Аналитика как интеллектуальное оружие

Для понимания сути западной аналитической традиции целесообразно выстроить некоторую концептуальную линию с целью выявления приоритетов того, что мы сопоставляем и изучаем – общекультурные традиции, религиозные клише, массовые стереотипы и социальные институты, их обеспечивающие и поддерживающие. В современном атеистическом западном обществе (несмотря на всё его пропагандистско-религиозное прикрытие) их место занимает демократический консенсус, позитивистский культ Разума (науки) и процедуры его эффективной реализации. Западные учёные исследуют объективные факторы, связанные с прогнозом и верификацией полученных результатов. Ответ на вопрос: «А можно ли при помощи результатов исследования изменить Реальность, прогнуть её в выгодную для себя сторону?» как раз всё ставит на свои места. Прагматизм очевиден и убедителен.

К числу наиболее существенных моментов, определяющих саму суть и силу западной аналитической традиции, является наличие смыслового системного ядра, создание разветвлённой аналитической инфраструктуры сбора и обработки информации на базе современных информационных технологий (IT), наличие признанных авторитетов, имеющих свои школы и приоритетов рационализма и индивидуализма как важнейшей духовной ценности Западного мира.

Западная аналитическая традиция сохраняется, прежде всего, благодаря принципам поддержания её сущностных элементов, сохраняющих основные методы, приёмы, способы, подходы работы со Знанием в целом как культурно-историческим феноменом. Например, Внутренняя партия в чёрных утопиях [Оруэлл 09], принципы функционирования данного общества, управления государством и т. п., включая рационализированную систему ценностей, геополитические, церковные и все иные прочие доктрины, сумма идеологий и технологий их осуществления. От ранее существовавших цивилизаций – Египта, Греции, Европы, Евразии – всегда оставалось некое культурное ядро, которое постепенно передавалось другим народам. Интересная книга [Ван Рейзема 08] посвящена теоретическим вопросам социальной прогностики, экологическим, социальным, духовным последствиям для нашей цивилизации инновационного, массово-информационного ускорения, вызванного современным развитием.

Автор далёк от мысли представить аналитиков в качестве некоего «ордена меченосцев», некоей «интеллектуальной школы каратэ», которая существует только до тех пор, пока жив мастер – учитель и координатор наивысшего уровня. Однако совсем отрицать роль лидера, создателя и носителя традиций тоже нельзя. В науке это также имеет место, например, школа теоретической физики Ландау, которая распалась после его смерти.

В западной аналитической традиции всегда присутствовала эзотерика или некоторое смысловое сакральное ядро. Эзотерическая часть весьма трудно поддаётся вербальному анализу, но, тем не менее, реально существует [Курносов 97Б, В]. Этот культурно-исторический феномен был распространён на всём протяжении человеческой истории в любой культуре – будь то русское православие, исламские и суфийские ордена, тайны Израиля (все его Пророки, мистики, архивы). Концептуальное отличие европейской аналитической традиции от всех других состоит в том, что она, в основном, строилась на рационализме, легко считывающемся в древнегреческой культуре, римском государственном строительстве (римское право), западноевропейских университетах и Реформации, поступательном развитии европейской цивилизации на протяжении последних 450 лет. Она достаточно открыта, рациональна, антропоцентрична, ориентируется на единичного человека, его права, интересы, ценности. Арийско-языческие культы, известные нам, также достаточно открыты, рационалистичны, предсказуемы и нам понятны.

Говоря о средневековой аналитике, в первую очередь необходимо упомянуть астрологию и алхимию. Весьма интересна эзотерика средневековых орденов, системные элементы и знаки-символы для посвящённых в декоре готических соборов, системные элементы в символике европейских эзотерических структур и эзотерической геральдике. Но главным в контексте нашей темы является изобретение прообраза современной финансовой системы тамплиерами: они ввели долговые расписки, своеобразные векселя, систему «денежных переводов», кредитования и т. д. Интересны также «аналитика» инквизиторов на процессах ведьм, теологическая софистика средневековых европейских университетов и т. д.

