Реализаты

Итак, Бенжи был машиной.

Ему не обязательно было иметь за спиной Лондонскую экономическую школу или еврейский бэкграунд: достаточно было находившихся в его распоряжении электронных ресурсов типа ESY и ESA.

Неделя ушла у него на то, чтобы разобраться в теории денег и кредита, неделя – на основы банковского дела и инвестиционного менеджмента, ещё две – на макроэкономику, налогообложение, гражданское, коммерческое и трудовое право, после чего, в самом начале 2329 года он начал свою большую игру.

Первое, на что он сделал ставку, – это то, что люди давали возможность каждому члену семьи AI-DII по достижении им пятидесятилетнего возраста выйти на машинную «пенсию» и почувствовать себя человеком. И значило это не больше и не меньше, как то, что с юридической точки зрения его ровесники DII ничем от людей не отличались и могли, например, организовать собственный финансовый проект.

Второе, на что делалась ставка, – это его, Бенжи, личные возможности: закон не ограничивал количество финансовых проектов у одного и того же частного лица.

В семнадцать ноль восемь пятнадцатого января две тысячи триста двадцать девятого года Бенжи пришлось ненадолго отлучиться из Орли – под удивлённые взгляды парижских fonctionnaires он обзавёлся паспортом международного образца на имя Бенжи Шабра.

Несколькими часами позже, в двадцать один семнадцать, на одном из исландских серверов появилась первая интернет-адвокатура с процессуальным сопровождением, принадлежащая машине с искусственным интеллектом, в десять тринадцать первого февраля того же года федеральный институт интеллектуальной собственности в Берне стал богаче на один патент, а в одиннадцать двадцать семь двадцать восьмого мая в Бернский государственный реестр впервые в истории был внесён принадлежащий машине Gmbh.

13. 2330 год. Ая

Ая догнала брата почти у самой земли, – метров за сто. Махнула руками – кыш! – и в ворохе разлетающихся в разные стороны белых хлопьев схватила Мэтта сама, – за вздувшийся на спине под свитером воздушный пузырь и за надутые парусом брюки. Крикнула:

– Смотри вперёд!

– Низина… – ахнул Мэтт.

Пока Ая несла его всё ниже и ниже, вода в низине дыбилась, горбилась, вырастая вверх причудливой голубой бахромой, и к тому моменту, когда ноги Мэтта коснулись земли, на месте Низины стояли исполинские водяные джунгли: колоссальные «деревья» с текучими синими «стволами», голубыми «цветами» и прозрачными тонкими «листьями», переплетающиеся с ними и друг с другом струи «лиан», дрожащий «подлесок».

Всё, что ещё несколько минут назад тихо и безмятежно плавало где-то в Низине, теперь встревоженно и суетливо носилось вверх и вних по этому непостижимо фантастичному лесу, сверкая чешуёй и суматошно мельтеша лапками, а в грязно-зелёной «траве», по цвету и фактуре ужасно напоминающей многолетние донные отложения, шуршали те самые маленькие белые зверьки в тающих под человеческими пальцами ледяных шубках.

– Слышишь? – таинственно спросила Ая, бережно поставив Мэтта на землю, и Мэтт действительно услышал, как где–то совсем недалеко запели лемуры.

– Смотри! Смотри! Водяной лес останется здесь навсегда! – восторженно пел один.

– Ты глупый, глупый лемур! – возмущённо вопил другой. – У людей ничего не бывает навсегда!

Ая махнула рукой и вопросительно подняла бровь: пойдём?

Пойдём, с готовностью кивнул Мэтт.

Девушка посторонилась, уступая ему дорогу, и он заметил за её спиной уходящую вглубь водяного леса тропу. Тропа была узкой, с обеих её сторон среди острой серо-зелёной травы густо сверкали мелкие ледяные цветы. Мэтт прислушался и пошёл на почти стихшую, но всё ещё различимую тонкую лемурью песню.

Когда они с Аей вышли на поляну, лемуры сидели у куста, на котором болтались большие водяные шары.

В шарах тягуче отражалось заходящее за Землю солнце, и плавали многочисленные стрекозьи личинки.

– Хооолодно… – тоскливо тянул один из катта.

Он сидел, вытянув свою мордочку с белым треугольным пятном на лбу к солнцу, зажмурившись и крепко прижав к груди длинный полосатый хвост.

– Зато красииво… – утешал его другой.

– Эй, катта! – окликнула их Ая. – Что вы делаете тут посреди этой лужи?

– Ая! Ая! – одним большим чёрно-белым комком подпрыгнули от неожиданности оба лемура. И тут же поскакали навстречу, заголосили наперебой:

– Мы увидели, как Низина рождает лес! Мы прибежали смотреть!

– Мы не видели вас на берегу! Но там был другой человек!

– Другой? – удивился Мэтт.

– Другой! Другой! – радостно закивали катта. – Мы покажем! Покажем!

Мэтт оглянулся на сестру, и та кивнула: – беги, беги, – потом улыбнулась, достала из-за спины рюкзак, из рюкзака – прозрачную банку, полную шевелящихся и тыкающихся в стеклянные стенки маленьких сверкающих искр и высыпала их перед собой на землю.

Искры вспыхнули ещё ярче, закружились над тропой, как стая вспугнутых мошек, и полетели вперёд, обгоняя Мэтта с лемурами и освещая им дорогу.

Другой – это был Лукаш.

Он сидел на холме, – там, где ещё полчаса назад был берег Низины, – и смотрел на то, что творила Ая. Не вмешиваясь и, вобщем-то, даже не удивляясь.

Три сотни лет, прожитые среди себе подобных, научили его смотреть на текучесть мира философски. Сам он бог знает когда уже перерос подобную ребячливость: и дочь его, и оба внука давным-давно стали взрослыми, а сам он всё чаще и чаще хотел быть причиной стабильности, а не изменений.