Месть Аскольда

Гридня дружно поддержала хозяина. Выпив, все набросились на еду. Ели долго и жадно, отовсюду раздавалось громкое чавканье. Насытившись, боярин Кобыла, довольно рыгнув, отер жирной ладонью усы и попросил:

– Князь, дозволь слово молвить.

Князь, не отрываясь от еды, махнул костью.

– Аскольд, – боярин важно повернулся к Сече, – а хотелось бы знать, где сейчас князь козельский Василий?

Аскольд метнул взгляд на Всеславну. Та опустила голову. Молодой Сеча поведал все как есть и заявил, что намерен немедля ехать на поиск Буда.

– Это не простое дело, сын мой, обсудить надобно, – покачал головой князь.

Михаил поднялся из-за стола. Гости тоже повскакивали с мест. Он кивнул Аскольду и Всеславне и, обняв молодых за плечи, повел их в опочивальню.

Когда Аскольд и Всеславна остались одни, женщина перевела дух.

– Ну и князь, ну и прием! Да за что же он хотел тебя плетьми-то, родной мой?

– Любимая моя, – Аскольд нежно обнял жену, – я очень благодарен тебе, что ты как тигрица бросилась защищать меня, но прошу тебя больше этого не делать. Хорош же я буду муж и воин, если не смогу защитить ни себя, ни свою дорогую и любимую женщину!

Он подхватил ее на руки, словно и не было усталости, и закружил по комнате. Всеславна заахала, умоляя скорее опустить ее, и Аскольд, исполнив ее просьбу и отдышавшись, вернулся к началу разговора.

– Князей трудно понять, дорогая, и я даже не хочу об этом думать. Скажу одно: Михаил сильно переживает, что не оказал нам помощи. Я, наверное, поступил не совсем правильно, взявшись учить князя. Видимо, во мне заговорили отцовские черты. Только он был воевода, а я пока – никто.

– Но ты прав, хотя еще и не воевода, – Всеславна наградила мужа зовущей улыбкой.

И эта ее улыбка сняла все остатки напряжения, пригласив в мир счастья и наслаждения.

Глава 9

Дикий крик русского «Беги, князь!» застрял в голове Буда. Он неплохо знал русский язык и понял, что означают эти слова.

Буд резко обернулся в сторону Курды. Тот продолжал яростно рубиться с русичем. «Не понял Курда, не понял, кого защищает этот урус». Сердце радостно забилось: «Князь… Мальчишка! Я возьму его сам! Меня ждет великая награда!» Еще раз взглянув на своего предводителя и увидев, что тот по-прежнему увлечен сражением, Буд незаметно оторвался от отряда и ринулся вдогонку за мальчиком.

Когда показалось, что добыча уже в руках, мальчишка внезапно развернулся в его сторону. В руках он держал лук.

Стрела пропела над ухом Буда. «Однако у этого змееныша есть зубки! – осадил коня половец. – Ничего, все равно изловлю».

Следующая стрела ударила в кожаную перевязь, на которой висела сабля. Не будь ее, валялся бы Буд сейчас посреди леса…

– Какой злой мальчишка. У-у, урусский змееныш, подожди, ты еще у меня поплачешь! Вот возьму тебя сонным, привяжу к хвосту своей лошади, и будешь бежать за мной, как собачонка. А я доберусь до Орнаса и отдам тебя за два… нет, за три динара, – беззлобно ворчал Буд.

Он решил больше не приближаться к юному всаднику, а просто ехать по следу.

Вскоре половец понял, что урус не знает дороги. Его конь явно брел куда попало. Буд начал опасаться, что мальчишка нечаянно наткнется на русское поселение. Тогда пропала его мечта… Стоп, кажется, впереди кто-то движется. Да это же урусы!

Буд хлестнул коня. Василий, услышав, что его снова преследуют, тоже принялся нахлестывать лошадь. Скачка продолжалась до тех пор, пока изморенная лошадь Буда не начала спотыкаться. Половец остановил коня и на всякий случай спрятался в зарослях. Он видел, что урусы остановились там, где следы раздваивались и вели в разные стороны. Урусы долго что-то обсуждали, а затем, к радости Буда, направились по старому следу мальчишки.

– Васи-и-илий, – кричали они, а лес отвечал им звонким эхом.

Заманчиво было вновь кинуться за мальчишкой в погоню, но некстати оказавшиеся здесь урусы спутали все его намерения.

Василий меж тем измотался вконец. Силы начали постепенно оставлять его. «А этот проклятый половец все не отстает. Что ему от меня надо? Где ты, Аскольд? Что стало с Нестеркой? Последнее, что я видел, это как враги окружили его. Но верный Нестерка дал мне возможность уйти. Он спас мне жизнь. А зачем она такая нужна?» – по лицу мальчика побежали слезы. Уже несколько дней во рту не было ни крошки. Он бы мог, конечно, подстрелить птицу или зверька, но ведь этот проклятый половец так и вертится поблизости…

– Я его убью, – решил Василий.

Поравнявшись с густым кустарником, он спрыгнул с лошади и пустил ее одну.

Половец ехал, пожевывая вяленое конское мясо. Он явно не ожидал кого-либо встретить. Вдруг в его бок словно вонзился сучок. Он глянул и обомлел. В боку торчала стрела! Буд тотчас выдернул ее и кубарем скатился с коня. И… «О Аллах!» – он увидел свою жертву. Мальчишка стоял в нескольких шагах с луком в руках.

