Карусель, или Матриархат

Свинство

– Как поживаешь, Жуков?

– Живу как желудь… каждая свинья может съесть.

Безработица…

– Привет, Витек!

– Здорово.

– Чо смурной?

– Башка трещит после вчерашнего… бригадой одного в отпуск провожали.

– А как же на смену, не опоздаешь?

– Не пойду, бригадир только рад будет, да и ребята подработают. Это не то, что раньше.

– А друг твой Генка-сварщик на работу устроился?

– Не-е… С комплекса и подсобного хозяйства к нему подходили, а вчера фермер был… на работу зовет, дел много по его части.

– Ну и что, оформился Генка?

– Да некогда ему сейчас… пьет.

И не спрашивай

– Как дела, Тамара?

– Ой, и не спрашивай… совсем озверела без работы.

Психология

Не год и не два живя в деревне, я от собак мучился: по ночам воют, причем на разные голоса, спать не дают. И уши затыкал, и окна одеялами занавешивал… Ничего не помогало… А тут как-то идет мимо дома Кузнечиха с Вылетовки: хлеб из магазина тащит, да и остановилась с соседкой, тары-бары – растабары, значит. Только слышу разговор: «Ох, соседка дорогая, как я люблю, когда по ночам собаки брешут, музыка я тебе скажу, послушаю, послушаю да и засыпаю как мертвая…» Вот, думаю, чудеса-то! Музыка? А ночью услышал голоса собачьи, как они на разные голоса заливаются, поют свои собачьи песни, и такой меня покой охватил, что не заметил как в сон провалился.

И с тех пор: услышу собачьи концерты – и сразу сон одолевает. Одним словом, психология.

Интересно

– Что это ты, Варвара Петровна, среди белого дня в рабочее время подкрашиваешься, красоту наводишь? Или на кого глаз положила?

– Слышали, по радио объявили: меня и главного технолога к директору вызывают, на ковер.

– Не боишься?

– Ни капельки. Интересно даже. Зайдешь в одной должности, а выйдешь – в другой.

Встреча с юностью

Бывший шофер Иван Краснов после аварии, когда по его вине погиб человек, и после развода с женой, живущий в трех измерениях – пьянство, курево и случайный заработок, спешил к нам в деревню, на подмогу. Ждали мы его часам к восьми вечера, а он появился только к восьми утра. В этот раз все у него сложилось не так: не был пьян, забыл в спешке курево. Попутку, правда, поймал быстро, но из-за отсутствия выпивки и табака страшно мучился и с горя заснул, так и проспал 227-й километр Воронежской дороги, где ему надлежало выходить. Очнулся глубокой ночью, где-то за Богородицком. Далеко позади остался Узловский район. И всю ночь, шарахаясь от догоняющих машин, ослепнув и оглохнув от встречных, шел назад пешком.

– И о чем же ты думал всю дорогу, Иван?

– О юности…

ХВОСТИК

Юмористический рассказ

Пилкин появился неожиданно, с другой стороны деревни, выйдя навстречу растянувшемуся на километр стаду. За неимением штатного пастуха коров и овец пасли по очереди. Сегодня настала очередь Пилкина. Пилкин, бывший фронтовик, чудом уцелевший до наших дней – всех его «годков» скосили болезни и вино – почти бежал, с трудом переставляя негнущиеся в коленях ноги. И сразу ко мне… «Э-э… ваш баран романовский, э-э… в Заречье перебег… за яркой там гоняется… как попал туда не видел… я было за ним, да где там – летит как чумовой… щас за садом у Романыча мотается… выручай, может, он тебя послушается». Я бросил лопату – чеснок подождет, – крикнув жене о случившемся, и поспешил вниз к реке, стараясь не думать о хлипком наваждении, мосточке без перелил и многих перекладин, который бабули обычно преодолевают ползком, а один мужик шмякнулся в воду и чуть не утонул; мотоциклист хотел в этом месте «перелететь» Шиворонь с ходу. Молодца вытащили сразу, а мотоцикл выволакивали целый день. Но препятствие я преодолел мгновенно, испугался только на другом берегу, оглянувшись на свинцовую стылость воды… Барана я заприметил сразу. Ничего не скажешь – хорошо стервец! Масть серая, с каким-то голубоватым оттенком, передние мослы – с черным отливом, морда белая… килограммов на 60—70 потянет… Сейчас я его скручу. Но бродяга не узнает меня и за хлебом не лезет. Видно, страсть ему рассудок помутила, носится вокруг дома, прыгает через штакетник, в сад рвется, куда его подругу хозяин загнал. Заглянул и я, а там ярка черная, мелкая, породы обыкновенной – другому представителю овечьей породы голову кружит, а на романовского, значит, ноль внимания. Проявив смекалку и удивительную работоспособность ног, улепившись с ног до головы в репьи, я выгнал барана на улицу, к дороге, с намерением через плотину направить домой. Но в последний момент серый разбойник сиганул через подвал и опять очутился у сада. Но и я не дал маху, продравшись не хуже барана через две изгороди, но только с другой стороны, чудом проскочив под носом цепной собаки, которая от ярости даже не могла лаять, а только хрипела, я выскочил было беглецу наперерез. Но, увы, поздно: барана уже увидел сзади. Я за ним, он от меня. И тут я с тоской понял, что надо было бы одеть ботинки полегче, что живот подтянуло и не мешало бы перекусить. Со злости съел кусок хлеба, приготовленный для барана, немного успокоился и стал думать, как перехитрить непослушную животину. У человека разум выше, тем он и отличается от скотины. Что-то надо предпринять. Что?.. Но тут на пороге дома показался сам Романыч, ему за восемьдесят, но он крепок и мог еще, не крякнув, уложить вовнутрь стакан – другой самогонки.

