Самый младший лейтенант. Корректировщик истории

Начал Женька соображать, что было бы лучше – гороховая или пшенка? Впрочем, главное – чтобы тушенки вдоволь бухнули. Да можно и просто тушенку с хлебом.

На лестнице скрипнули висящие над пролетом перила. Кто-то приглушенно выругался. Женька насторожился – зачем бы это сержантше тащить сюда посторонних? Или капитан Варварин уже в городе? Нет, в Отделе так шумно ходить не принято.

Женька глянул на вещмешок со спецтехникой и осторожно двинулся к лестнице.

Трое бойцов уже поднялись мимо квартиры, стояли выше. Перед ними был полуразрушенный лестничный марш, но красноармейцы явно намеревались его преодолеть – на чердак целили.

– Ну що там? – спросили снизу.

Женька с опозданием заметил толстого гражданского дядьку – тот стоял у первого этажа, придерживая у ноги грязный мешок. Мародерничают, что ли? Не похоже – бойцы боевого вида, да и все ценное из квартир давным-давно растащили соседи.

– Поднимайся, – ответил младший сержант с автоматом на плече. – Да не бзди, крепкая лестница.

Дядька неуверенно начал подниматься, осторожно неся тяжелый мешок.

Женька сообразил, что если здесь решат устроить наблюдательный пункт или иную боевую позицию, то запросто наткнутся на младшего лейтенанта Землякова. Доказывай потом, что ты не верблюд. Черт, нелепость какая. Лучше уж самому…

Женька поспешно нацепил очки и шагнул на лестничную площадку. Стараясь держать тон строгий и командирский, осведомился:

– Товарищи, вам что нужно? Дом занят 179-й бригадой.

Все четверо от неожиданности замерли. Коренастый рядовой ухватился за гранату, торчащую за ремнем, но младший сержант успел цапнуть товарища за плечо. Все смотрели на Женьку, на новенькие погоны на его плечах. Младший сержант улыбнулся:

– Виноваты, товарищ лейтенант. Не в курсе были. А вы что здесь делаете-то?

– Что нужно, то и делаю, – сурово отрезал Женька. – Дом занят спецотделом штаба бригады.

Бойцы спускались к нему. Все трое крепкие, подтянутые. Даже раненый, со смешно подвязанной бинтом челюстью, двигался уверенно.

– Занято так занято, – податливо согласился младший сержант. – Вы, товарищ лейтенант, нам парочку бойцов на пять минут не выделите? У нас машина заглохла. Мы в долгу не останемся – продукты везем.

– Не положено, – сурово сказал Женька. – Сами справляйтесь. У меня народ еще на марше.

Бойцы тесно встали рядом. Слегка заросшие, веселые лица. Небось гвардейцы. Духом не падают. Женька и сам невольно улыбнулся.

– Пойдем мы, – сказал младший сержант. – У вас, часом, закурить не найдется?

Они уже не улыбались, только смотрели насмешливо. Вот рослый раненый, тот продолжал скалиться. Держал руки на немецком автомате, висящем на груди, и лыбился. Довольно бессмысленно. На исцарапанном, украшенном большущим кровоподтеком лице улыбка казалась фальшивой.

У Женьки екнуло сердце.

– А, товарищ лейтенантик, не так що-то? – приглушенно спросил коренастый боец и крепко взялся за Женькину винтовку. – Подворотничка у меня нечистый, га?

– Только тише, – поспешно напомнил снизу дядька.

Женька попятился в глубь квартиры, но боец удержал за винтовку:

– Поздно лякатыся[13 - Пугаться (укр.).], жиденок…

«Зарежут», – понял Женька.

– Ой, ребята, а что здесь такое? – звонко осведомились снизу, – Катрин стояла на груде кирпича, задрав светловолосую голову. – Женечка, родной мой, я ж всего на пять минут задержалась.

Рука раненого мягко переместилась на рукоять пистолета-пулемета. Коренастый потянул из-за пояса «РГД».

– Кажись, мы товарищам офицерам свиданье спортили, – спокойно заметил младший сержант.

Катрин уже шла наверх. Изящно, бочком проскользнула мимо усатого толстяка.

– Женечка, пойдем, милый, в соседний дом. Сыро здесь, – девушка зябко сунула руки в карманы шинели. – Пусть бойцы располагаются, мне все равно полчасика времени осталось, – Катрин лучезарно улыбнулась.

– Ото шикарна краля, – отчетливо сказал коренастый.

