Пробуждение

– Да клиентка эта, Марианна, там чуть ли не все облазила. Всю сантехнику ощупала – не подтекает ли. Хозяйственная женщина! Похоже, на сделку выходим. Завтра надо будет еще раз сюда приехать, она мужу хочет квартиру показать, потом в банк. Но, надеюсь, уже не сорвется. Денежки скоро получим.

– Ну что, домой поедем? – спросил Артем с заметным колебанием. – Оттуда и позвоним. Виктора можно сначала на домашний набрать, вдруг не уехали они никуда на праздники. И главврачу позвоним. Едем?

– Едем! Только не домой. И звонить мы сейчас никому не будем. – Людмила сама в глубине души удивилась созревшей в ней решимости.

Решимость окончательно оформилась в лифте. Где-то рядом журчал голос Марианны, но Мелешкина совершенно не воспринимала, что говорит клиентка. Наверное, продолжает делиться впечатлениями от квартиры. И тут Людмила ясно, до боли, осознала, что дальше откладывать нельзя. Там же братик ее родной, младшенький. Да, с годами чувства притупились, да и надежда на то, чтобы увидеть его не спящим, почти исчезла. Чего уж греха таить, так ведь и есть, от себя не уйдешь и перед собой не слукавишь. Но сегодня, когда Алешка проснулся? Когда он там, в палате, ждет родных, ждет ее, разве может быть другое решение?

Людмила посмотрела в непонимающие глаза мужа:

– Тёма, мы едем к Лешке в клинику. А Виктор, звонок – это потом все. Лешка, он же проснулся, он там один, без нас, только врачи до сестры вокруг. А Лешка ждет и надеется. Едем!

Артем ничего не ответил. Он своей рукой пристегнул жену и плавно тронул машину с места. До психоневрологического центра добрались минут за двадцать. По крайней мере, Людмиле так показалось. В голове у нее роились обрывки всяких и всяческих воспоминаний. То Лешка маленький, тянется ручонками к матери. То отец наказывает его, сорванца, ремнем за разбитое футбольным мячом соседское окно. То Лешкина свадьба, и он, счастливый, то и дело норовит взглянуть на сидящую рядом застенчиво улыбающуюся Машку.

– Сегодня нет посещений, только с пяти до шести вечера. – Голос вахтера в куртке с надписью ЧОП «Витязь» разогнал в голове воспоминания, точно облака после дождя.

Артем, легонько поддерживающий жену под локоть, попытался возразить:

– Мы к Алексею Карпунцову. Он сегодня проснулся! Вы разве не слышали?

– Подождите здесь, – охранник указал на стоящие в дальнем углу помещения КПП несколько стульев, – сейчас справлюсь у самого Ивана Петровича, что с вами делать.

Людмила присела на краешек и мучительно стала придумывать первые слова, которые она скажет брату. Но придумывалось плохо, можно сказать, что никак.

– Вы Людмила Васильевна? Сестра больного? – спросил подошедший вахтер.

Мелешкина почувствовала, что язык перестал ей повиноваться. Выручил Артем:

– Да, да, именно так. А я ее муж, Артем Иванович. Мы можем пройти?

– Подождите чуток. Иван Петрович обещал прислать Гаврилову за вами. Она скоро… Да вон уже бежит!

Лена Гаврилова, запыхавшаяся, с выбившимися из-под белой шапочки прядями волос, затараторила, едва просунув голову в помещение КПП:

– Людмила Васильевна, здравствуйте! У нас тут такие дела, такие дела! Иван Петрович ждет вас у себя в кабинете. Он сейчас расскажет, как и что. Надо вас подготовить к встрече.

– Не надо! Простите, забыла ваши имя-отчество, – Людмила почувствовала, что больше не может откладывать встречу с братом, даже на минуту, – не надо мне никаких инструктажей. Мы идем сразу к Лешке!

Мелешкина решительно отвела в сторону лежащую у нее на плече руку мужа и уверенно, внутренне собравшись, пошла по направлению к корпусу. За ней двинулся Артем. Гаврилова вытащила из кармана халата радиотелефон, произнесла в него несколько слов, молча выслушала ответ, сунула телефон назад и бросилась догонять Мелешкиных.

– Постойте! – до слуха Людмилы долетел голос врача. – Я вас сейчас провожу в палату. Да, вы спрашивали… меня Еленой Сергеевной зовут. Можно просто Елена. Мы же с вами общались, когда вы сюда приезжали.

– Да, я теперь вспомнила, что вы – Елена Сергеевна. Что-то растерялась я сегодня, – коротко ответила Мелешкина и, замолчав, прибавила шаг.

Она на одном дыхании взлетела по лестнице на четвертый этаж, словно забыв о существовании лифта и опережая спешивших сзади мужа и Гаврилову верных метров на пять-шесть. Сидевший у двери сорок пятой палаты санитар попытался было остановить Людмилу, но безуспешно. Распахнув дверь, она увидела сидящего на кровати брата и суетящуюся неподалеку медсестру.

Ноги сами собой понесли Людмилу вперед.

– Лешенька, братик ты мой! Дай я тебя поцелую!

Ее, уже находившуюся в двух шагах от кровати и готовую броситься в объятия, на полном ходу остановил Лешкин голос:

– Кто вы? Сестра, кто это?

– Леша, да я это, Люда! Ты меня не узнал?

– Люда??? Не похожа, голос вот только вроде…

Мелешкина с рыданием опустилась рядом и начала покрывать лицо Алексея горячими, перемешанными со слезами поцелуями:

– Я это, Леша, я.

