Стих и проза в культуре Серебряного века

Ты знаешь вино?

Голубой (еще тише);

Кровь запевает во мне.
Тишина.

Незнакомка»;

Господин
О, романтика женской души!;

Как имя твое?

Незнакомка
Постой.
Дай вспомнить;

Простирает руки в небо. Поднял взоры.
Звездочет.

Как видим, практически все метрические фрагменты в этой пьесе носят трехсложниковый характер. Это связано с анапестической формой наименования главных героев драмы: действительно, и сама Незнакомка, и Голубой, и Господин, и Звездочет – слова анапестические.

Можно сказать, что в «Незнакомке» функции метра несколько иные, чем в других драмах Блока: прежде всего, это поддержание силлабо-тонического метра в условиях активной экспансии тоники.

Совсем по-другому используется метр в драматической поэме «Песня судьбы» (1908). Несмотря на авторское обозначение жанра, стихи в ней появляются только в третьей картине, в диалоге Германа и Друга; это пятистопный ямб, классический метр русской драматургии. Через некоторое время в их же диалоге вновь возникают стихотворные реплики. Наконец, звучит написанная четырехстопным ямбом «Песня судьбы» в исполнении Фаины, вслед за которой снова возникает пятистопник Германа.

Особенно интересен финал этой картины, в котором много метрических отрывков, причем исключительно ямбов:

Герман
…Прочь маску! Человек перед тобой!
Фаина выпрямляется и вся становится тонкой и высокой, как
бич, стиснутый в ее пальцах.
Фаина
Не подходи.
Герман вскакивает на эстраду. Взвившийся бич сухим
плеском бьет его по лицу, оставляя на щеке красную полосу.
Каким-то случайным движением Герман падает на колени и
смотрит на Фаину.
В зале стало тихо. Вызывающая улыбка на лице Фаины
пропадает. Рука с бичом упала. Взор ее далек и бесконечно /печален.
Фаина
Бедный.
И, не забыв поднять свой черный шлейф, Фаина идет за кулисы походкой любимицы публики. В ту же минуту пропадает в толпе печальный Спутник ее, внимательно следивший за происходящим.
Друг (в толпе, со свойственной ему серьезностью)
Се человек.
Толпа уже отвлечена слухом о казни.

Далее, в прозаических четвертой, пятой и шестой картинах, вновь встречается много случайных метров, в основном – в речи Германа; как правило, это монологи героя, насыщенные патетикой. В основном это опять ямб:

И пахнет свежими духами;

…не знаете, как это важно для меня;

Сердце проснулось и словно забилось сильнее…;

Я услыхал тогда волнующую музыку— / она преследует меня…;

…и чей-то голос говорит мне;

И больше я уж не могу уснуть…;

…душа как шумный водопад!;

я увидал в окно весну, я услыхал…;

…и вот забыл ее! Не помню / ее лица!;

Не помню даже этих страшных глаз!;

…не знаю только, / куда идти, но все пути свободны!;

Никто не смеет заикнуться об измене!;

…свободен – должно неминуемо идти…;

Я ушел не во имя свое!;

…горит, и тоскует, и рвется куда-то со мной заодно!;

Да, может быть, я – у порога / безумия… или прозрения!;

…живу я жизнью всех времен, живу.

Насыщен метрами и монолог Германа, повествующий о Куликовской битве: Князь встал с дружиной на холме, земля дрожала…; Непрядва убралась туманом, как невеста / фатой; …настало вот такое же осеннее…; И двинулся с холма сияющий…; И воевода повторял, остерегая…

Зато в лирических монологах Фаины в той же четвертой и следующих за ней картинах метра практически нет, кроме фразы: «Не буду спать всю ночь! Мне вас не надо! (Бросается на землю.)».

Метризация возникает, однако, в ремарочном описании прихода Фаины и затем ее встречи с Германом:

Наполняя воздух страстным звоном голоса, вторит ему Фаина.

Фаина

Приди ко мне! Я устала жить! Освободи меня! Не хочу уснуть! Князь! Друг! Жених! Весь мировой оркестр / подхватывает страстные призывы Фаины. Со всех концов земли набегают волны утренних звонов.

Разбивая все оковы, прорывая все плотины, торжествует победу страсти все море мировых скрипок. В то же мгновение на горизонте, брызнув над лиловой полосою дальних туч, выкатывается узкий край красного солнечного диска, и вспыхивает всё золото лесов, всё серебро речных излучин, все окна дальних деревень и все кресты на храмах. Затопляя сиянием землю и небо, растет над обрывом солнечный лик, и на нем – восторженная фигура Германа с пылающим лицом.

Фаина близится, шатаясь, как во хмелю, и в исступлении поднимает руки.