Потом пришли буржуины

Я забрал своё ремесло.

Каждый вечер печален и пьян…

Пью закаты вчерашней зари,

Опрокинув каёмку небес.

Что тебе подарить, говори?

Ведь сегодня и бог я и бес!

Подарить бы любимой цветы…

Да в глазах не огонь – пустота…

Жаль же, жаль, что не видела ты…

Жаль же, жаль, что молчал я тогда…

Стремительно спешит поезд, пытаясь обогнать время. Стучат колёса, заколачивая в каждую шпалу отпущенную им скупую секунду чугунной жизни.

Счастливые мгновения прожить бы воедино. Пусть вся жизнь – четверть часа. Но этот час – час бога. Разбросаны по времени золотые крупицы счастья. Их нужно отыскать.

Улан-Удэ оставался за спиной. А вместе с ним: Кира, Надежда, любовь…

В конверте действительно оказалось тетрадь в косую линию с обрывки записей старого мастера. И Андрей начал всё сначала, собирая по крупицам легенду…

…Ютистилента – верховная океанида волны, покровительствует мореходам, торговым людям – юттисам. Это они, состоятельные граждане Ибоса, щедро славят свою избранницу, не жалея жемчуга в храме Ютистиленты. Поднося ей резные сосуды и украшения из коралла, камня, дерева, кости и кожи…

…Дворец Ютистиленты изобилует причудливыми украшениями, их собирают океаниды, ивестидны и ритеи островов. В канкентерии (зала сокровищ) хранятся сокровища океана. Стерегут канкентерию Ютистиленты подданные божества Ри – большие свирепые мурены.

…Созерцать прелести подводных глубин доступно каждому. Право владеть сокровищами имеет лишь океан….

…Океан скорбит о покинувших этот мир. Об умерших старцах, уходящих в его бескрайнюю вечность, о погибших воинах, покоящихся в водных глубинах, о разбитых кораблях, поглощённых жадной стихией… Место скорби – грот Слёз. И каждая капля океана отдаёт ему каплю слезы-памяти… И каждая жемчужина опускает глаза. И многоликий океан, запечатлённый в тверди каменных изваяний – скорбит…

Отложил Андрей тетрадь, к окну повернулся.

А за окном вагона поезда бесконечно зелёный океан тайги, мыслью не обогнать. Синь озёр и рек, уходящих в небо, глазами не высмотреть. Не рассказать, сколько городов на бескрайних просторах её земель… Необъятно бесконечны просторы Родины, огромного и могучего государства Земного шара. Родина – непотопляемый континент Евразии. А территории поболее, чем у бога в закромах небесных. И с высоты полёта ангела, пол планеты – Россия…

Вздохнула Воза Андреевна, R/A9kmm… Пройдёт не так много времени и не станет на мировой карте огромной российской державы, так же, как не стало цивилизаций ацтеков, инков, ольмеков, тотельмеков, теотиуакан, тиуанако, майя… и многих других… Территории огромного государства станут иноземными вотчинами… А с бескрайней сибирской земли будут днём и ночью качать нефть и газ, выгребать алмазы и прочие полезные ископаемые, и минералы… Сказочный книжный персонаж царь Кощей, который «над златом чахнет», – голь перекатная перед сокровищницей Сибири. А вся тайга попадёт под крупномасштабную вырубку… пойдёт под топор предприимчивых косоглазых соседей.

Поселился Андрей в городе Хабаровске. В местной гостинице у железнодорожного вокзала. Пожить, посмотреть, что и как. А на обратном пути можно и в лукоморье сибирское закатить, пошастать по неведомым дорожкам, невиданных всяких всячин глазом пощупать. Почти целая жизнь ушла на покорение Сибирского царства Ерофеем Павловичем Хабаровым. С бронзового пьедестала в вечном дозоре осматривает он воеводство государства российского. Выразил Андрей почтение воеводе, побеседовав с постаментом. До Сахалина уже рукой подать, куда японские империалисты косым оком зыркают. Но новости с большой земли тормозили колесо истории. События перестройки разболтали шатающийся механизм коленчатого вала, навредив его зубчатым шестерёнкам. Повредив фундамент государства, чтобы воздвигнуть архитектурный ансамбль хаоса. Советскую Хиросиму. Коммунистический судный день. Нажилилась страна для рывка… и обгадилась…

Киру Андрей не вспоминал… Только несколько мгновений сладкого сна в чистое летнее утро. Когда проснувшись и очутившись в реальной жизни – хочешь возвратиться назад, как в детство. Но назад дороги не было. Дорогу в рай из жёлтого кирпича лепят и обжигают, горбатясь, грешники ада.

Но слова дочери Изумруда, оставленные в памяти его, проявлялись видениями образов. Размытые, в цветах грозовой радуги. И ясные, вспышкой неосмысленной галлюцинации. Иногда долей секунды. Иногда минутой высвечивалась гармония фантастических фрагментов. Будто спал он с открытыми глазами. Или некто из космического измерения пытался достучаться к нему, нагромождая мысли.

Если существует высший разум, который соотносят с божеством – Создателем, то как он смог бы общаться с низшим организмом? Как человек с микробной палочкой. Боги – друзья мудрецов – трактовал Диоген. Можно по-приятельски поделиться тайной? Нет. До всего должен сам докопаться мозг. Превращение закономерного хаоса – в шедевр. Наблюдая жизнь глазом внутреннего маэстро-творца, напрягая природный разум.