«Нужно предупредить, Катька прямо на нож лезет», – в ужасе понял Женька, но было уже поздно – наставница стояла в двух шагах от сгрудившихся на площадке мужчин. Продолжала очаровательно и бестолково улыбаться.

– Ох, барышня, я только спросить хотел, – младший сержант двинулся к красотке.

– Macht keinen L?rm![14 - Тише! (нем.)] – отчетливо сказал раненый, наконец перестав скалиться.

Приглушенно хлопнул выстрел – Катрин стреляла сквозь карман шинели. На лицо Женьки брызнуло чем-то теплым. Фальшивый раненый повалился. Младший сержант прыгнул на девушку, норовя ударить в лицо прикладом, – Катька почему-то не стреляла, едва успела присесть – приклад ударил в стену над головой. Дальше Женька разглядеть не успел – коренастый пихнул его в дверь. Женька уперся, ткнул-ударил врага лбом. Неуклюже получилось – хрустнули очочки, боль обожгла переносицу. Коренастый выругался и отпустил винтовку. Женька от неожиданности покачнулся – тотчас получил сильный тычок в грудь. Что-то скрипнуло – коренастый отшатнулся, в руке у него был узкий, похожий на шило нож. «Режет меня!» – понял Женька и отпихнул вновь налетающего коренастого прикладом винтовки. От удара «маузер» из рук вывернуло, но коренастый почему-то тыкать ножом не спешил. Вздрогнул, глаза изумленно раскрылись, еще раз вздрогнул – Женька увидел наставницу – придерживая за горло, била коренастого штык-ножом в нижнюю часть спины. Рявкнула: «Добей!» – и, оттолкнув врага, кинулась вниз. Женька увидел гражданского – тот молча скакал по ступенькам вниз, оступился, упал на камни. Вскочил, прихрамывая, бросился дальше. Катрин догоняла его длинными прыжками, враз перемахивая чуть ли не по лестничному проему, полы шинели развевались крыльями. Толстяк уже метнулся в проход подъезда – девушка мелькнула следом. Раздался короткий вскрик…

Женька осторожно потрогал переносицу – болела жутко. И кровь. Наверное, нос сломал. Рослый немец лежал словно по стойке «смирно» – руки вдоль тела, автомат на груди, под глазом маленькое пулевое отверстие. Младший сержант замер на нижней площадке – ноги подогнуты, у горла темная полоса блестит. Женька с опозданием поднял винтовку, но и коренастый лежал смирно, едва не касаясь мерзкой рожей сапог Землякова. Женька попятился, машинально пощупал измазанным пальцем вспоротую на груди шинель – под ней чувствовалась кобура «вальтера». Ага, вот оно как – в пистолет ножичком угодил. В глазах почему-то двоилось – то ли от нервов, то ли от потери крови.

Коренастый вдруг шумно вздохнул и вытянулся. Женька вздрогнул. Снизу раздался стон, приглушенно рявкнула Катрин. Судорожно перешагивая через трупы, Женька пошел вниз.

Командирша, держа на изготовку лом, вела толстяка. Тот стонал, держался за плечо. Правая рука бессильно висела. Катрин подбодрила пленника пинком и глянула на Женьку:

– Что с фейсом?

– Нос, наверное, сломал.

Пальцы у командирши были приятно прохладные, когда трогала, даже боль утихала.

Катрин вытерла пальцы о шинель:

– Не сломано у тебя ничего. Нос прямо торчит, только ссадина приличная. Ты бы все-таки снял очки. Толку-то от них теперь…

Женька снял окуляры. Согнулись они здорово, левая линза треснула – хорошо, в глаз стекло не брызнуло.

– Кроме оптики потерь нет? – спросила Катрин, свирепым толчком заставляя толстяка подниматься по лестнице.

– Нет, все нормально, – заверил Женька, радуясь, что мир перестал двоиться.

– Сел, урод! – рявкнула Катрин на пленного. Тот поспешно опустился рядом с телом младшего сержанта, попытался придержать сломанную руку, вновь застонал. Катрин подхватила с кирпичей «ППШ», проверила диск.

– Ты его чем так? – Женька смотрел на пленника, тот обморочно заводил глаза, слезы бежали в густые рыжеватые усы.

– Так шанцевым инструментом, – Катрин кивнула на прислоненный к стене лом. – Он, понимаешь ли, решил, что бежать дальше утомительно, и за наганом полез. Выдумщик, мать его… А лом в этом городе, оказывается, вообще замучаешься искать.