На рубеже XIX–XX вв. в ряде ведущих европейских стран: Германии, Франции, Великобритании, России была создана «толща» национальной культуры, позволявшая экстраполировать аналитику как вполне самостоятельную сферу прикладного инструментального знания в востребованную научную дисциплину. Хотя по формальным признакам этого не произошло, тем не менее, важнейшие составные части аналитики уже появлялись. Фрагменты этого знания в виде концептуализации идей, планирования, в том числе стратегического, прогностики, дезинформации, использовались целенаправленно и раньше, например, банкирской конторой Ротшильдов в битве при Ватерлоо (1815), германским Генеральным штабом (1866–1871) при Бисмарке, однако здесь можно говорить о качественном отличии – публичной аналитике, общедоступной, самоорганизующей социальную ткань национального государства. Впервые, пожалуй, государственная потребность в аналитике (как национальный проект, императив) возникла для упорядочения, рационализации, планирования организации общественной жизни, прежде всего, в целях вооружений и совершенствования военной государственной службы, но далее и шире – как меры предотвращения социальных беспорядков (сохранения классового мира). Усиление науки, появление учёных как социальной группы во Франции в период последних Людовиков и Бонапарта было вызвано потребностями укрепления централизованного государства, армии. Мобилизационные усилия всех вовлечённых в I Мировую войну (1914–1918) государств показали возможность и неизбежность подобной мобилизации, включающую и интеллектуальные усилия. Россия явила множество примеров ассиметричного ответа, хорошей координации госаппарата, военных мощностей (усилий) и земств (элементов мобилизационного самоуправления). Германия (в меньшей степени Австро-Венгрия [Исламов 02]), создала эффективную военную экономику, основанную на централизованном распределении заказов, сырья, рабочей силы, мобилизации продовольствия, транспорта и всех иных ключевых ресурсов, принципиально (кроме идеологии национал-социализма и рабского труда) не изменившихся и во время II Мировой войны при Гитлере. Мобилизационные усилия Великобритании и в особенности Франции были гораздо более скромными, они почти полностью исчерпывались новыми информационными отделами спецслужб (использование пропаганды и контрпропаганды), техническими новшествами (качественное развитие техники). По-видимому, до начала 30-х годов XX в. эти новые веяния лишь косвенно затронули США, что сказалось в Новом Курсе Рузвельта, в том числе в создании ФБР, и частично описано в концептуальной работе Г. Форда «Моя жизнь, мои достижения» [Форд 04].

При всей очевидности роста управляемости социально-экономической жизни, особенно её мобилизационной и внутриполитической составляющих, на рубеже веков, вовсе не очевидна их концептуальная составляющая, в том числе влияние выдающихся умов, «мозговых трестов», неявна востребованность качественно новой всеобъемлющей системной аналитики. Расщепление сложнейших реальных цивилизационных процессов на лабораторные социологические дефиниции неизбежно сталкивается со схематизмом и субъективизмом, которые не предотвращаются ни системным, ни иным методом моделирования, направленным на устранение прогнозируемых ошибок анализа [Ван Рейзема 08].

В числе работающих методологических приемов, применяемых в западной аналитической традиции, следует отметить принцип семеричности. В статье «Магическая семёрка плюс-минус два: о некоторых ограничениях нашей способности обрабатывать информацию» психолог Джордж Миллер задаётся вопросом о том, почему нам так нравится группировать вещи по семь: семь чудес света, семь смертных грехов, семь дней недели [Миллер 56]. По мнению автора, в этом отражается структура нашего познания: семь – то количество «порций» информации, которое человек безтруда удерживает в краткосрочной, «оперативной» памяти.

В царской России 1914–1916 годов, по сравнению с другими государствами, был самый крупный государственный сектор, включавший большую часть железнодорожного транспорта, военную промышленность и многое другое. Идея государственного регулирования (пусть косвенного) в виде национального госкапитализма носилась в воздухе, её приверженцами и носителями были многие промышленники, технические специалисты, вовсе не только большевики. Наверное, это и была смутно осознаваемая идея государственного социализма, позднее практически развитая в Госплане, ГОЭЛРО, первых пятилетках. Н.А. Кондратьев и его коллеги по Госплану дали первые адекватные математические модели сбалансированного сосуществования госсектора и мелкотоварного производства в рамках НЭПа (1921–1928). Но потом по экономической науке так «шарахнули», что не осталось ничего, кроме марксизма. Конечно, здесь всё не так просто, это отдельная тема для анализа. Главное состоит в том, что у нас пресекли все источники развития. До 1917 года российская наука занимала достойное место. Представители интеллектуальной элиты России учились за границей, знали по 5-7 языков, были в курсе основных достижений по своему предмету. Можно для примера привести книги Этьена Кандильяка: как только они появлялись во Франции, следом издавались в России.