Как в вертолет воплотил конструкторскую мысль стрекозы авиаконструктор Сикорский. Используя свою и её «гениальность», завершив соискательский поиск.

Собирая из потускневших обрывков дневник слепого Изумруда, он восстанавливал образ больного старика, прикованного железной волей к мысли. Разгребая память прошлого, как археолог.

Он понял, что создавал мыслитель философский труд, фундаментально опираясь на личный опыт. Открывая в человеке сверхъестественную возможность иного восприятия мира. Овладевая внутренними скрытыми силами организма. Человек сможет всё, понял Андрей.

Обрывки записей Изумруда оказались сокровищницей. Многое осталось предполагать. Любой придуманный сюжет может быть правдой жизни. Или уже был, или еще будет. В общем, без мелких подробностей. Откупорив философскую закономерность, мастер создавал модель бессмертного разумного «начала» – вечного космического двигателя жизни.

Творческим столиком ему служила обшарпанная крышка унитаза. Он запирался в сортир и дымил папиросами. Создавая по крохам из мысли – труд. Талант невольно съедал его жизнь. По комнатам призраком шастал Пипыч в поисках спиртного духа. Шарил наглым глазом в замочной скважине дядя Алёкся. Иногда появлялась старшая дочь Кира с визитом подаяния.

«Не спасла я папочку от страшной болезни. А могла бы. Побольше бы внимания»…

А все соображения мыслителя Изумруда про мифическую Атлантиду, что это, мифологическая модель нового общества? Скрытое послание потомкам? Закомуфлированная истина?

Умерло тело Изумруда. Но душа его зависала в этом мире. И кистью Андрей пытался нарисовать её. Бледная ноябрьская осень ступила на озябшую землю. Превращаясь за ночь в белое привидение зимы. Бился с кленовыми крестоносцами ветер. А утром отрубленные головы листьев принимали снежные холмы могил.

За мутными стеклами троллейбусов безмолвствовали пассажиры, закрывая лица безразличием. В серую пустоту погрузилось небо. В парке одиноко жались друг к другу скамейки. С прохудившихся деревянных рёбер слизывала тепло колючая изморось, превращая всё в скользкую слякоть. Под подошвой хлюпал жидкий тротуар. Андрей бродил по пустым аллеям, как по кладбищу весны. Стеклянные капли срывались со съежившихся деревьев хнычущей музыкой снегового дождя.

Из подсознания выплывал печальный сюжет юности, как мираж. Девочка в инвалидной коляске, рисующая позднюю осень. Раскрыт этюдник, замешаны краски на палитре. Капли дождинок не вредят прессшпан картону, скорее наоборот, слезинками застывают на нём, дополняя печально-живописный сюжет осени. А девочка улыбается, радуясь внутреннему комфорту, забыв на чуть-чуть, что она калека… И река памяти понесла вспять, наполняясь полноводностью воспоминаний… И венок из букета хризантем, которыми поросло прошлое, всколыхнулся на лёгкой волне.

Пейзаж осеннего страдания вызвал полноцветную галлюцинацию. И он шагнул в неё. Он шёл навстречу, а серая скамейка отделялась, как ускользающая тень, к которой почти готов прикоснуться.

В этот вечер Андрей опять взялся за акварель. Прорисовывая образный контур ясновидящего философа. За мраморной настольной лампой в сгустки собирались тени. Чутким зрением он почувствовал в пелене застывшего воздуха вызревающий мираж. Демоны-херувимы собирали для него из безвоздушной плоти наболевшее мыслью видение.

Болезненный комплекс синдрома Стендаля снова раскрылся. Раздвигая комнату. Галлюцинация возникла ясно и отчетливо, как видение отроку Варфоломею.

Телесная субстанция явилась перед ним женщиной в инвалидной коляске. Въезжая в его мир. Безымянная красота лица с голубыми глазами. С тонкими пальцами художницы в прозрачных ноготках.

Андрей поднес к ней лампу, освещая чело, чтобы запомнить. Каждая чёрточка её жила и дышала.

– Разве ты не узнал меня? – спросила она Кириным голосом. – Я душа Изумруда, – выдохнула она и откатилась. – … Богиня Оза…

– Оза слепая, а ты без ног.

– А зачем они танцующему богу?

Она встала, всколыхнув извержением целую планету чувств. Так Помпеи превращались в руины, когда сопереживали с людьми боги. И поплыла к нему. Прикоснувшись горящей ладонью к глазам.

На месте ног зияла пустота.

– Это чтобы ты лучше видел мою боль. Ты искал девочку, рисующую грусть. Во всех женских глазах ты ищешь – слепую любовь. Проходя совсем близко, цепляясь сердцем.

Он разглядывал ее. Рука побежала по гибкой шее.

– Но ведь ты душа Изумруда?

– Все души ближе, чем близкие родственники. Только нужно уметь разглядеть свою половинку в толпе. Я просто душа в маске образа, которым прикрыла свою невидимую наготу. Хочешь поцеловать меня?

Легкий страх пробежал по спине, как у Хомы Брута, который отпевал ожившую ведьму.