Классициум

– Вы чувствуете? – как с другой планеты, донесся до Лилиан голос Паркхилла.

– Да, – сказала она. – Да, чувствую.

Ей невыразимо, до боли, захотелось спасти этот прекрасный корабль, угнать его у этого жестокого и сального чудовища. Но было, наверное, уже поздно. Его бездумная алчность, страх и ненависть уже разрушили что-то в сердце и мышцах древнего корабля, ветер наполнял паруса которого еще тогда, когда первый предок Паркхилла еще не проломил дубиной череп своего противника.

Лилиан крепко стиснула штурвал.

Клерфэ услышал за спиной слишком хорошо знакомый скрип. С таким бритвенно-острый нос корабля рассекает песок безводного моря. Он обернулся через плечо. Дальнобойщик, ковырявшийся в моторе своего огромного грузовика, тоже обернулся – и выронил ключ. Дверь в кабину другого грузовика распахнулась. Из нее появилась всклокоченная женская голова, голое плечо и обвязанная оранжевым платком голова водителя.

Корабль Сэма Паркхилла медленно и величаво выехал из-за угла закусочной. Его вела марсианка – хрупкая, с развевающимися волосами, в отороченном мехом полушубке. Корабль проплыл мимо грузовиков, мимо водителей и проституток, и начал выворачивать на шоссе.

У входа в закусочную появился Сэм Паркхилл. Глаза у него были круглые, рот открыт, но он молчал. И прекрасное наваждение исчезло. Корабль замер. Бессильно опали голубые паруса.

Марсианка отошла от руля, перегнулась через борт.

– Простите меня, – сказала она, и голос ее, нежный и звонкий, расколол тишину. – Я сама не знаю, как это у меня получилось. Я сейчас поставлю его на место.

Клерфэ покосился на Сэма. Лицо Паркхилла блестело от слез. Он потряс головой и промычал что-то невнятное. Лилиан потянулась к штурвалу.

– Постойте, – наконец смог выговорить Сэм.

Теперь на него смотрели все. Дальнобойщики, пьяная проститутка, его любимый гонщик и хрупкая девушка в слишком теплом для конца весны полушубке.

– Не надо, – произнес Паркхилл. – Такая, значит, судьба. Значит, вас он ждал. Я то нашел свой причал, а у вас еще всё впереди. Езжайте.

Лилиан улыбнулась.

– Спасибо, – сказала девушка. – Только это – она. И она говорит, что ее зовут Эльма.

Теперь слезы стекали по лицу Сэма, как дождь по лобовому стеклу машины. Он махнул рукой.

– Тогда мы поедем, – сказал Клерфэ.

Он сел в свой корабль. Два древних корабля, прекрасных, словно призраки, выехали на шоссе под взглядами высыпавших на крылечко людей. Скоро их голубые паруса растаяли в темноте. Дальнобойщик хлопнул по крутому бедру свою случайную подругу. Женщина глубоко вздохнула, словно просыпаясь.

Дверь кабины закрылась.

Лилиан думала, что на шоссе Клерфэ захочет ехать первым – она совсем не знала дороги. Но Клерфэ следовал за ней, только раз громко крикнув, – и она сама увидела съезд с шоссе – вспыхнул отраженным светом знак, на котором синей краской был изображен парусник. Лилиан съехала с дороги и остановилась, поджидая товарища.

– Ее правда зовут Эльма? – спросил Клерфэ.

Лилиан отрицательно покачала головой. Лицо ее было печально.

– Сейчас мы поедем по пустыне, – сказал Клерфэ. – Так будет быстрее. Правь вон на ту гору с раздвоенной верхушкой. Где-то через час мы въедем в канал, который приведет нас в Айронсити. Ты его увидишь – он выглядит как черная трещина в земле.