Кондильяк (Condillac), Этьен Бонно де (1715–1780), французский философ, католический священник, основоположник сенсуализма и один из основоположников ассоциативной психологии. Член Французской академии (1768). Основные работы: «Опыт о происхождении человеческих знаний» (1746), «Трактат о системах, в которых вскрываются их недостатки и достоинства» (1749), «Трактат об ощущениях» (1754), «Логика» (написана для средних школ по просьбе польского правительства, 1780), «Язык исчислений» (1798) и др. Отвергая картезианскую теорию врождённых идей, стремился объяснить все психические процессы (воспоминания, мышление, волю) преобразованиями чувственных ощущений (sensations), считая их единственным источником познания. По его мнению, изначально каждый человек – некая «статуя», постепенно оживающая под воздействием эволюционирующих ощущений. Существование первичных качеств материального мира как некой определённой посылки философ исключал из своей системы миропонимания; по его мнению, телесная и духовная субстанции могут сосуществовать, но обе принципиально непознаваемы. Разделяя сенсуализм Локка, Кондильяк тем не менее отрицал роль рефлексии в качестве специфического источника знаний людей. Его творчество оказало существенное воздействие на французский материализм XVIII столетия. Логика мыслителя, трактуемая им как общая грамматика всех знаков и включавшая также и математику, была весьма распространена в интеллектуальной традиции Западной Европы рубежа XVIII–XIX веков.

В разработках и практической деятельности русских учёных этой поры было много новых концептуальных подходов, это было не повторение морально устаревших идей, выработанных до 1914 года, а выдвигались вполне новые креативные идеи, во многом опережавшие и превосходившие тогдашние мировые научные идеи управления социумом. Причём, в отличие от концептуально важных, но практически не применимых теоретических построений Ф.М. Достоевского, Д.И. Менделеева, В.А. Обручева, они имели технико-экономическое обоснование, что давало в руки тогдашнего политического руководства реальный инструмент органического роста народного благосостояния. К слову сказать, позже, до самого конца советской власти, все другие попытки подобного рода, хотя и не столь глобальные, но носящие концептуальный характер (локальные, ограниченные экспериментом) оказались недовостребованными и провалились при идеологической доминанте коммунизма (Г.М. Маленков, Н.С. Хрущёв, А.Н. Косыгин, Н.И. Рыжков, школа А.Г. Аганбегяна). Наверное, при всём этом нельзя отрицать, что национальные потребности реструктуризации в период 1914–1929 годов породили блестящую плеяду высших управленцев, администраторов-практиков, учёных, аналитиков, научные школы мирового уровня (Н.И. Вавилов, Н.Н. Крестинский, А.В. Чаянов), увы, непревзойдённые до сих пор.

По окончании I Мировой войны страны Антанты получили многомиллиардные контрибуции, сохранили колонии, им не было большого смысла что-то коренным образом менять в своём политико-управленческом бытии. По-настоящему пришлось «напрягаться» только России и Германии, поэтому именно они в последующие годы оказались способными сделать индустриально-технологический рывок. После поражения своей страны в 1918 году один известный немецкий профессор практически в одиночку составил убедительный план технического переоснащения Германии (сопоставимый с разработками нашего Госплана СССР), были и другие высококлассные специалисты-экономисты Веймарской Республики, они в целом удачно начертали планы преобразований, которые потом во многом осуществил Гитлер. После военного поражения в 1945 году Германия развивалась по стратегическим разработкам Людвига Эрхарда. В его книге [Эрхард 93] вопрос стоит о благосостоянии для всех, о социализации прогресса и прибыли, фактически он является отцом социальной рыночной экономики. Любопытно в этом отношении сравнить Германию и СССР. Когда говорят о «германском чуде», обычно вспоминают великого экономиста Эрхарда, но забывают, что главную роль в восстановлении ФРГ сыграл великий германский политик Конрад Аденауэр. Его заслугой является то, что он не позволил разогнать генералов немецкой промышленности. Судили лишь политических и уголовных преступников, но не специалистов. Германский крупный бизнес, монополии не пострадали даже в результате Нюрнбергского процесса, специалисты работали.

Несмотря на два крупнейших общегосударственных поражения (1918, 1945) в Германии оставалась профессиональная национальная элита, сохранявшая аналитическую традицию эффективного госуправления, невзирая на любые трансформации. Её никто тотально не истреблял (как это произошло в нашей стране), она могла функционировать даже часто вопреки тоталитарной идеологии. Это касается деятельности Генерального штаба, касты высших управленцев, директората крупнейших промышленных монополий, академической профессуры университетов, выдающихся инженеров, изобретателей, в том числе этнических немцев, живших за пределами рейха (США, Швейцария, Швеция, Восточная Европа). Что касается русской эмиграции первой волны, она также сохраняла и приумножала культурную традицию – свою, Серебряного века, однако никакого реального воздействии на СССР она не оказала.

В Германии оставались также общественные институты и соответствующая инфраструктура социального взаимодействия, а не только элита. Именно через эти институты и происходила социализация аналитического продукта.

В СССР, к сожалению, такие структуры были настолько узко направленными, что это исключало действительно междисциплинарный системный анализ проблем. С распадом великой державы в 1991 году стало ещё хуже: даже такие «эрзац-институты» были деструктурированы в России за 5-7 лет, а в ряде стран СНГ, например, в Украине, ещё быстрее – всего за год.