«Ты его, милок, пымай, а я тебе рыскало одолжу», – подсказал дед. Но «пымать» перебежчика не удалось. Он как заводной носился вокруг домов и сада. Вскоре к нам присоединился Санек Чернов, как всегда находившийся на «взводе». Тоже мужик послушный…. Я расставил братию по местам, с надеждой отсечь барана от сада. Мужики вооружились – один слегой, другой доской – и теснили романовского красавца от злачных мест. Но красавец не дремал – с разбегу сиганул между Романычем и Саньком, причем доска первого угодила в пятку последнего. Нечувствительный к боли Санек захромал, но не сдавался и даже выступил с предложением: «Сейчас я тележку в проулке водворю и бревна взметну». Но баран играючи перескочил и эту баррикаду. «Ловок чертяка, небось, тышш на сто с гаком потянет», – мечтательно произнес Санек, видимо, переводя стоимость чертяки на бутылки со спиртным. «Ты сначала пымай, а потом цени», – поддел его Романыч… «Нужна подмога», – с тоской подумал я, глядя на поскучневшего Санька и как-то обмякшего деда. И помощь пришла в лице соседки Романыча, пенсионерки Клавдии Максимовны. По ее совету в какие-то полчаса мы загнали романовского бойца к овцам, в сад, потом всех вместе в хлев. Я вооружился рыскалом. Санек вцепился в барана сзади, а Максимовна смущала бунтаря сухарем. Романыч был поставлен на пост у двери, чтоб вмиг дверью защемить безрогую баранью башку. Наконец я накинул ременную петлю на баранье тулово, и общими усилиями мы выставили его на свет. Но баран, урузумев в чем дело, лихо крутанулся и рванулся назад к хлеву, и все мы тут же повалились друг на друга, но рыскало я не выпустил, хотя и протащился за бараном до самых дверей хлева, где все мы благополучно и застряли. Самым слабым звеном оказался Санек – лежал ничком, как неживой, сохранившая больше сил Максимовна молчком выбралась из завала первой, а вот Романыч исчез из поля зрения. Был и нету. Потом вдруг обнаружили, что Романыч зачем-то лезет по лестнице вверх и уже добрался до шифера крыши.

«Хвостик, смотри, хвостик», – услышал я вдруг знакомый голос и увидел жену, добравшуюся до места событий. «Хвостик, хвостик, не такой, – торжествующе повторяла супруга. – У нашего барана хвостик черный тонкий, чистый, сама стригла помню, а у этого – белый, широкий, лопатой, как у бобра, потому что неостриженный и весь в репьях… значит, выходит, что баран чужой!»

Я отпустил веревку и с ненавистью выставился на чужака, а бобр-баран отдыхал вместе с нами, мирно хрустел сухарем, тянулся мягкими добрыми губами к женщинам и непонимающе смотрел на нас. А может, и понимал все.

БЕГ ПО ПРЕСЕЧЕННОЙ МЕСТНОСТИ

Этюд

«Ругаться к вам на почту пришёл, – обратился я к заведующей. – Безобразие! Такая большая деревня, а целых два месяца почты не видно… Вот выбрал время – и к вам, разобраться с доставкой, наказать виновных. Надо же – ни газет, ни журналов…