Ах, это резко, резко!
– Между тем тифлисские купцы ездят в Лейпциг за товарами, сбывают их до?ма и в Персии с успехом.
Нессельрод поискал глазами Лейпциг на акварельках. Это был прекрасный город, уютный – не Петербург, он в нем бывал.
– И знаете, – сказал он неожиданно, – там климат совершенно другой…
– В климате все дело, – подтвердил коллежский советник, – естественные произведения разнообразны и богаты. В Закавказье – виноград, шелк, хлопчатая бумага, марена[155 - Маре?на – растение, из корней которого добывается красная краска (крапп).], кошениль[156 - Кошени?ль – общее название нескольких видов насекомых, из которых добывается красная краска (кармин).], в древности здесь разводили сахарный тростник…
Сахарный тростник, да… Zuckerrohr – Rohr – roseau…
И по поводу сахарного тростника вспомнилась руководителю чья-то фраза, кажется Паскаля[157 - Паска?ль Блез (1623–1662) – французский математик, физик и философ.]: le гoseau pensant[158 - Мыслящий тростник (фр.).], которую с успехом употребил во французской палате граф… на прошлой неделе – руководитель почесал переносицу – граф…
И вдруг коллежский советник сказал резко:
– Усилия частных людей останутся бесплодными. Следует соединить в общий состав массу капиталов, создать из Закавказья единое общество производителей-капиталистов. По примеру Англии создать Компанию – Земледельческую, Мануфактурную и Торговую. Новую Российскую Восточную Индию.
– Очень интересно, – сказал вдруг пораженный Нессельрод.
– И тогда европейские народы устремятся наперерыв к Мингрелии и Имеретии, и Россия предложит им те колониальные произведения, которых они ищут на другом полушарии.
Стало тихо. Руководитель сидел серой мышкой. Он выпячивал грудь. Вот уже она предлагает, Россия, свои товары, эти мануфактуры, эти разные… хлопки. И тогда сам герцог Веллингтон, может быть…
– А скажите, пожалуйста, – спросил он не без робости, – не повлияет ли это на наши дружеские… пока, – он посмотрел скорбно, – отношения с Лондоном?
– О-о, – успокоил его коллежский советник, – это будет мирное торговое соперничество, не более.
Акварельки висели. Во всем мире был мир. Не было воинственного духа. Было мирное соперничество, очень вежливое, Россия получала значение, чёрт возьми, – Англии! И он скажет герцогу Веллингтону: мирное развитие наших колоний… Боже! Как это не бросалось ранее в глаза: Закавказье – это ведь колония!
Акварельки висели на своих местах, зеленые марины привлекли внимание руководителя.
Да, но это очень… громоздко… пустынно. Это, правда, не война, но это тоже, может быть, отчасти… brouhaha… Льдинки, льдинки и… белые медведи. И с чего здесь начать? Это, вероятно, нужно отправить министру финансов, этот синий пакет. И потом – все-таки Паскевич. В самом деле, как же здесь Паcкевич?
Руководитель остановился глазами на итальянском музыканте, надувшем щеки. Щеки готовы были лопнуть. Картина слегка облупилась.
– Вы говорили, – спросил осторожно Нессельрод, – с Иваном Федоровичем?
Коллежский советник и глазом не моргнул.
– С общими начертаниями проекта Иван Федорович знаком.
С общими начертаниями – это означало, как говорил Сашка: напредки ничего-с.
Ага! Так вот он какой, этот свойственник! Это положительно приятный человек. И теперь мимо Паскевича, от имени министерства, можно сунуть императору проект. Превосходная мысль! Проекты в моде… Но не начнется ли все-таки возня с Паскевичем? И где доказательства… гарантии… этого меморандума? И тут Нессельрод по привычке взглянул вопросительно на Родофиникина. Грек был немного обижен.
С неимоверной живостью он пожал руку Грибоедову.
– Какой талант, любезнейший Александр Сергеевич! Я всегда, всегда говорил дорогому нашему графу.
И руководитель подтвердил кивком: говорил.
И Грибоедов сказал холодно, обращаясь к Нессельроду:
– В проекте своем я старался везде держаться образа мыслей почтеннейшего Константина Константиновича. И все, что он скажет, приму с покорностью и удовольствием: опытность его велика, а моя часто недостаточна.
– Ах, нет, ах, нет, Александр Сергеевич, – живо качал головой Родофиникин, – это все вы, самостоятельно, я здесь ни при чем.
– Когда Иван Федорович узнал, что вы больны, ваше превосходительство, он сказал: Родофиникин болен европейской горячкой, а азиатская болезнь ему впрок. Но болезнь ваша помешала мне ранее…
Не следовало забывать: он был свойственник Паскевича.
Руководитель улыбнулся, Константин Константинович пустил басом:
– Хе-хе-хе…
Старший потер ручки. Приятный разговор – ни передвижения войск, ни осложнений с кабинетами, ни депеш, проект преобразования интересный, как чтение романа, и вовсе не требующий немедленных действий.
Хотя он слишком громоздок, этот проект. Нужно вообще все это поручить… Может быть, создать комиссию? Племянник жены ходит без дела, ему следовало бы поручить создать этакую комиссию, со штатом. Это очень прилично. Жена вчера потребовала место секретаря, но племянник – шут, игрок, комиссия – другое дело.
– Господа, прошу в зал.
Родофиникин положил синий сверток в свой портфель.
16
Бал. Усатая Нессельродиха. Плоды на серебре. Приезжий иностранец-виртуоз, который отличается необыкновенной быстротой исполнения. Посланники – французский, немецкий, сардинский – рукоплещущие. Их разнообразные, то живые и любезные, то сдержанные жены.
Стол для карт в соседней комнате.
«Молодой человек, не отказывайтесь от карт: вы готовите себе печальную старость».
Он и не отказывался, играл.
И равнодушная, в углу, молчаливая тень – доктор Макниль. Синевыбритый, получивший приглашение как иностранец.
Экстерриториальная колония поднимает в бокалах портвейн, мадеру, Германию, Испанию.
Все пьют здоровье вице-канцлера.
Что такое вице-канцлер?
Каковы его обязанности?
Но вице-канцлер как рыба в воде с иностранными послами. Это не Франция, не Германия и не Сардиния, это все знакомые, которые пьют его здоровье. Это знакомые со своими женами.
Он сейчас скажет шутливую речь, и Франция, Германия, Сардиния раскроют рты и будут ему хлопать. Он умеет шутить, карлик, Карл Васильевич, граф, вице-канцлер, любезный русский.
Раскоряка грек сидит скромный, его не видно. Французская дама рядом с ним скучает.