Германская аналитика всегда была стратегична, нацелена на ключевые внешние звенья, а не только на планомерный подъём всей социальной ткани общества, как это делалось в США и декларировалось в СССР. Общеевропейский Синдикат угля-стали-электроэнергии – вот та заветная ключевая цель, которую немцы дважды пытались осуществить, и лишь теперь, в XXI веке, им это вполне удалось сделать. Экономическая доминанта в Европе означает политическую интеграцию на германских условиях и во имя их национально-политических интересов. На воплощение этих планов всегда была заострена их аналитика. Кризис в Греции, Испании, Португалии – во многом рукотворный результат такой политики.

Наиболее яркими представителями немецкой аналитической школы, которая проявила себя, прежде всего, в военной сфере, являются Герхард Шарнхорст, Август Гнейзенау, Альфред Шлиффен, Х. Мольтке Старший, К. Клаузевиц. Подходы, близкие к системному анализу, практиковались спецслужбами кайзеровского генштаба под руководством полковника Николаи, а позже в «Отделе армий востока» Гелена в вермахте. Есть смысл напомнить также об отце германской геополитики Карле Хаусхофере и его «Журнале геополитики» (основан в 1924 году), первом периодическим издании, учреждённом представителями данной отрасли знания специально для развития и пропаганды геополитических идей [Хаусхофер б/г]. Вполне естественно, что вокруг этого журнала сформировалась группа видных теоретиков, это К. Хаусхофер, Э. Обет, О. Маулль, Э. Банзе, В. Зиверт, К. Росс, И. Кюн, Р. Хенниг и К. Вовинкель. Идеи А. Хаусхофера и ряда его единомышленников отражены в их статье (1928), предваряющей сборник «Основы построения геополитики» (Bausteine der Geopolitik). Суть их в следующем: «геополитика является учением о связи политических событий с земными пространствами»; она является «оружием для политического действия и путеводителем в политической жизни». Благодаря этому геополитика «становится нормативной наукой, способной направлять практическую политику». Вокруг «Журнала геополитики» сплачивались его сторонники, чтобы при помощи статей, сообщений, критики описывать происходящие в мире политические события. В 1924 году также было создано «Геополитическое общество», во главе которого встал Адольф Грабовски. Был принят устав Общества, который определил его цели и задачи, а также организационную структуру и процедурные вопросы. Таким образом, ещё в период Веймарской республики в Германии был создан своеобразный аналитический центр, преимущественно занимавшийся вопросами геополитики.

Г. Шарнгорст (Scharnhorst) – прусский военный деятель, генерал (1807), начальник Берлинского военного училища. Во время войны с Францией в 1806 был начальником штаба главнокомандующего герцога Брауншвейгского, участвовал в сражениях. С 1807 начальник Генштаба и председатель комиссии по реорганизации армии. С 1808 возглавлял вновь созданное Военное министерство. Вместе с А. Гнейзенау и К. Клаузевицем значительно улучшил организацию армии и подготовку офицеров, осуществил прогрессивные изменения в тактике, сокращение срока службы (в результате был создан обученный резерв) и подготовил введение всеобщей воинской повинности в 1814 году. Был сторонником войны против Франции и по требованию французского правительства в 1811 году уволен в отставку. Во время Освободительной войны 1813 года был начальником штаба Силезской армии генерала Г. Блюхера.

Август Гнейзенау (Gneisenau), прусский генерал-фельдмаршал (1825). После разгрома Пруссии Наполеоном он вместе с Г. Шарнхорстом работал над реорганизацией прусской армии. В 1813 генерал-квартирмейстер, а затем начальник штаба Силезской армии. С 1817 член прусского Государственного совета, с 1830 главнокомандующий прусской армией.

Альфред Шлиффен (Schlieffen) германский военный деятель, генерал-фельдмаршал (1911). Один из идеологов германского милитаризма. Автор германского плана войны (1905). Свои взгляды на способы ведения войны и боя изложил в уставах, наставлениях и др. официальных документах германской армии, а также в ряде военно-теоретических и исторических работ [Шлиффен 11, 38]. Будучи последователем К. Клаузевица и X. Мольтке Старшего, Шлиффен отстаивал идею быстротечной войны, окружения армий противника путём стратегического охвата и разгрома его в большом генеральном сражении. Шлиффен преувеличивал роль полководцев в войне, отрицал возможность фронтального прорыва. Поражение Германии в I Мировой войне вскрыло несостоятельность идей Шлиффена, однако его взгляды оказали большое влияние на формирование германской военной мысли в межвоенный период (1918–1939) и ныне имеют сторонников в ФРГ.

