Первая любовь

А она все крутится. Я вижу, как Дина уходит. Куда? Чуть приподняты плечи. Опущены руки. «Я не знаю, куда девать руки. Мне обязательно надо что-нибудь нести…».

– Нету письма, Ленчик! – виновато говорила тетя Маруся и утешала: – Здалась вона тебе така-сяка? Вон дивчата яки без хлопцев страдают!

Что поделать с этим «нету»? Отпуск мне не дадут, отпуска по графику. По семейным обстоятельствам – Хач не отпустит. Да и нет их, семейных обстоятельств.

Серега на все лады костерил Дину и по-своему проявлял обо мне заботу:

– Давай уведем у попа Таньку! Она же давно глаз на тебя положила!

Я и сам это заметил. Бывшая буфетчица совсем не годилась на роль матушки. Та же бойкая бабенка, тот же манящий взгляд, которого я старался не замечать.

– Не дрейфь, – не унимался Сергей. – Матушкиным любовником станешь. У меня фельдшерица, а у тебя, ха-ха, матушка.

Я отмахивался, но от его шуток становилось легче.

Однажды, в выходной, когда тетя Маруся повезла в район одноногого агронома, Серега исхитрился привести Таньку в гости. Выставил на стол банку тушёнки и бутылку казенной, не угощать же гостью чемергесом.

Бывшая буфетчица не чинилась. После первой зарумянилась, расстегнула ворот кофточки, в которой явно тесно было ее роскошным грудям.

Бутылку мы опростали без спешки, после чего Серега быстренько собрался и сказал:

– Я отвалил. Ты, Танюха, смелее с ним, а то он шибко скромный.

Едва он захлопнул дверь, как она подошла ко мне, прижалась. Голова моя пошла кругом, и намерение сбежать улетучилось. Я не отшатнулся от нее. Она впилась в мои губы, и мы свалились на кровать.

Опыта в этом деле у меня не было. Но ее умения хватило, чтобы я не промахнулся. Однако уплыл со скоростью снаряда и стыдливо сполз с нее. Она погладила меня, как ребенка, и успокоила шепотом:

– Отдохни. И разденься. На втором заходе не торопись.

Встала. Сбросила с себя все одежки. Тело ее так и дышало спелостью. В нем всего было с избытком: могучая грудь с темными сосками, зад шириной с комод и курчавые рыжеватые волосы чуть ли не до пупка. Наклонилась, стянула с меня брюки и все остальное. Легла, притиснувшись ко мне горячим телом. Стала оглаживать пальцами всего. Через малое время я снова был в боевой готовности. И по ее совету не торопился. Она извивалась, постанывала, шарила руками по моей спине и по ягодицам, втягивала в рот мои губы и язык. Вдруг лицо ее исказилось, и в тот момент, когда я снова поплыл, она испустила долгий утробный вопль…

А минут через пять деловито сказала:

– Мне домой пора, Ленчик. Через час батюшка на обед явится, кормить надо.

И я вернулся с грешного неба на землю. Она, не торопясь и повиливая могучей кормой, оделась. Махнула по волосам гребенкой. Сказала:

– Будет желание, дай знак, – и ушла…

Желание у меня было. Но знака ей не подавал: совесть терзала. Как я встречусь теперь с Диной? И появилось дурное предчувствие, что не будет обещанного Диной следующего лета. И вообще ничего не будет.

Зато точно знал, что никуда не денутся от меня рядовой Гапоненко, весенняя проверка боеготовности, летние лагеря и стрельбы…

Кто ты есть, Гапоненко? И как мне тебя воспитывать?..

– Вы верите, что справедливость всегда торжествует? – спросил он.

Верю ли я?.. Бывает, что торжествует. Если за нее хорошо подраться. Себе я могу признаться, что не всегда лез за справедливость в драку. А что сказать подчиненному?

– Нет, не всегда торжествует.

– Я думал, вы побоитесь признать это.

– Вы – что, считаете себя несправедливо обиженным?

– Считаю.

– В чем, если не секрет?

– Секрет…

Не хочешь говорить, Гапоненко, не говори. Но, между прочим, если всем обиженным ковырять свои болячки, толку мало будет. Меня вон тоже обижают, а не ковыряю свои обиды. Некогда ковырять, выматываюсь.

– Все-таки ты не прав, Гапоненко.

– Так даже приятнее.

– Что приятнее?

– Что вы меня на «ты».

– Скажи, Гапоненко, что тебя ест? Почему ты всегда один?

– Неправда ваша, товарищ лейтенант.

– Ну да! «Неправда ваша, дяденька»!

По его неулыбчивым губам пробежала смутная улыбка.

– Товарищ лейтенант, а слабо поговорить без погон?

– Давай без погон.

– Вы капаете мне на мозги, потому что я вчера попался. Так?

– Так.

– И раззвонили о моей самоволке на весь полк. Так?

Я счел за лучшее обойтись без второго «так».

– Самоволили мы, товарищ лейтенант, на пару с Зарифьяновым. А Зарифьянов – подчиненный вашего дружка Толчина. И Толчину тоже известно про самоволку. Но тот не стал звонить. Завел Зарифьянова в каптерку и врезал пару раз по морде. И все шито-крыто.

– Ты хочешь, чтобы и тебя тоже по морде?

– Честнее было бы. И всем легче. Вы тоже втык из-за меня получили.

– Получил, Гапоненко. Но бить подчиненного – не по-мужски. Он же не может дать сдачи.