– Ах ты, змееныш! – вырвалось у половца. – Сейчас я с тобой рассчитаюсь! – Зажимая рану одной рукой, другою он вырвал из ножен саблю и, петляя, прыжками бросился на мальчишку.

Еще одна стрела пронеслась мимо, слегка задев шею Буды.

– Ах ты, шакал! – взревел Буд. – Да не надо мне за тебя никаких динаров!

Вторую стрелу Василий достать не успел. Отбросив лук, он выхватил свой меч и едва успел отбить удар озверевшего половца. Но отбить второй удар мальчишеских сил не хватило – Василий упал.

Половец издал победный клич, однако с ним, видно, ушли и последние силы. Их хватило лишь на то, чтобы доползти до коня и взобраться на его спину. Буд оглянулся: мальчик лежал на спине, раскинув руки. Рассеченное саблей лицо было залито кровью.

«Надо бы отрубить голову и показать хану», – подумал половец. Но сил уже не было. Сабля валялась на земле, из раны в боку хлестала кровь. «Так сдохнет!» – решил он и тронул коня, уронив голову на его шею.

Глава 10

Батый ехал верхом и наслаждался ровной поступью коня, залихватской песней жаворонка, громкой трескотней кузнечиков. Воистину прав был мудрец, сказавши однажды: «Чем спокойнее путь, тем глубже мысли». Незаметно заполнили они и голову хана.

Пожалуй, он велит, как и его великий дед, построивший Хара-Хорум, заложить свой город. Пусть стоит века. Он прикажет собрать лучших мастеров со всего мира, чтобы украсить его. Но он не будет возводить никаких стен. Ибо и они не смогут спасти, когда придет время. Он знает это место. От крутого берега Итиля тянется ровная, словно разрубленная саблей, земля. Здесь он велит разбить свой шатер с выходом на восток. Он будет часто смотреть в ту сторону, где за прозрачной дымкой далеко-далеко несет свои воды река его детства. Пусть могучий Итиль напоминает ему непокоренный Орхон, а эта степь приносит запах его далекой суровой земли. Привольно здесь табунам. Пусть бродят они, недосягаемые для воеводских слуг. Воевода! Никак не идешь ты, Сеча, из моей головы. Это ты остановил мое войско. Это тебе Котян должен кланяться в ножки. Но кто знает об этом?!

Хан не был далек от истины. Царевичи с жаром обсуждали происшедшее. Им было непонятно внезапное решение хана прекратить преследование этих презренных половцев. Ведь они лишились такой добычи!

Батый ехал и думал: «Какими разными бывают люди! Вот этот воевода. Жизнь отдал, но пощады не попросил. Батырь-человек! А этот жалкий князишка на все готов ради своей подлой жизни, ради власти. Неужели это власть делает человека столь низким? Интересно, а на что буду способен я, если окажусь вдруг на их месте?»

Батый уже встречал в жизни людей, предпочитающих смерть позору. Кто они? Почему они это делают? Как понять таких людей? А поняв, он и сам сможет, доведись, совершить подобный поступок. Но в то же время… «А если бы все были такими, как этот старик? – в дрожь бросило ан-Насира. – Сколько их еще осталось там, в Козельске?» Нет, он правильно поступил, что увел свое войско. Пусть говорят что хотят эти царевичи, пусть осуждают его. Встань на пути еще один такой воевода… Жаль, что не удалось захватить его сына. Как бы, интересно, повел себя отпрыск такого человека? Наверное, как говорил дед Батыя, от хорошего жеребца надо ждать и доброго жеребенка. Доведется ли встретиться с этим «жеребенком»? Если б довелось, он бы его уже не выпустил…

И вот Итиль позади. Запестрела шатрами земля, покрылась табунами изголодавшихся животных, забыты походы, бородатые старцы, предсмертные крики, стоны раненых… Улетучиваются воспоминания. Мирная, казалось, жизнь пришла на эту землю.

Полетели в разные стороны на резвых конях ханские посланцы. «Дани, дани!» – требовали они. Баскак Кочева появился перед вратами Владимира неожиданно, как тать на дороге. Его сопровождали сотни две татарских всадников. Угрюмые, ничего хорошего не предвещающие взгляды. При малейшем подозрении хватаются за сабли или хлещут плетьми.

Кочева нашел Великого князя Ярослава Всеволодовича у церкви. Тот, задрав голову, следил, как мужики крыли обгоревший купол. Татарин рукоятью плети ткнул князя в плечо. Ярослав резко обернулся, готовый достойно ответить нахалу. Но, увидев татарина, усмирил гнев.

– Не могу достойного гостя принять в своих палатах, – щека князя дернулась, – твои сородичи постарались.

Кочева кисло улыбнулся.

– Моя пришел сказать: «Хан, дай дань».

Ярослав усмехнулся:

– Ведомо, что не честить меня приехал. Но должен тебе сказать – что хошь делай, но пока ничего нет. Сам видишь, одна огарь кругом. Передай своему хану, чтоб дал время отстроиться. Людям негде голову приклонить. Все, что было, давно в сумах ваших или погорело.