Несколько отдельно стоит сказать о системе Аненербе (Ahnenerbе), Наследие Предков, охватывающей до 50 Институтов Третьего Рейха [Васильченко 05], [Гросс 06], [Катер 97]. Финансовые затраты на их создание, как отмечают многие специалисты, были сопоставимы с затратами на создание атомной бомбы в Штатах. Вопрос о степени «научности» Аненербе достаточно спорный. С одной стороны, можно констатировать, что это была целая система научных трестов, в целом отвечавшая требованиям времени (целям обеспечения управляемости социума в многомерном контексте) и формам организации научного исследования – они были междисциплинарными, прикладными, включали полевые исследования и т. п. Именно это обстоятельство, выражающееся в организационной силе этой структуры, вызывает восхищение простаков. Тайная организация Аненербе благодаря воле Гитлера и невиданным стараниям Гиммлера стала научно-исследовательской структурой в рамках СС. Эта организация занималась поиском следов древних цивилизаций и их знаний, которые верхушка Третьего рейха хотела использовать против всего человечества. Приоритетными задачами для Аненербе считались управление сознанием людей с помощью магических манипуляций и разработка новых технологий для генетического создания «сверхчеловека». Второе Управление Аненербе, занимавшееся проблемами магии Востока и Запада, изучало осуществимость предвидения и возможного изменения будущего, а также уничтожения и воскрешения недочеловека колдовскими методами, зомбирования и оборотничества.

Справедливости ради скажем, что параллельно в то же самое время в СССР создавались структуры для занятий похожими вещами. Так, в 1934–1946 годах А.Н. Леонтьев (будущий академик-психолог, а тогда ещё не известный никому энтузиаст) осуществлял эксперименты, притом успешные, по кожному зрению. Результаты этих экспериментов опубликованы в сборнике его трудов только в наше время (1988).

В 1919 году П.П. Лазарев создал в Москве институт биологической физики, где вели работы по ионной теории возбуждения, кинетике реакций, идущих под действием света, исследовали спектры поглощения и флуоресценции биологических объектов, а также процессы первичного действия на организм различных факторов внешней среды. Позже такие институты были созданы и в других странах. В 20-е годы. Н.К. Кольцов сформулировал концепцию о молекулярной структуре гена и матричном механизме передачи наследственной информации. С 1920 по 1940 год вышел ряд книг, оказавших глубокое влияние на последующее развитие биологии в СССР: «Биосфера» В.И. Вернадского (1926), «Теоретическая биология» Э.С. Бауэра (1935), «Физико-химические основы биологии» Д.Л. Рубинштейна (1932), «Организация клетки» Н.К. Кольцова (1936), «Реакция живого вещества на внешние воздействия» Д.Н. Насонова и В.Я. Александрова (1940).

Моё экспертное мнение об Ананербе сложилось во время длительной служебной командировки в Берлин на основе бесед с различными отечественными и немецкими учёными и специалистами. В целом, если судить объективно, исходя из имеющейся информации, то научные результаты Аненербе незначительны. Это была очень своеобразная форма саботажа интеллектуалов, пытавшихся использовать возможности Третьего рейха в личных целях. Долгое время Аненербе не входил в структуру СС и существовала, главным образом, на пожертвования. Но Гиммлер очень хотел иметь собственную академию наук, поэтому уделял этому институту большое внимание. Состоявшие в нём учёные либо продолжали научные исследования, либо разрабатывали завиральные идеи рейхсфюрера о… полой Земле (!). Постепенно возникла мощная бюрократическая структура, где нашлось место и археологам, и геофизикам, и фольклористам, ну и, естественно, аферистам от науки.

Аненербе дублировал научные структуры Розенберга, конкурировал с грабящими европейские музеи зондеркомандами Геринга, открывал школы, подобно Министерству просвещения, и занимался выведением новых сельскохозяйственных культур и пород животных. Кроме того, он обслуживал и СС – придумывал новую религию и ритуалы, гербы, атрибутику и т. д. Сейчас от всего этого сохранились только новогодние глиняные светильники с прорезями в стенках и свечкой внутри.

Короче говоря, Аненербе занимался тем же, что и все прочие научные организации Германии. В первую очередь боролся за собственное существование: добывал госфинансирование, уничтожал конкурентов, подгребал под себя научные ценности. И очень быстро превратился в неповоротливую многоступенчатую структуру, все звенья которой были озабочены только одним – доказать военную ценность своих исследований, чтобы их не закрыли, а персонал не отправили на Восточный фронт. Вот и придумывали историки, филологи, растениеводы и специалисты отдела по изучению средневековой латыни оборонный смысл своим изысканиям.

Одним из важнейших направлений в деятельности Аненербе было исследование «мирового льда». Гиммлер считал эти исследования важнейшими и проповедовал, мол, интуитивная доктрина (!) «мирового вечного льда» утверждает, что никакого вакуума в космосе нет, а всё пространство заполнено водородом и кристаллами льда; звёзд на небе всего несколько, а мы видим лишь во множестве куски льда, освещённые немногочисленными солнцами, так что вся астрономия – еврейский обман, и его требуется разоблачить.