Лилиан снова качнула головой, на этот раз соглашаясь. Клерфэ выжал газ. В летучем лунном свете два древних корабля – металлические лепестки ископаемого цветка, голубые султаны, огромные и бесшумные кобальтовые бабочки – заскользили по зыбким пескам. Они неслись по безводному дну давно мертвого моря, как пылинки в серебристом сиянии, и паруса чуть слышно гудели под напором ветра. Они шли рядом, и Клерфэ время от времени поглядывал на Лилиан. Обычно на лицах водителей отражалось упоение скоростью и властью над пространством, но Лилиан была спокойна и серьезна, словно жрица неведомого культа. Сложно, почти невозможно было поверить, что она прикоснулась к штурвалу корабля меньше трех часов тому назад, и при этом вопила от страха, как девчонка, и двадцать пять километров казались ей безумной скоростью. Теперь она шла под сто двадцать, и именно она задавала темп. Карл едва поспевал за кораблем Лилиан, чье имя было не Эльма. Больше всего Клерфэ опасался, что Лилиан заснет за рулем. Это было самое страшное, что могло произойти с водителем. На этот случай у Клерфэ были крючья, потомки древних абордажных багров, чтобы зацепиться за борт и перейти на другой корабль, но даже опытный гонщик сильно рисковал бы, выполняя подобный трюк на такой скорости.

Но его страхи не оправдались. Светлые глаза Лилиан сияли в свете лун, распахнутый полушубок развевался на ветру. «А ведь в санатории она всё время мерзла», – подумал Клерфэ. Скоро они въехали в канал, и сразу стало темнее. Лилиан сбросила скорость прежде, чем он успел прокричать ей об этом. «А ведь она прирожденный гонщик», – подумал Клерфэ. Они продолжили свой путь в безмолвии, и лишь шелест парусов нарушал тишину.

– Ты не боишься? – спросила она.

– Чего?

– Того, что я больна.

Ветрянка, убившая марсиан, была не единственной болезнью, с которой земляне не успели справиться до выхода в космос. Все остальные были гораздо менее безобидными. Лекарство от туберкулеза найти так и не удалось, и его лечили по старинке – сладким воздухом сосновых боров и диетой.

Но помогало далеко не всем.

Клерфэ перегнулся с кровати, взял со столика бутылку вина и наполнил свой стакан.

– Я боюсь совсем другого: во время гонок при скорости двести километров у меня может лопнуть покрышка переднего колеса, – сказал он. – Колеса, которые делали марсиане для своих кораблей, – это единственное, что сносилось за те века, что они мчались, подвластные всем ветрам. А мы еще не научились делать вещи столь же прочные и надежные. У меня покрышки от Мишлен, это одни из самых лучших, но…

Лилиан вдруг поняла, чем они похожи друг на друга. Они оба были люди без будущего. Будущее Клерфэ простиралось до следующих гонок, а ее – до следующего кровотечения.

За окном было озеро. Лилиан открыла тугую раму, когда пришла в номер, чтобы проветрить его, да так и не стала закрывать. Занимался робкий рассвет. Весна шумела в платанах на площади и в облаках. Клерфэ тоже смотрел на почти голые платаны. Вдруг он произнес:

Юнец под звезды в небесах
Уходит в полночь,
И просыпается в слезах,
Зовя на помощь.

Стихотворение, которое он читал, удивительным образом совпало с настроением Лилиан. Проснувшись после краткого сна, она чувствовала себя беспомощной и одинокой в этом огромном городе. Пока это стальное чудовище еще спало, но вскоре должно было проснуться и устремить на нее взгляд своих пустых желтых глаз. Клерфэ продолжал:

С лицом, бледнее чем луна,
Он смотрит косо:
Дурёха плачет у окна,
Простоволоса,

В пруду, уставши от утех,
Влюблённых пара,
Водой смывает смертный грех,
Баньши полощет саван.

Он читал стихотворение размеренно и неторопливо, что выдавало большой опыт в такого рода делах.

Убийца шутку отколол:
Вино – лекарство,
Монашка умерщвляет пол,
Взыскует Царства,

Мать колыбельную поёт,
Качая зыбку,
Бордель за стенкою орёт,
И лжёт улыбка,

Смеётся злобно на стене
Рисунок мертвеца,