
Конференция чётко убеждена, что только решительное и бесповоротное признание права наций на самоопределение, признание наделе, а не на словах, могло бы укрепить братское доверие между народами России и тем проложить дорогу действительному их объединению, добровольному, а не насильственному, в одно государственное целое.»
/Выделено мной – Ю.Ж./
Сходную позицию по вопросу о национальных военных формированиях заняла на переговорах в Киеве и правительственная делегация. Так, Керенский отверг все поползновения Рады на свои права. Решительно заявил: «Время слов прошло. Мы настаиваем, чтобы приказы боевого значения исполнялись беспрекословно.
Всей мощью, которой располагает военный министр, не словами убеждения, а силой власти я заставлю этой воле революционной демократии и её велениям подчиниться». А командующий войсками Киевского военного округа, вошедший в состав правительственной делегации генерал К.М. Оберучев подкрепил такое жёсткое требование приказом о немедленной отправке на фронт 50 тысяч новобранцев-украинцев, которых Рада и предполагала использовать для национальных полков.
Столь же твёрдо отвергли министры и предложение украинской стороны, настаивавшей на том, чтобы Генеральный секретариат являлся ответственным только перед Центральной Радой – как именно её исполнительный орган, а не перед Временным правительством.
Слишком разнившиеся варианты соглашения, практически не сблизившиеся ни по одному пункту, завели переговоры в тупик. И тогда посланцы столицы решили согласовать свои предложения с действительно широкой демократической общественностью. С исполкомами краевых советов, не связанных с Радой. С местными комитетами всероссийских партий.
На этой встрече Церетели указал: «В настоящий момент, когда все силы страны направлены на борьбу с внешним врагом, окончательное решение украинского вопроса было бы несвоевременным». И добавил – единственно возможное сейчас, это образование краевого органа, занимающегося исключительно проблемами национальной культуры. Со своей стороны Керенский пояснил: «Мы считаем нашим гражданским и моральным долгом во что бы то ни стало – единство революционной власти, единство революционного удара». Подразумевал при этом только одно – успех наступления на Юго-Западном фронте. Наконец, Терещенко пояснил, что приблизить мир, закрепить завоевания демократии сможет лишь единство её стратегического и политического фронта.
Аналогичное мнение, как оказалось, разделяли и все местные партийные комитеты – и меньшевиков, и эсеров, и кадетов. В данный переходный период, единодушно полагали они, если на Украине и возможен какой-либо краевой орган, то только образованный с согласия Временного правительства, подчинённый ему и сформированный из представителей регионального Совета рабочих и солдатских депутатов и Центральной Рады на паритетных началах.