Масса мифов ходит об экспедиции СС в Тибет в поисках Шамбалы. Возглавлял её Эрнст Шефер, талантливый учёный, ранее дважды побывавший в Тибете в составе американских экспедиций. Именно он открыл, что легендарный «бамбуковый медведь», он же «медведь Давида», к настоящим медведям отношения не имеет, это крупный барсук. С тех пор это животное называют большой пандой. В СС Эрнст вступил еще в студенчестве, а после удачных экспедиций Гиммлер присвоил ему сразу звание унтерштурмфюрера (лейтенанта). Шефер рассчитывал, что протекция рейхсфюрера поможет ему в организации экспедиций, но у СС элементарно не было на это денег. Учёный сам нашёл богатых спонсоров для экспедиции на период 1938– 1939 годов и категорически отказался осуществлять её как мероприятие Аненербе. Единственную уступку сделал, согласившись на официальное название «Экспедиция СС под руководством Шеффера». Стоит ли говорить, что настоящий учёный и не думал искать никакую Шамбалу, а занимался лингвистическими исследованиями и изучением природной среды. Вера Гиммлера в чудеса открывала дорогу в Аненербе разным шарлатанам. Некий полковник люфтваффе Шрёдер-Штранц предложил ему своё чудо-оружие – «радиоактивный аппарат», способный не только истреблять врагов, но и находить нефть под землёй. И, естественно, получил не только «добро», но и целый исследовательский отдел. Шизофреническая мысль самого Гитлера, что в германских недрах просто обязано быть золото, побудила верного Гиммлера создать целый эсэсовский батальон лозоходцев, а в Аненербе вплотную занялись рудознатством и… алхимией (!). Некоторые эсэсовские «старатели» так всю войну и провели в поисках разного рода легендарных кладов и сокровищ, разумеется, тщетно.

Наибольших результатов достиг Аненербе в археологических раскопках. Не только на территории Германии, но и на оккупированных землях эсэсовские историки искали свидетельства превосходства и первородства арийской расы. Они смело выдвигали теории первичности всего германского. Конечной целью исследований было доказательство, что все древние цивилизации, включая египетскую и древнеримскую, возникли из немецкой. И что вообще вся Земля раньше принадлежала германцам. В существующих сегодня мифах об Аненербе отправной точкой служит так называемое Памятное издание (1939). Это фолиант в тысячу страниц, изданный небольшим тиражом с рекламной целью. Его подносили потенциальным спонсорам, а потому содержание его имело мало общего с действительным положением дел. Тут расписывалась работа несуществующих отделов и рассказы о несостоявшихся экспедициях в Южную Америку и Персию. Огромное место занимали описания работ по ландшафтной символике, исследованиям рун и древней письменности, родовых эмблем и геральдики. Всё это создавало ощущение погружения в тайные мистические глубины. Оказывается, в условиях хронического безденежья исследования по проекту Аненербе умудрялись проводить в Англии, Швеции, Италии, Норвегии, Голландии, Бельгии, Греции и Малой Азии. На цветную карту мира были нанесены 122 точки на территории Америки и Азии, где якобы побывали эсэсовские исследователи. И этот блеф до сих пор туманит мозги нынешним журналистам и кинематографистам. Многие люди искреннее увлекаются таинственным, не зная оборотной стороны медали. Справедливости ради скажем, что и в других странах шарлатанов от науки всегда хватало. Чем «научнее» были деятельность советского академика Т.Д. Лысенко, почти вся наша гуманитарная наука-пропаганда до конца 80-х годов и официальный запрет Президиума АН СССР подвергать сомнению теорию относительности А. Эйнштейна?

Впрочем, среди учёных и лжеучёных Аненербе нашёлся и настоящий людоед доктор Рашер, проводивший в Дахау изуверские опыты над людьми. По иронии судьбы он закончил свои дни заключенным в этом же Дахау. Так же и проект Аненербе, порождённое гитлеровским режимом, умер вместе с ним. Осталась поучительная история, её сильная сторона в организации процесса, слабая – целеполагание. Лидеры фашистского движения в Германии были мистиками и метафизиками, а аналитика строится преимущественно на логических построениях, разработанных в рамках диалектического метода познания мира. Я написал про Аненербе лишь для того, чтобы показать пример организационных усилий руководителей государства по достижению поставленных целей. В современной аналитике тоже следует учитывать эту организационную сторону, которая играет существенную роль. Приведенный пример показывает: что при определенных условиях можно консолидировать большие интеллектуальные силы на решении каких-либо целей и задач, актуальных для общества и государства, но при этом по сути абсурдных. Естественно, эти задачи из-за своей мистической основы всегда нереальны.