– А почему ты такая старая? А я, я какой? Дайте мне зеркало! Что со мной, где я? И ты… ты же в Узбекистане сейчас.

– Я… я приехала тебя проведать. – Людмила оторвала губы от лица брата и, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, посмотрела в сторону двери.

На пороге стоял главный врач регионального центра психиатрии и неврологии Иван Петрович Померанцев.

Глава 4

Иван Петрович, получив от охранника информацию о появлении сестры Карпунцова и распорядившись пропустить ее, не ожидал, что та окажется в сорок пятой палате столь быстро. А потому и не успел перехватить Людмилу в коридоре, настроить на встречу с братом, сказать что-то важное. Впрочем, Померанцев и сам не знал, что такое важное он может донести до Мелешкиной. Кажется ведь, что все просто и даже целиком радостно: спал человек летаргическим сном шестнадцать с половиной лет и вот проснулся. Считай, что случилось чудо. А дальше? Померанцев представлял, как непросто будет теперь и самому Алексею, и родным его. Каково это – проснуться и осознать, что лучшие годы жизни безвозвратно пропущены, словно стерты ластиком? А ведь все, что вокруг, эти годы прожили. Пусть по-разному, пусть порой очень трудно, но прожили: смеялись и плакали, любили и ненавидели, грустили и радовались. И как же теперь будет мучительно трудно смириться Алексею с тем, что у него, обычного простого парня, совершившего грехов не больше, чем другие, взяли да вырвали как кусачками полтора десятка лет жизни. Просто вырвали! Да вдобавок за эти годы наслучалось столько всего разного: заснул Карпунцов в одной стране, а проснулся совсем в другой. Ну ладно, к этому он как-нибудь привыкнет. А вот жена не дождалась, давно ушла уже. И у сынишки теперь другой отец.

Когда Померанцев, весь погруженный в такие невеселые размышления, подошел к сорок пятой палате, то услышал громкий, срывающийся на хрип голос Карпунцова, требовавшего себе зеркало. «Как бы он связки голосовые не порвал в первый же день», – подумалось Ивану Петровичу. Дверь в палату была распахнута, рядом с ней стоял и заглядывал внутрь санитар. Завидев Померанцева, он отскочил в сторону и вытянулся чуть ли не по стойке «смирно». Главврач остановился на пороге и увидел плачущую, обнимающую нервно дергающиеся плечи брата Людмилу.

– Люда, это ты? Ты же не такая! Волосы не те. И это, – хрипел Карпунцов, показывая указательным пальцем на ставшие особенно заметными на припухшем от слез лице Людмилы морщины.

Померанцев обвел глазами палату. Гаврилова молча стояла недалеко от кровати. По выражению ее лица Иван Петрович понял, что Лена растеряна и просто не знает, что предпринять. В углу около дверей вжимался в стену незнакомый мужчина, бросавший быстрые взгляды то на Людмилу с Алексеем, то на Гаврилову. А теперь еще и на появившегося Померанцева. «Наверное, это муж сестры, – догадался Иван Петрович, – мне же охранник сказал, что она с мужем приехала».

– Зеркало мне дайте, зеркало хочу! – снова потребовал Карпунцов. – Да чтоб всех вас… пошли вы…

– Алексей, – Померанцев старался отвечать предельно твердым тоном, проклиная в душе свою природную мягкость, – я вам уже сегодня говорил – никакого мата! А вы снова за свое. Я все понимаю: и болезнь у вас долгая была, и нервы на пределе. Но посмотрите: вокруг женщины. Почему они должны выслушивать матерную брань? Они в чем провинились перед вами?

Карпунцов дернул плечами, словно желая сбросить руку сестры, и затих. Его тело сгорбилось и обмякло.

«Черт, и позвоночник начинает не справляться с нагрузкой. Надо сейчас ему полежать», – подумал Иван Петрович и обратился к присутствующим:

– У кого с собой есть зеркальце? Дамы, дорогие, у вас точно должно быть!

– У меня в дежурке, в косметичке, – растерянно отозвалась Гаврилова.

– А у меня тоже в косметичке, но она в машине, – вторила ей Людмила.

– Так, до дежурки быстрее, – резюмировал Померанцев. – Елена Сергеевна, принесите, пожалуйста. А вы, дорогой Алексей Васильевич, прилягте поудобнее. Организм еще слабенький, его беречь надо. Вставать пока будем понемножку. Видите, какое замечательное сидячее место вам обустроила Анна Мефодьевна. Три подушки. Да такому уюту сам царь Салтан позавидовал бы!

При этих словах Людмила улыбнулась краешками губ, а вот Карпунцов никак не отреагировал, лишь опустил голову и уставился на свои колени. «Может, он сказки Пушкина забыл за это время? – начал искать объяснение Померанцев. – Но я из литературы не помню случаев, когда при летаргическом сне возникали бы пробелы в памяти. После пробуждения больной помнит то, что было с ним до, и даже запоминает голоса тех, кто был рядом во время сна».

Дробный стук каблучков из коридора возвестил о возвращении Гавриловой. Лена прямо с порога протянула дамское зеркальце Померанцеву. Иван Петрович взял его в руки и подошел к Карпунцову.

– Алексей, вы сегодня прям как красна девица! – Главврач старался говорить шутливо, полагая, что таким образом приободрит пациента. – Утро начинаете с зеркальца! Ладно, взгляните в него. Оно волшебное, всю правду и скажет… Давайте я подержу, чтобы вам не уронить.