Если попытаться абстрагироваться от интеллектуальных спекуляций на эту тему, политической идеологии и обвинительных ярлыков, и выйти на более высокий уровень обобщения, то можно сказать, что в 30–40-х годах прошлого века в США, Германии, СССР, Великобритании, несмотря на их специфику, были развернуты полномасштабные научно-аналитические структуры, обеспечивавшие сопровождение государственной политики и экономики, военного дела.

Интересно проследить динамику становления аналитики как научной школы на примере США. Первый мощный блок идей, вошедших в мировую аналитику, появился еще в XIX веке и был связан с геополитикой. Американская геополитическая школа сформировалась под влиянием разработок военно-морского историка адмирала Альфреда Мэхена (конец XIX – начало XX вв.). В работах «Влияние морской силы на историю (1660–1783)» и «Заинтересованность Америки в морской силе» Мэхен выдвинул концепцию «морской силы» как фактора, обеспечивающего безусловное геополитическое превосходство. Именно обеспеченность страны морскими базами и торговым флотом, а также мощь военного флота делают её великой державой, решающей судьбы мира, а морская цивилизация обеспечивает более благоприятные условия для развития. Видя в истории противостояние морских и сухопутных держав, Мэхен предложил использование в качестве глобальной геополитической стратегии принципа Анаконды – удушения противника путем морской блокады его стратегических объектов.

После I Мировой войны западная аналитика развивалась, прежде всего, в русле новых геополитических представлений. Дальнейшее развитие было связано с именем английского учёного X. Маккиндера (конец XIX – середина XX вв.), его иногда называют отцом-основателем геополитики, хотя сам он этого понятия не употреблял. В период 1903–1908 он возглавлял престижное учебное заведение – Лондонскую школу экономики и политической науки, является автором многих терминов понятийного аппарата геополитики. Идеи Маккиндера сначала воспринимались как некие абстрактные схемы, не имеющие, на первый взгляд, практического значения. Однако с течением времени они легли в основу многих геополитических теорий и аналитических школ.

История американской армии это отдельная тема, здесь же обратим внимание на ряд моментов. В XVIII в. привлечение сотен французских офицеров помогло реформировать американскую армию.

История США и их армии покоится на мифах с самого начала возникновения этого государства и его Вооружённых Сил. Независимым государством США стали не 4 июля 1776 года, а 10 лет спустя. В 1776 году начался мятеж, а затем партизанская война части североамериканских колоний против британских властей. А избранный непонятно кем президентом США бывший полковник британской армии Джордж Вашингтон скитался по сельской местности, скрываясь от крупных частей британских войск. В конце концов, британские войска победили бы разрозненные шайки мятежных колонистов, но в 1783 году войну с Англией начала Франция. Французский флот доставил в Северную Америку значительные силы французской армии. Действиями французской армии и флота английские войска в Северной Америке были разгромлены и капитулировали. И только тогда на политической карте мира появились США, отблагодарив своих французских друзей весьма своеобразно: в 1803 году, воспользовавшись занятостью Франции войнами в Европе, американцы отобрали у неё Луизиану – последнюю французскую колонию в Северной Америке. На территории этой бывшей французской колонии было создано несколько североамериканских штатов. Но когда американцы захотели проделать аналогичный фокус с Англией – отобрать у неё Канаду, также воспользовавшись её занятостью войной с Францией, то эта война для американцев чуть было не закончилась потерей недавно полученной независимости. В 1814 году английская армия сожгла американскую столицу вместе с Белым Домом. И после этого в течение 84 лет американцы не рисковали сталкиваться с армиями европейских государств, отводя душу на индейцах и мексиканцах, да ещё истребив друг друга числом 1 млн человек во время Гражданской войны (1861– 1865). Эта война оказалась столь кровавой (население США в то время составляло около 30 млн человек), потому что генералы и офицеры северян и южан имели очень смутные представления не только об оперативном искусстве, но и об элементарных основах тактики. А дисциплина в обеих армиях была, пожалуй, ниже, чем у действовавшей в России в годы гражданской войны армии Махно.

Накануне II Мировой войны США были слабы в военном и разведывательно-информационном плане, они были вторичны, фактически копировали европейские методы и приёмы организации, да и в целом были весьма провинциальны. Кризисы в периоды 1929–1933 и 1934–1937 гг. потрясли американское здание до основания, вполне оправиться от них они смогли только в ходе глобальной войны. Но сам ход событий и географическая удалённость от основных театров военных действий сделали США лидером Западного Мира и, наряду с СССР, лидером антигитлеровской коалиции. Новые задачи в Европе и Тихом океане, а также необходимость координации действий с союзниками (Францией, Великобританией, Китаем, СССР – планирование, поставки по ленд-лизу, обмен развединформацией, развёртывание многомиллионной армии со всеми необходимыми вооружениями, а также и флот), в конце войны атомный проект, а также послевоенное устройство Западной Европы и Азии, отбрасывание коммунизма, план Маршалла – резко изменили характер государственного управления Штатов, грандиозно усложнили характер и форматы решаемых задач. На место провинциального изоляционизма, доктрины Монро, пришла многовекторная наступательная политика во всём мире, где Америка определилась со своими интересами. Оказались востребованными геополитические подходы и стратегические ориентиры, разработанные ещё в самом начале XX века, до I Мировой войны, советником президента США Вудро Вильсона полковником Э. Хаузом [Хауз 43] о превращения США в мирового лидера, идеи Дж. Кейнса о приоритетном (вместо меркантилизма) росте государственных затрат, вложений в инфраструктуру, технологические инвестиции, заработали инвестиционные механизмы развития науки.

В этих условиях опережающими темпами росли научно-аналитические, управленческие структуры разного порядка, создавались спецслужбы. В годы войны, как никогда, стало ясно, что наука может внести огромный вклад в дело обеспечения безопасности страны, и с тех пор американское правительство стало считать науку и технику областями, заслуживающими его поддержки. По окончания II Мировой войны (в отличие от армии и флота) эти структуры не только не сократились, но и стали главным инструментом американской внешней политики. С тех пор, примерно с 1948 года, «фабрики мысли» образовали сложную многомерную ткань, сеть центров, фондов, лабораторий, СМИ, учебных заведений разного профиля, адвокатских контор, неформальных объединений государственных чиновников, сенаторов, групп лоббирования – они-то и реализуют на сегодня потенциал экспертно-аналитического сообщества в США [Диксон 86].

Наибольший рост этих структур происходил в период с конца 40-х до конца XX столетия. Основы национальной научной политики США в XX веке сформулировал выдающийся организатор научных исследований Ванневар Буш, он представил в июле 1945 года президенту США Трумэну доклад «Наука – безграничные рубежи», приравнявший завоевание новых границ человеческого познания к важнейшим стратегическим целям развития американской цивилизации «в пространстве и времени».

«Модель науки» по Ванневару Бушу включала три элемента: (1) федеральное правительство, (2) университеты и колледжи, (3) промышленность, за которыми были закреплены и расписаны конкретные роли. Федеральное правительство должно было финансировать большую часть фундаментальных исследований в университетах и колледжах, а частные промышленные компании – доводить разработки до коммерческого использования.

В мае 1950 года был создан Национальный научный фонд США (НФ), а после запуска советского «Спутника» в ноябре 1957 года законодательно учреждён пост Советника по науке и Совет научных консультантов при президенте США. В 1961 году было создано Управление по науке и технике, преобразованное в 1973 году в Управление научно-технической политики (советник по науке при президенте США является его директором). Окончание «холодной войны» позволило впервые с 1940-х годов переориентировать науку на сугубо мирные цели. В 1994 году Клинтон и Гор объявили об отходе от «модели Ванневара Буша» и переходе к «коммерциализации науки» путём сокращения федеральных расходов на военные НИР и предоставления «полной свободы рук» частному сектору. Главным научным приоритетом стало не расширение фундаментальных знаний, а увеличение «доли корпораций на мировых рынках».

Эта попытка выстроить эффективную национальную научную политику на принципах «коммерческой модели» потерпела неудачу, потому что проявилась «органическая» несовместимость науки с рыночным функционированием современной экономики США. Демилитаризация научной деятельности лишь на первый взгляд освободила науку от «ауры сверхсекретности», так как коммерческое использование результатов научных исследований обернулось установлением ещё более жёсткого режима коммерческой тайны.

В США всё чаще стали встречаться учёные-предприниматели, совмещающие преподавание и научные исследования с работой в коммерческой фирме, нередко специально созданной ими же (иногда с коллегами из своего или других академических центров) для практической реализации собственных научных открытий.

В период 1991–2000 гг. число академических центров, активно занимающихся патентованием своих изобретений и выдачей лицензий, увеличилось на 42 % количество вновь основанных фирм для использования запатентованных изобретений и открытий более чем вдвое, число полученных патентов в 2,5 раза (с 1,3 до 3,2 тыс.), а нетто-доходы от их использования в 5 раз (с 200 млн до 1 млрд долл.). Федеральные расходы США на НИР в 1940 году составляли 250 млн долл., в 1948 – чуть менее 1 млрд, в 1957 достигли 3 млрд, в 1960 году подскочили до 8 млрд, а впериод 1967–1971 годов уже превышали 16 млрд долл. в год.